Даже и по сей день я вздрагиваю от жалости, когда вижу, как мои старшие сестры пытаются совершить какое-либо простейшее арифметическое действие, вроде сложения или умножения, и испытываю чувство глубокой благодарности к своей тетушке Иффат, благодаря которой изменилась жизнь стольких саудовских женщин.
Когда летом 1932 года - дядя Фейсал пут шествовал по Турции, то влюбился там в незаурядную молодую женщину по имени Иффат аль Тунайяп. Услышав, что молодой саудовский принц приехал в Константинополь, юная Иффат вместе с матерью обратилась к нему с вопросом о собственности, принадлежавшей ее покойному отцу. (Тунайяпы по происхождению саудовцы, но, когда паша страна была в составе Османской империи, переехали в Турцию). Пораженный красотой Иффат, Фейсал пригласил их с матерью в Саудовскую Аравию, чтобы на месте разобраться в интересующем их вопросе. В результате он не только помог Иффат вернуть собственность отца, но и женился на ней. Позже он говорил, что это было самое мудрое решение в его жизни. Мать рассказывала мне, что Фейсал, как одержимый, менял женщин, пока не встретил Иффат.
Во время правления дяди Фейсала Иффат все свои силы положила на то, чтобы саудовские женщины обрели возможность получить образование. Если бы не она, наши женщины и по сей день не знали бы, что такое классная комната. Я восхищалась ее энергией и решительностью и заявляла всем, что хочу быть похожей па тетю Иффат. У нее даже хватило смелости нанять няню-англичанку для своих детей, хотя Фейсал и считал это слишком рискованным поступком.
Как ни грустно, говорить об этом, но многие из наших кузенов не выдержали испытания несметным богатством, свалившимся на их головы. Моя мать часто говорила, что бедуины смогли выжить в суровых условиях пустыни, но золотой дождь способны пережить немногие. Обычаи отцов, искренне веривших в то, что скромность украшает человека, оказались не по нраву молодому поколению аль-Саудов. Мне кажется, что большинство людей нашего поколения разложилось именно из-за того, что жизнь их проходит без каких-либо проблем, а большие деньги лишили их амбиций и желаний, ради которых стоило бы трудиться. То, что монархия Саудовской Аравии настолько ослабла за последние годы, в немалой степени явилось следствием страсти молодых отпрысков королевского дома к экстравагантности и расточительности. Я часто со страхом думаю, что лучшие времена нашей истории позади, и мы, подобно многим до нас, вступаем в период упадка.
Большая часть моего детства прошла в поездках с родителями по разным городам нашей страны. Кровь кочевников-бедуинов дает о себе знать в каждом саудовце, и как только мы возвращались из одной поездки, то сразу же начинали строить планы на следующую. Хотя у пас теперь и нет овец, которых надо пасти, ноги сами несут нас туда, где можно увидеть зеленый луг.
В Эр-Рияде расположена штаб-квартира нашего правительства, однако мало кто из аль-Саудов любит город; все они, не переставая, ворчат о том, как в городе тесно и тоскливо. Они говорят, что здесь слишком жарко и сухо, что религиозные лидеры воспринимают себя слишком уж всерьез, а ночи в городе слишком холодны. Большинство семей всегда предпочитали жить в Джидде или Эт-Таифе. Джидда, с ее древним портом, была более открытой для всего нового и современного, а морской воздух позволял дышать полной грудью.
Обычно мы жили в Джидде с декабря по февраль, затем возвращались в Эр-Рияд, где проводили март, апрель и май. Жаркие летние месяцы наша семья проводила в гористой местности Эт-Таифа, после чего мы снова возвращались в Эр-Рияд на октябрь и ноябрь. Ну и конечно же, рамадан, длящийся в течение месяца, и две недели хаджжа мы проводили в нашем священном городе, Мекке.
