Англичане и американцы в Берлин еще не вошли! Между тем Германия Дёница и Кейтеля уже капитулировала. [287]Немцы слышат, как иностранные солдаты просят: «Frau, komm», «Пойдем, фрау», — обращаясь к тридцатилетним женщинам, которым можно дать 60. Солдаты пытаются подманить женщин пальцем или щелкают себя по горлу, что означает: «Я хочу выпить». Десятилетние шалопаи играют в войну, забравшись в перевернутый обгоревший танк, застрявший напротив рейхстага. Берлин сейчас напоминает разрушенный Сталинград. Вокзал Груневальд еще функционирует. Дежурный диспетчер нарочно замедляет ход поездов, чтобы молодые немецкие военнопленные успели выскочить из вагонов! В первом вновь открывшемся театре, украшенном портретами Сталина и Гарро Шульце-Бойзена, одного из руководителей «Красной капеллы» (которого повесили в 1942 году вместе с его сестрой Либертас), играют «Трехгрошовую оперу» Брехта. Весь город пропах смертью, характерным запахом Muckefuck (кофейного суррогата), затхлостью давно не мытых человеческих тел.

Мир, содрогаясь от страха, открывает для себя правду о концентрационных лагерях. Многие берлинцы — тоже. Незнакомые люди легко переходят на «ты», бросаются друг к другу на шею, отпускают циничные шутки, плачут. Вскоре на Кудамме появляются британцы — они выглядят безупречно, часто прогуливаются под руку с не менее элегантными женщинами. Вот какой-то берлинский дедушка бродит среди руин вместе со своей внучкой. Девочка-подросток кивком головы показывает на молодого немецкого солдата с покалеченными ногами, в грязной униформе, и спрашивает: «Скажи, он тоже хотел войны?» Старик ничего не отвечает и только печально смотрит на нее. Тогда она пожимает плечиками и изрекает странную фразу: «Erst kommt das Fressen, dann kommt die Moral», «Сперва приходит жратва, а уж потом мораль».