Братья Филадельфовы — Николай, Алексей и Артемий — были ведущими инженерами в различных строительных областях, и многие иностранные Фирмы высоко ценили их как специалистов.

Некто А. Г. Чибуновский (на протяжении второй половины 30-х годов он был вице-председателем Русского клуба), с которым была близка семья Бородиных, проявил себя незаурядным финансистом. Создав в Шанхае Торговую палату и Русское общество взаимного кредита, Чибуновский весьма успешно вел дела в условиях жесточайшей конкуренции…

Но это были все-таки единицы. Большинство русских с трудом сводили концы с концами.

Приезжая в Шанхай, они селились в маленьких пансионах, по преимуществу принадлежащих русским хозяйкам — женщинам, в свое время попавшим под покровительство богатых иностранцев. Расставаясь со своими былыми привязанностями, эти иностранцы обеспечивали их жизнь, покупая небольшой дом или большую квартиру для устройства пансионата. Поначалу в одном из таких пансионатов поселилась Наталия Ильина — она приехала к харбинской знакомой Анечке М., занимавшейся когда-то английским языком с Екатериной Дмитриевной Ильиной, а теперь служившей в американской фирме «Шанхай пауэр компани» мелкой технической служащей: «75 долларов в месяц, этого и на пансион хватает, и одеться можно. Утром она вливается в толпу служащих, атакующих трамваи и автобусы, ах, как бы мне хотелось тоже туда влиться, и чем Анечка лучше меня, ей просто повезло, она вовремя в Шанхай приехала… Белые кружевные воротнички, белые ручки, ноготки, покрытые бледно-розовым лаком, голубоглазая, длинноносая, скучная, глубоко положительная. Мне бы любить ее, быть ей благодарной (ведь приютила!), а я не люблю, что-то в ней постоянно раздражает меня, это низко, скверно, это, видимо, зависть…»

Хозяйкой пансиона была женщина средних лет с типичной биографией. В юности она работала в баре, а потом с помощью покровителя-иностранца скопила деньги на покупку пяти-шестикомнатной квартиры, где и устроила пансион. Жили здесь самые разные люди, в основном девушки из баров, которые спали до обеда (обед входил в плапу за комнату), а потом, преобразившись в красавиц, уходили на свою ночную работу. Из служащих, кроме Анечки М., жил здесь некий билетный контролер из Шанхайской Трамвайной компании.

Здесь же началась творческая биография Наталии Ильиной: в газете «Шанхайская заря» в 1937 году был опубликован ее первый фельетон о дороге из Харбина в Шанхай, под псевдонимом «мисс Пэн», придуманным для Ильиной редактором Львом Валентиновичем Арнольдовым. Екатерина Дмитриевна Ильина знала его еще в Харбине молодым журналистом и, когда Наталия собралась в Шанхай, написала старому знакомому письмо с просьбой пристроить, если возможно, ее дочь в газету. Арнольдов был простым служащим в «Шанхайской заре», он также зависел от владельца газеты, Кауфмана, как и прочие сотрудники, подал возможность молодой, неопытной журналистке попробовать свои силы. Получилось!.. И хотя прожить на газетный заработок было невозможно и оставалась необходимость искать какую-то постоянную, сносно оплачиваемую работу, Ильина была счастлива — ей казалось, что она нашла свою нишу, свое пространство в этом огромном мегаполисе. Город больше не пугал, он становился своим.

После первой публикации молодая журналистка получила приглашение на завтрак к редактору Льву Валентиновичу Арпольдову домой и в ее описании этого торжественного дня содержится замечательная картинка одного из уголков Шанхая: «Был слякотный шанхайский январь, путь мой лежал через прекрасную улицу Кардинал Мерсье: справа белое здание Французского клуба и забор сада, напротив многоэтажный отель «Катей Мэншэнс», к нему ленится целый квартал одинаковых одноэтажных строений — магазины одежды, косметики, галантереи с манящими витринами. Катились по асфальту машины, трусцой бежали рикши, дамы в мехах входили в магазины, этот город уже не пугал меня. Вкусно накормленная, осыпанная похвалами, я была бодра и верила в себя, шагалось весело…»

