Она еще крепче прижалась к нему. И вдруг заметила, какие золотистые у него на шее волоски, какие большие руки, что могут обнять ее. Кэтрин приоткрыла рот и с величайшей осторожностью прижалась губами к его шее, чтобы он подумал, что она просто дышит. И почувствовала вкус его кожи, солоноватый и пряный. Она закрыла глаза. «Это правда, – подумала она. – Когда его встретишь, сразу поймешь».

Май 2000 года

Сейлем-Фоллз,

Нью-Хэмпшир

Все тюрьмы пахнут одинаково.

Затхлостью. С примесью мочи и забродившего теста. Потом, сдобренным дезинфицирующим средством. Но поверх всего – пьянящий запах тревоги. Джек шел за конвоиром, на запястьях – наручники. «Меня здесь нет, – думал он. – Я лежу на широкой зеленой лужайке, залитой лучами солнца, а это всего лишь кошмар». Осознав, что его вот-вот снова посадят за решетку по ложному обвинению, он вздрогнул. Кто поверит мужчине, который второй раз заявляет о своей невиновности, сидя в тюремной камере?

– Фамилия? – рявкнул дежурный офицер, тучный мужчина, сидящий в стеклянной будке, который чем-то напоминал пышку на жаропрочном блюде.

– Сент-Брайд, – хриплым голосом произнес Джек. – Доктор Джек Сент-Брайд.

– Рост?

– Сто восемьдесят пять сантиметров.

– Вес?

– Восемьдесят шесть килограммов.

Офицер даже глаз не поднял.

– Цвет глаз?

– Голубые.

Джек видел, как его ответы заносятся в учетную карточку. «Склонность к аллергии. Принимаемые лекарства. Осмотр терапевта. Особые приметы».

«Кому позвонить в случае крайней необходимости».

«Но разве сейчас, – подумал Джек, – не случай крайней необходимости?»

Конвоир отвел его в комнату размером с большой чулан. Здесь были только стол и ряд полок, заваленных тюремной одеждой.

– Раздевайся! – приказал он.

Мгновенно нахлынули воспоминания, каково это чувствовать себя номером без имени. Абсолютное отсутствие личной жизни. Тупость, которая охватывает, когда все решают за тебя, начиная с того, что тебе есть, и заканчивая тем, когда гасить свет, а когда смотреть на небо. На ферме Джек практически сразу обезличился – и все началось с того момента, как он надел форму заключенного.

– Не буду.

Конвоир взглянул на него.

– Что?

– Я задержан до суда. Я не заключенный. Поэтому не должен надевать тюремную робу.

Конвоир закатил глаза.

– Просто переоденься.

Джек взглянул на ворох оранжевой одежды. Вылинявшей и изношенной.

– Не могу, – вежливо ответил он. – Пожалуйста, не просите меня.

– А я тебя ни о чем и не прошу. Я тебе приказываю, ясно? Снимай свою чертову одежду!

Джек опустил глаза на свою футболку от «Хейнс», полосатые трусы и спортивные брюки, которые они с Эдди купили в недорогом магазине «Кей-март». Эти предметы гардероба не представляли для него особой ценности, за исключением того, что он был в них, когда Чарли Сакстон его арестовал.

Джек заупрямился.

– Вам придется заставить меня силой.

Секунду конвоир, казалось, раздумывал над этим предложением. Он был крупнее Джека и на полголовы выше. Но что-то в глазах арестованного – какая-то слепящая злая решимость – заставило его отступить.

– Черт! – выругался он, приковывая Джека наручниками к столу. – Почему это случилось именно в мое дежурство?

Он вышел, оставив Джека размышлять над тем, какую лавину он вызвал своим отказом переодеваться.

У Роя так налились кровью глаза, что он в буквальном смысле видел мир в красном цвете. Он с удивлением смотрел на апельсиновый сок, который в его стакане выглядел малиновым. Потом нахмурился, взглянул на этикетку и прищурился. На пакете было написано «Тропикана». Он понюхал содержимое стакана и понял, что сок томатный: на прошлой неделе он сам перелил его в пустой пакет, когда стеклянная банка не влезла в холодильник. С облегчением вздохнув, он глотнул сока, потом разбил в стакан сырое яйцо и добавил виски.

Лучшее лекарство от похмелья. Ему ли не знать!

