Второго Сталинграда не получилось. Но в историю этой страшной войны вошли еще два города, судьба которых потрясла мир. 6 августа 1945 года американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму, а 9 августа — на Нагасаки. В результате бомбардировки погибли сотни тысяч мирных жителей. Япония испытала шок…

8 августа Советский Союз объявил Японии войну — 9 августа Красная армия вторглась в Маньчжурию.

10 августа по радио выступил император Хирохито. Японцы едва ли не впервые услышали голос Сына Бога, как привыкли они воспринимать своего императора. Этот глуховатый, негромкий голос, прорывавшийся через радиопомехи, приказал всем своим соотечественникам, где бы они ни находились в этот момент, прекратить любые военные действия, прекратить всяческое сопротивление, потому что великая Страна Восходящего Солнца капитулирует…

Для многих японских военных это была настоящая трагедия, и они покончили жизнь самоубийством. Для мирного населения это была пусть призрачная, но все же надежда на то, что ужасы бомбардировки больше не повторятся.

Так разрушился вековой миф о непобедимом, неуязвимом для врагов божественном императоре.

Итак, Шанхай узнал об окончании войны. «Русская колония буквально сошла с ума», — записал в своем дневнике Виктор Смольников 12 августа. В общем, было отчего. Завершилась очень долгая, очень жестокая война, из которой Советская Россия вышла победительницей.

Вторжение Красной армии в Китай означало, что в судьбе русских шанхайцев грядут перемены…

О том, как власти Советского Союза относились к русским колонистам, свидетельствует участь харбинцев, вернувшихся на Родину. 30 сентября 1937 года (по некоторым источникам — 20 сентября) генеральный комиссар госбезопасности СССР Ежов подписал приказ № 00593:

«Органами НКВД учтено до 25000 человек, так называемых «харбинцев» (бывшие служащие Китайской Восточной железной дороги и реэмигранты из Маньчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза. Учетные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы в подавляющем большинстве состоят из бывших белых офицеров, полицейских, Жандармов, участников различных эмигрантских Шпионско-фашистских организаций и т. п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, Диверсионной и шпионской деятельности.

Доказательством этому могут служить также и следственные материалы. Например, на железнодорожном транспорте и промышленности за последний год репрессировано за активную террористическую и диверсионно-шпионскую деятельность до 4500 харбинцев. Следствие по их делам вскрывает тщательно подготовленную и планомерно выполнявшуюся работу японской разведки по организации на территории Советского Союза диверсионно-шпионских баз из числа харбинцев…

Приказываю:

С 1 октября 1937 года приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев на транспорте и в промышленности.

Аресту подлежат все харбинцы: а) изобличенные и подозреваемые в террористической, диверсионной, шпионской и вредительской деятельности; б) бывшие белые, реэмигранты, как эмигрировавшие в годы Гражданской войны, так и военнослужащие разных белых формирований; в) бывшие члены антисоветских политических партий (эсеры, меньшевики и др.)… л) принимавшие китайское подданство, а затем переходившие в советское гражданство.

Аресты произвести в две очереди: а) в первую очередь арестовать всех харбинцев, работающих в НКВД, служащих в Красной Армии, на железнодорожном и водном транспорте, в гражданском и воздушном флоте, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводов, в электросиловом хозяйстве всех промпредприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах, в химической промышленности; б) во вторую очередь — всех остальных харбинцев, работающих в советских учреждениях, совхозах, колхозах и проч.

Следствие по делам арестованных харбинцев развернуть с таким расчетом, чтобы в кратчайший срок полностью разоблачить всех участников диверсионно-шпионских и террористических организаций и групп.

Выявляемую в процессе следствия харбинцев новую сеть шпионов, вредителей и диверсантов немедленно арестовывать.

Операцию закончить к 25 декабря 1937 года…»

Читаешь — и ощущение такое, что попал в кошмарный сон. Шпиономания, развившаяся до настоящей психической болезни. Приказ Ежова состоит из тринадцати пунктов, в каждом из которых казенным языком сформулирована история трагической болезни страны. Люди, после долгих мук и сомнений вернувшиеся на Родину, о которой десятилетиями грезили в чужой стране, объявлялись диверсантами, террористами, шпионами японской разведки и сотнями, тысячами погибали в лагерях строгого режима.

За что?

За любовь к своей стране, за желание служить ей верой и правдой до самого конца жизни.

Просто никто из них не мог и предположить, что конец этот окажется настолько близким…

Относительно Шанхая таких четких директив, вероятно, не было. Но для всего пространства, именуемого «русский» Китай, для этого острова Рассеяния, который на протяжении десятилетий казался таким непоколебимо-спокойным, наступили поистине роковые дни.

Трагедия заключалась в том, что люди настолько истосковались по Родине, настолько рвались туда, где они перестанут быть людьми второго сорта, что предпочитали не воспринимать всерьез даже достоверных слухов. Они как будто не хотели замечать того, что соотечественники воспринимают их как врагов, вредителей, что для солдат и офицеров Красной армии все они, попавшие в Китай в разное время, в силу разных обстоятельств (а многие ведь родились здесь!), представляют собой некую однородную массу — врагов, эмигрантов, предавших Родину, бежавших от нее вместе с белой армией.

К. Волкова в серии очерков «Люди и судьбы», опубликованных в газете «Русские в Китае», рассказывает историю юноши по имени Кирилл. Ему было 25 лет.

Утром 7 июня 1948 года Кирилла остановили по дороге на работу на оживленной харбинской улице два китайца и на чистом русском языке пригласили сесть в машину. «Его привезли в китайский полицейский участок, а через неделю без всяких объяснений надели наручники, посадили в поезд… и трое суток без воды и пищи везли к границе СССР. Затем передали его советским властям.

Потом была Читинская тюрьма, одиночная камера, и днем и ночью допрос за допросом… Три месяца длились допросы. Потом был суд, на котором Кириллу так и не сказали, в чем он обвиняется». Военный трибунал Забайкальского военного округа приговорил «шпиона» к 25 годам лишения свободы.

К счастью, через семь лет, в 1955-м, он был освобожден за недоказанностью улик.

В Шанхае все было немного иначе. Японские войска покидали город без инцидентов. Они шли через город молча, без оружия.

Власть перешла к гоминьдановскому правительству, вскоре на улицах появилось много американских солдат и полицейских. Открытого преследования русских (во всяком случае, такого, как в Харбине) не было, но предоставлять работу русским китайцы перестали, в первую очередь потому, что русские, как правило, не знали китайского языка.

Что касается русских предпринимателей, то в послевоенном Шанхае их положение не изменилось.

Так, в 1945 (или в 1946) году Владимир Александрович Бородин приобрел в западной части Французской концессии, на Линг Сен Роуд, красивый каменный особняк. Вот как описывает его Мария Бородина.

«Въезд на территорию вел через высокие ворота мимо дома к большому, на три автомобиля, гаражу. Там всегда хранился большой запас бензина, так как со времен войны бензин был по карточкам, и норма по ним все время снижалась.

К гаражу примыкал домик садовника. Старик-китаец жил с женой, иногда к ним приезжала дочь с маленькой девочкой. Сестра Наташа убегала в этот домик при первой же возможности — чудесный вкус китайской еды привлекал ее больше домашнего обеда. И полакомиться сахарным тростником можно было только там.