Так и видишь это, словно собственными глазами, — и слякотный январь, и город, с его запахами, освещением, расцветкой, и — это удивительное ощущение молодости и скрытых в ней возможностей, когда все кажется по плечу. Для этого надо быть лишь сытой, согретой добрыми словами, окрыленной надеждой…

Справедливости и полноты обзора ради надо сказать хотя бы несколько слов о Льве Валентиновиче Арнольдове. Скромный харбинский журналист, только еще осваивающий это непростое поприще, Арнольдов вовремя уехал в Шанхай, где сделал весьма успешную карьеру, практически не имея никаких связей. В то время, когда с рекомендательной запиской своей матери к нему обратилась Наталия Ильина, Лев Валентинович не только уверенно стоял на ногах, но и вызывал недоброжелательность своих менее устроенных соотечественников. Человек энергичный, деятельный, профессиональный, Арнольдов был настоящим журналистом. Будучи равноправным с другими сотрудниками газеты, он являлся бессменным автором передовиц в «Шанхайской заре», редактировал большинство материалов, соответственно, зарабатывал больше и это тоже не укрепляло добрых чувств к нему. Во всяком случае, Ильина вспоминает: когда он впервые привел ее в репортерскую, чтобы представить, там грохотали пять машинок и оторвавшиеся от своей работы пять пар глаз посмотрели на будущую сотрудницу с нескрываемой ненавистью. Конкуренция была огромной, поэтому приход любого нового репортера рассматривался как угроза скорого увольнения.

Наталия Ильина запечатлела портретные черты Льва Арнольдова: «Шел по коридору своей гусиной походкой, развернув ступни, заглядывал в репортерскую — невысокий, лысый, голубоглазый, с уютным брюшком, в пухлой, женской руке сигара. Бело-розовый и выхоленный, он одевался на иностранный манер — пиджаки из рыжего твида, серые фланелевые брюки, вязаные жилеты… А бывало, что ночью Арнольдов появлялся в лакированных ботинках и видневшемся из-под пальто смокинге, что означало: только что с банкета! В этой прокуренной, с грязными степами репортерской он выглядел существом из иного мира, из мира коктейлей, дорогих отелей и автомобилей последних марок. Стоя на пороге, слегка покачиваясь на носках, Арнольдов снисходительным взглядом окидывал репортеров в их кургузых пиджаках с чужого плеча (раз в год в помещении англиканской церкви «Юнион черч» устраивалась благотворительная ярмарка, где неимущие эмигранты могли приобрести за полцены поношенные, богатыми людьми пожертвованные предметы одежды), произносил: «Ну-с, ну-с, трудитесь!» — и исчезал, оставив после себя запахи сигары, одеколона, иногда чего-то приятно-алкогольного. Арнольдова начинали поносить, едва за ним закрывалась дверь, а уж смокинг особенно тяжело действовал на нервы репортеров…»

Но не только внешний вид Льва Валентиновича раздражал. Его барственный тон, это покровительственно-снисходительное «ну-с, ну-с…», его склонность читать нотации нерадивым и недостаточно профессиональным репортерам, а главное — восторженность перед всем иностранным и членство во Французском клубе, куда эмигрантов допускали с большой неохотой.

Арнольдов был холост, жил с матерью. Ходили смутные слухи о том, что женщины вообще его не интересуют и по вполне понятным причинам, но, что называется, свечу никто не держал и доказать ничего не мог. Скорее всего, вызывала раздражение, с одной стороны, его устроенность в жизни, с другой же — тот «отказ» от собственной эмигрантской природы, который усматривали в членстве во Французском клубе и поклонении иностранным модам, привычкам, пристрастию к определенным напиткам и пище.

Казалось бы, кому какое дело? Но эмигрантское сообщество жестоко, оно в массе своей не прощало благополучия, видя в нем продажность, умение подладиться к чужим принципам жизни.

Именно эти чувства в Шанхае в 1930-х годах раздирали эмигрантское сообщество, внося в него еще больший раздор и противоречия. На те социальные Расслоения, которые отнюдь не исчезли в людях, принужденных приспосабливаться к жизни в чужой стране, наслаивались новые, уже этой реальностью рожденные: юо как сумел устроиться? Кто как сумел зацепиться?.. Да, зависть, ненависть, озлобленность тоже были частью жизни «русского» Китая.