За спиной распахнулась дверь. Рой хотел было резко повернуться, и его чуть не стошнило. Эдди была вне себя. А чего ему еще ожидать?

– Знаю, знаю, – начал Рой. – С моей стороны абсолютно безответственно… Эдди? – Сейчас, когда дочь подошла ближе, он увидел у нее на глазах слезы. – Милая, что произошло?

– Чарли Сакстон арестовал Джека.

– Что?

– Он сказал… Ой, папочка… Чарли сказал, что вчера ночью Джек изнасиловал Джиллиан Дункан.

Рой опустился в кресло.

– Джиллиан Дункан, – пробормотал он. – Господи, Пресвятая Богородица!

В памяти забрезжило какое-то воспоминание, но он никак не мог за него ухватиться. Потом его осенило, и он вскинул голову.

– Эдди, прошлой ночью Джек был со мной.

На ее лице засветилась надежда.

– Правда?

– Тебе не понравится то, что ты услышишь, но мы сидели в «Петушином плевке». Надирались. – Рой скривился. – Насколько я понимаю, лучше считаться пьяницей, чем насильником.

– Джек вчера был с тобой? Целую ночь? И ты можешь заявить об этом в полиции?

– Он пришел часов в десять. Примерно до одиннадцати я могу за него поручиться.

– А что случилось потом?

Рой втянул голову в плечи.

– Я… вырубился. Марлон, бармен, разрешает мне спать в задней комнате. Думаю, Джек ушел, когда бар закрылся.

– А в котором часу он закрывается?

– В полночь.

Эдди села на диван и задумалась.

– Я не видела его до половины второго ночи. Где же он был?

Рой отвернулся, чтобы не видеть боль в глазах дочери.

– Может быть, полиция ошиблась, – пытаясь скрыть неловкость, сказал он.

И подумал: «А может, ошиблись мы с тобой».

В тюрьме ценится послушание. Если хочешь шоколадку, веди себя хорошо и тебе дадут заполнить бланк продуктового заказа. Если хочешь получить свободу режима средней изоляции, где можно и течение всего дня беспрепятственно перемещаться по общему залу, за исключением времени приема пищи, ты обязан доказать в режиме строгой изоляции, что можешь вести себя пристойно. Если хочешь погулять во дворе, должен заслужить эту привилегию. Шаг за шагом, уступка за уступкой в надежде получить взамен какое-то послабление.

И наоборот: если доставляешь неприятности, будешь наказан.

Поэтому Джек, еще и часа не пробыв в окружной тюрьме Кэрролла, шагал в сопровождении двух конвоиров в кабинет директора тюрьмы для дисциплинарного взыскания.

Директор тюрьмы – крупный мужчина без шеи, с седым ежиком и в старомодных очках в стиле пятидесятых годов. Откровенно говоря, Джек решил, что вполне вероятно, что директор уже полвека сидит в этом кабинете и листает бумаги.

– Мистер Сент-Брайд, – произнес он таким сиплым голосом, что Джеку пришлось напрячь слух, – вы обвиняетесь в непослушании конвоиру. Не очень-то благоприятное начало.

Джек посмотрел поверх плеча директора тюрьмы. У него за спиной висел календарь, один из тех, что бесплатно рассылают банки. На нем был март 1998 года, как будто время остановилось.

– Учитывая ваше прошлое, мистер Сент-Брайд, я уверен, вы отдаете себе отчет в том, что непослушание в тюрьме… даже самые незначительные проступки… могут оказать серьезное влияние на приговор, если вас осудят. Например, этот небольшой бунт может стоить вам от трех до семи лет заключения плюс к тому сроку, который вам дадут. – Он сложил руки на груди. – Вам есть что сказать в свою защиту?

– Я ни в чем не виноват. И не хочу выглядеть как те, кто признан виновным.

Директор поджал губы.

– Сынок, – негромко сказал он, – не стоит себя так вести, поверь мне. Здесь твой бунтарский дух ни к чему. Если будешь держать нос по ветру и не станешь нарушать правила, твое пребывание тут будет куда приятнее.

Джек молча смотрел перед собой.

Директор тюрьмы вздохнул.

– Мистер Сент-Брайд, я признаю вас виновным в нарушении существующих законов, поскольку вы отказываетесь надевать установленную форму. Вы приговариваетесь к трем дням карцера. – Он кивнул конвоирам. – Уведите.