В 1962 году, когда мне исполнилось двенадцать лет, отец был уже очень богатым человеком, однако, несмотря на все свое богатство, он оставался наименее экстравагантным из всех аль-Саудов. И все же он построил для каждой из своих четырех жен по дворцу: в Эр-Рияде, Джидде, Эт-Таифе и Испании. Все четыре дворца были совершенно одинаковыми, вплоть до мебели и расцветки ковров. Отец ненавидел перемены и хотел, чтобы в любом из четырех дворцов можно было чувствовать себя так, как будто и не выходил из дому. Я помню, как он говорил матери, чтобы та покупала любых предметов по четыре штуки, хотя бы это даже детское белье. Отцу не хотелось, чтобы семья утруждала себя упаковыванием чемоданов перед каждой из многочисленных поездок. Мне всегда казалось сверхъестественным, что, когда я входила в свою комнату в Джидде или Эт-Таифе, она оказывалась точно такой же, как и моя комната в Эр-Рияде, с той же одеждой, висящей в тех же шкафах. Книги и игрушки покупались мне тоже в четырех экземплярах, для каждого из четырех дворцов.
Мать моя редко возражала отцу, но и она не выдержала, когда отец купил четыре одинаковых красных «порше» для моего брата Али, которому в ту пору было всего четырнадцать. Она сказала отцу, что стыдно так бездумно растрачивать деньги, когда в мире столько людей голодает. Однако, если речь шла об Али, отец не считался с расходами.
Когда Али исполнилось всего девять лет, он получил в подарок свои первые наручные часы — золотой «ролекс». Я была ужасно раздосадована этим, так как долго упрашивала отца, чтобы он купил мне на золотом рынке толстый браслет, который очень мне понравился, однако на все просьбы я получила категорический отказ. Когда шла вторая неделя счастливого обладания золотыми .часами, я заметила, что Али забыл их на столике рядом с бассейном. Вне себя от ревности, я взяла камень и разбила часы вдребезги.
Это был как раз тот случай, когда мой проступок не был раскрыт, и я с огромным наслаждением наблюдала, как отец бранит Али за то, что тот небрежно относится к принадлежащим ему вещам. Но конечно же, через пару недель Али получил еще одни часы, и моя обида разгорелась с новой силой.
Мать часто говорила со мной о моей ненависти к старшему брату. Мудрая женщина, она прекрасно видела, какой огонь горит в моих глазах, когда я покорно склоняла голову, не в силах противостоять. Меня, как младшего ребенка в семье, мать и сестры очень любили и всячески со мною нянчились. Оглядываясь в прошлое, мне трудно отрицать, что я была более чем разбалованным ребенком. Я была довольно маленькой для своего возраста, в отличие от сестер, которые рано развились и были намного крупнее меня, поэтому в детстве ко мне все относились, как к маленькой, несмышленой девочке. Все сестры мои были очень тихими и вели себя степенно, как и подобает саудовским принцессам, я же росла шумной и неуправляемой, нисколько не заботясь о своем королевском происхождении. Как же я, должно быть, испытывала их терпение! Однако и сейчас любая из моих сестер бросится на мою защиту при первых признаках опасности.
Но так ко мне относилась только женская часть нашей семьи. Для отца я была всего лишь последним звеном в длинной цепи разочарований. Как следствие, я на протяжении всего своего детства пыталась привлечь его внимание, хотя бы оно и выражалось в наказаниях и ругани. Мне казалось, что если отец будет замечать меня почаще, то увидит, в конце концов, что я достойна его любви не меньше, чем Али. Результатом же явилось то, что безразличие отца переросло в открытую неприязнь.
Моя мать безропотно принимала тот факт, что на земле, где мы живем, нет места для взаимопонимания между полами. Я же была еще ребенком, и мне предстояло самой понять это.
Оглядываясь назад, не могу не признать, что в характере Али, наряду с плохими чертами, присутствовали и хорошие, однако было в нем то, что я не могла принять ни при каких обстоятельствах — Али был жестоким. Я часто видела, как он издевался над сыном нашего садовника, мальчиком-инвалидом. У бедного ребенка были длинные руки и крошечные, короткие ножки. Очень часто, когда к Али приходили его школьные друзья, он вызывал бедного Сади и требовал, чтобы тот показал всем свою «обезьянью походку», Али никогда не замечал выражения муки на лице Сади или слез, катившихся по его щекам.