В одной из деревень наши солдаты столкнулись с ужасающим возвратом средневекового нацизма в эстонском исполнении.

Эта деревня была населена „гражданами второго сорта“. То есть – русскими. Если до войны, их преследовали моральными и экономическими способами, то сейчас эстонские фашисты прибегли к физическому уничтожению.

Семьи „унтерменшей“ были заперты в своих домах. Старики, женщины, дети – обычные мирные жители. А потом их подожгли. Лучше любых слов об этом расскажут фотографии военного корреспондента Н. Филимонова. По этическим причинам мы не можем опубликовать все фотографии. Полный архив вы можете скачать на сайте нашей газеты. Будьте осторожны при просмотре. Женщинам и детям смотреть… НЕЛЬЗЯ!

Ситуацию прокомментировал полковник Астахов:

– Как вы считаете, кто был способен на такое?

– Войск противника здесь просто нет и быть не может. Выводы, конечно, сделает следствие. Однако, можно утверждать, зная национальную политику бывших властей Эстонии, что это сделали так называемые „силы национальной самообороны“, либо политические организации националистического, простите, нацистского толка.

– Какова будет реакция миротворческих сил России?

– На этот вопрос я ответить не могу, так как не хватает компетенции.

– И все же?

– При столкновении бандитами мы будем вынуждены применить оружие в целях защиты мирных граждан.

Единственный вывод, который можно сделать, видя такие зверства, что подобное могут делать те, кто потерял человеческий облик. А, значит, они не подлежат суду и должны расстреливаться на месте как дикие звери. Женевская, Гаагская и прочие конвенции не должны распространяться на нелюдей.

Алексей Иванцов. Военный корреспондент»

На самом деле, разговор проходил совершенно не так.

С полковником я столкнулся, когда осматривал очередные дымящиеся развалины.

– Что…ть, журналист х…ев, пишешь? Ты…ть, ты нах…, ты напиши от меня лично! Я…ть, каждого ё…ого эстонца лично ё…ну, если му…чьё это злое…чее мне с оружием попадется. Х… я клал на всю эту пи…братию со всеми б…дскими правами человека и пе…растичной толерантностью. Я в горло столько х… в им натолкаю, что сс…ться будут кровью триста лет подряд! Понял, козел? И попробуй хоть слово изменить, раком поставлю!

Увы. Пришлось изменить. Иначе цензура не пропустит.

После этого полковник лично застрелил единственного человека, оставшегося в живых из этой деревни.

Я не могу сказать – мужчина это был или женщина. Тело обгорело так, что, казалось, дышит какое-то обугленное бревно. Но оно дышало. Меня до конца жизни, наверное, будут преследовать эти кошмары. Хриплое дыхание. Красные трещинки, разрывающие при каждом вздохе обугленную плоть. Твою мать… Стопроцентные ожоги четвертой степени. Полностью сгоревшие конечности. А тело еще дышит. И без сознания. Мы ничем ему не могли помочь, этому человеку. Ничем. Наши полевые медики только развели руками. Полковник лично выстрелил в обугленную голову, целясь между лопнувшими от дикого жара глазами.

Может быть, я зря все это помню?

Алекс Кшетуский. Бортстрелок.

Ночь. Да… «Встреча на Эльбе» прошла удачно – раненых американцы отправили в госпиталь белорусской армии, а эскадрилью попросили работать по профилю в интересах армии РБ. До вечера сделали два вылета, потом небольшой отдых – натовцев накормили в столовой на авиабазе – впервые за три дня поели горячего и вспомнили что такое чай. А затем всё по новой – вылеты за ранеными. Когда стемнело, прибавилось работы – большинство вертолётов Ми-8 не было готово к ночным полётам и тем более – посадкам на необорудованные площадки.

– Это «медэвак», прошу обозначить свое местонахождение и посадочную площадку!-

Вертолет наворачивал круги, ища вызывавшее медиков подразделение. Внизу шла перестрелка – белорусские позиции были очень хорошо заметны – они выигрывали в огневой перестрелке буквально подавляя колбасников шквалом огня.

И тут под бортом вспыхнули две зелёные ракеты. Кшетуского аж ослепило.

– Чёрт, идиоты! Да вижу я вас! Чёрт! Заходим на второй! – белорусы обозначили себя ракетами, ослепив и пилота, который их в ПНВ превосходно видел. Пришлось отложить посадку.

Сопровождавший нас офицер из ВВС Белоруссии тут же обматерил тех, кто был на земле и попросил больше не слепить пилота – в американской армии места посадки было принято обозначать по-другому.

