Виктория Петровна жила в центре города, в старинных домах. Киссицкая вышла и побрела пешком, чтобы подышать воздухом перед сном и еще раз обо всем подумать.

Было совсем не поздно. Смеркалось. Накрапывал назойливый мелкий дождик, и ветер подгонял ее в спину, подталкивая к родным бульварам.

…Почудилось, что знакомый, как будто Венькин голос окликнул ее: «Кися!» Она оглянулась. Сзади стоял высокий парень, которого она никогда не встречала. Она быстро отвернулась, хотела идти дальше, но дорогу ей преградили еще двое в длинных красно-белых шарфах.

Широко расставив ноги, они засунули руки в карманы брюк, растопырили локти и нахально ухмылялись.

Оля вздрогнула, на мгновение отключилась и тут же оказалась в глухом каменном дворе, за помойкой.

— Какая у девочки красивая шапочка! — развязно сказал один из парней, — Не поделишься? Вот с ним. — И он пихнул Олю к стоявшему рядом приятелю.

Тот, здоровенный верзила, поймал Олю в объятия и сжал так, что кости, казалось, хрустнули.

— Говорят, девочка любит сказочки? — мерзким, пискливым голосом поинтересовался верзила, дыша прямо в лицо Оле тяжелым табачным духом. — Хочешь, мы инсценируем сказочку про девочку на троих? А? В пионерском отряде ты же научилась инсценировочкам? — И он подтолкнул Ольгу третьему, словно она была мячом в игре «штандер».

Оля попыталась вырваться, закричать, но ее крепко держали, заломив руки за спину. В рот ей сунули платок, запихнули подальше. Она начала задыхаться, ее тошнило. Попробовала отбиваться ногами, но один из парней схватил ее за ноги и оказался на корточках перед нею. Нагло заглядывая ей под подол, он крикнул:

— О, где мы были, что мы видели! Недаром нам советовали перевернуть это драгоценное создание.

Оле сделалось страшно, так невероятно страшно, что спина взмокла от холодного пота. Ненависть к этой мрази, мелькнувшая мысль, что парни в красно-белых шарфах «фанаты» и их подослал Венька и его «дружбаны», породили в Киссицкой сверхъестественную силу. Она резко рванулась. От неожиданности стоявший сзади отпустил ее. Соединив пальцы свободных рук, Ольга ударила по голове того, кто сидел перед нею на корточках. Он, к ее удивлению, неловко покачнулся и стукнулся о помойку. Тогда она кинулась на третьего, заслонявшего дорогу. Это был миг ее торжества. Всего лишь миг. Тут же она снова очутилась в тисках.

— Ну-ну, не рыпайся, девочка! — пригрозили ей, — Хочется, чтобы тебя пожалели? А ты умеешь жалеть? Как же теперь ты станешь трепаться о нравственности?

Они скинули с Оли пальто, шапку, шарф и подняли за ноги.

— Вот так. Повиси немножко. Нам сказали, девочке надо вправить мозги.

Волосами Оля коснулась земли. Почувствовала, как набухают на висках жилы. Ломило позвоночник. Тошнило. Но нестерпимее всего было сознание, что все это подстроил Венька, и не без участия Дубининой. Рыдания душили ее, но рот был зажат грязным платком…

Платье задралось, опустилось к шее. Ноги в тонких колготках обдавало холодным ветром.

— Пощупаем, из какого теста сделаны умненькие девочки? — нагло хихикнул один из парней, стаскивая с Оли колготки вместе с трусиками.

Оля застыла. Голова сделалась чугунной. Ничего уже не чувствуя, оцепенев от ужаса, услышала она странный металлический звук, будто били в набат, и громкий голос. Но потом ей показалось, что голоса звучат рядом:

— Отрываемся!

— Бросай!

— Быстрее!

Оля рухнула в грязь у помойки.

— Очухаешься, стерва, язык попридержи, вырвем! — предупредили ее и побежали, видно испугавшись чего-то.

Оля подумала, что кто-то, спугнувший ее мучителей, поможет ей. Но рядом не было никого, кто мог бы протянуть руку помощи. Только дождь и ветер несли влагу, такую необходимую, чтобы не задохнуться от горя и выжить.

Сколько прошло времени, пока она лежала, не в силах пошевелиться, захлебываясь слезами, Оля не помнила. Но понимала, что все же необходимо подняться. С трудом заставила она себя сначала сесть, потом встать. Машинально поправила одежду, подобрала пальто, шарф, шапку. Парни, лица которых она даже не запомнила, ничего не забрали с собой, кроме радости жить и уверенности в жизни.

Снова страшно болела и кружилась голова. Ее вырвало. Из носа потекла кровь. Болела спина, ноги не слушались. Держась за каменную стену, она едва дотащилась до выхода из двора. Грязная, растрепанная и шатающаяся выползла на улицу.

— Пьяная, что ли? — осуждающе спросил у нее одинокий прохожий, увидев ее неуверенный шаг. — Такая молоденькая, совсем стыд потеряли…

Она слышала укоряющий голос, но ничего перед собою не видела. Все слилось в красновато-черное траурное пятно и заслонило от нее живой и трепещущий мир.

Случайный прохожий все же остановил для нее такси. Сказал что-то таксисту настойчиво и требовательно. И такси понесло ее по городу к маминым «старикам». Она не могла в таком виде вернуться домой.

— Что с тобою? — спросила бабушка.

— Упала, — ответила Оля и не узнала своего голоса.

Она чувствовала, как бабушка усадила ее, раздевает и пытается обмыть из таза, как когда-то в детстве. Вдвоем с дедом они тащили ее в постель, которая всегда ждала ее в этом доме. И вот она проваливается в пропасть. Проваливается и перестает существовать.

На какое-то мгновение вернувшись из небытия, она видит склонившиеся над нею родные и любящие лица шестерых самых близких ей людей, родителей и «стариков». Под этим своеобразным куполом любви, преданности и тепла она выросла и теперь чувствует себя лучше, безопаснее. И тут же клянется себе, что всю правду о случившемся никогда, никому не расскажет.

И завтра же пойдет в школу, и будет улыбаться как ни в чем не бывало. Пусть не радуются Прибаукин и Дубинина!..

14

Утром в школу позвонили из больницы. Киссицкая находилась там в тяжелом состоянии. Врач, не пожелав ничего объяснять по телефону, попросил приехать классного руководителя.

Анатолий Алексеевич немедля отправился в больницу. При встрече врач сказал, что у Киссицкой гипертонический криз. Это случается и в таком возрасте. Но бороться с гипертонией в данном случае сложно, потому что болезнь усугубляется депрессией.

— У нее есть друзья? — поинтересовался доктор.

Анатолий Алексеевич пожал плечами. Доктор посмотрел удивленно, пояснил:

— Чтобы ее лечить, необходимо вернуть ей веру в жизнь, в людей…

Собрав класс, Анатолий Алексеевич говорил кратко, без лишних эмоций. Передавал сказанное доктором и старался рассмотреть их лица, уловить на них хотя бы тень сострадания.

Они стояли молча, не шелохнувшись, низко опустив головы и потупив взоры. И он не увидел ни малейшего раскаяния и не услышал ни единого слова в ответ. Повернулся и пошел прочь…

В назначенный день и час Анатолий Алексеевич поехал в больницу. Сумрачный, ничего не видящий перед собою, подошел к больничным воротам и натолкнулся на мечущихся у входа Клубничкину и Дубинину. Осунувшиеся, с прибранными назад волосами и от этого не похожие на самих себя, они кинулись к нему, словно он, сам всемогущий бог, умел отпускать совершенные грехи.

Молча, говорить с ними ему не хотелось, пошли они больничным парком к корпусу. Сзади услышали шуршание осенних листьев под ногами: Пирогов и Попов поспешно двигались вслед за ними. В вестибюле они увидели Кожаеву и Столбова. А когда поднялись наверх, вслед за ними лифт почти сразу же привез Тесли и Прибаукина. Вместе ли они пришли, случайно ли встретились, торопясь к назначенному часу?..

Анатолий Алексеевич подумал: «Только Холодовой некогда!» И тут же увидел в окно ее угловатую фигурку, стремительно передвигающуюся среди деревьев, теряющих на ветру последние листья.

Почему они пришли?

Потрясение пробудило в них живые человеческие чувства?

Или это всего лишь привычка подчиняться принуждению?

Или их привел страх перед наказанием?

Нет, он не умел их понять…

Из палаты вышел врач в белом халате. Жестом пригласил всех зайти. Киссицкая, как тяжело больная, в палате была одна. Она лежала неподвижно, словно спеленутая, и лицо ее казалось неживым.