Пока Кшетуский пытался выгнать зелёных зайчиков из глаз, вертушка коршуном рухнула на посадочную площадку. К ним тут же потащили раненых.

– Сюда, – первый сержант и офицер-белорус помогали разместить их в отсеке. Раненые в большинстве были молодыми ребятами, зачастую казалось, что это были подростки, которых облачили в камуфляж на пару размеров больше чем надо. Грязные, окровавленные, они были или в шоке или без сознания.

И в таком же духе весь день. Жара… Кровь, кажется, впиталась в пол отсека. Её запах не выветривался ничем.

Поехал на старую работу.

Самвел был на совещании у начальника управления. Зашел в свой бывший отдел, девчата обрадовались, нарассказывали, что меняется у них с началом войны. Оказывается, по десятку офицеров от каждого учреждения срочно переводят во вновь создающиеся лагеря для военнопленных. Первые сотни пленных уже появились, а ожидаются десятки тысяч. Вот для них и планируют создавать лагеря – пусть отстраивают разрушенное. А на вакантные должности решено привлечь пенсионеров. Девушки выдвинули мою кандидатуру – пять лет работали дружно и еще могли потрудиться, да по возрасту меня попросили уйти.

Слегка офонарел: война еще только началась, а начальство уже так далеко в будущее заглядывает! С другой стороны, хорошо – значит, сомнений в нашей победе нет.

Дождался Самвела, переговорили. Он подтвердил уже известную мне информацию и официально предложил вернуться на службу в качестве вольнонаемного. Выпросил день на размышления – и не против вроде, но и что-то смущает…

Поехал домой. Город выглядит непривычно – окна заклеены полосками бумаги и скотча крест-накрест, реклама выключена. В трамвае говорят, что ночью уличное освещение отключают. Постановлением городской власти объявлен режим светомаскировки – могут, мол, быть бомбежки. Откуда? Румыны боевые действия прекратили, а немцам не до Одессы – им и на фронте забот хватает. Как всегда, власть принимает меры с запозданием. Проще при обнаружении неизвестных самолетов отключать свет централизовано. На предприятиях, связанных с выпуском оборонной продукции, набирают рабочих, да и остальные заводы оживились – по радио и телевидению то и дело объявления: требуются токаря, слесари, сварщики, прессовщики и т. д. Где их сейчас взять? Почти двадцать лет рабочие кадры в стране практически не готовили, а теперь они вдруг понадобились. Еще одна проблема – торговцев больше, чем рабочих. И однозначного решения не видно.

Да, война – это безоговорочно плохо. Но она ставит такие вопросы, которые замалчивались годами, задвигались в тень, забалтывались, а теперь их придется решать, и решать срочно.

Дома – опять к телевизору. Показывают кадры бомбежки Берлина дальней авиацией. Ту-22 М3, Ту-95 и Ту-160, идя на высотах десять-двенадцать километров, сбрасывают ОДАБ большой мощности. Внизу – море пожаров, весь город затянут дымом. Подобные удары нанесены и по ряду других крупных промышленных центров – Мюнхену, Руру, Гамбургу, Данцигу. Даже становится жалко немцев – от бомб объемного взрыва укрытия не спасают…

Время для нас с Андреем тянулось очень медленно. Все-таки было как-то не по себе оттого, что опера, Саня и даже его малолетние охламоны поехали туда, откуда кто-то из них может не вернуться, а мы – два взрослых мужика – остались на базе, в тепле, уюте и полной безопасности. Пытались себя заставить пойти пообщаться с Отто, но душа почему-то не лежала. Пытались заняться делом – нас хватило на то, чтобы вернуть на место звездочки, выдранные еще перед Крысаничами, и пришпандорить шевроны при помощи клея «Момент», обнаруженного в ящике стола вместе с другими канцелярскими принадлежностями – офицерской линейкой, курвиметром (извиняюсь, не я такое название придумал), набором цветных карандашей и блокнотами. То ли кто-то забыл, то ли спецом для «крючков» держат. Покурили. Выпили кофе. Еще покурили. В конце концов, утомившись выкуривать одну сигарету за другой и поглощать растворимый кофе чашку за чашкой, мы разбрелись по комнатам. Я лег на диван, включил телевизор и… уснул. Да, банально уснул. Особенность организма такая – кофе, а тем более – растворимый кофе, на меня почему-то действует похлеще любого снотворного. Проснулся внезапно – снился какой-то дикий кошмар, и в течение пары минут не мог понять, кто я, где я и зачем этот гад поливает на меня из чайника.