В ранний период своего существования империя имела характер феодально-теократического государства, а императоры претендовали на высшую власть в западном христианском мире. Усиление папского престола и многовековая борьба за обладание Италией при одновременном росте могущества территориальных князей в Германии значительно ослабили центральную власть в империи. В период позднего Средневековья возобладали тенденции дезинтеграции, угрожающие превратить Священную Римскую империю в конгломерат полунезависимых образований. Однако осуществлённая в конце XV — начале XVI века 'имперская реформа' позволила укрепить единство страны и сформировать новый баланс власти между императором и сословиями, позволившей империи относительно успешно конкурировать с национальными государствами Западной Европы. Кризис Реформации и Тридцатилетней войны был преодолён ценой дальнейшего ограничения власти императора и превращением общесословного рейхстага в главный элемент имперской конструкции. Империя нового времени обеспечивает сосуществование нескольких конфессий в рамках единого государства и сохранение самостоятельности её субъектов, а также защиту традиционных прав и привилегий сословий, однако она потеряла способность к экспансии, усилению центральной власти и ведению наступательных войн. Развитие крупных немецких княжеств по пути внутренней консолидации и становления собственной государственности входит в противоречие с застывшей имперской структурой, что в XVIII веке едва не привело к параличу центральных институтов и развалу всей имперской системы. […]'

Talbooth 'Encyclopedia Maxima mundi', vol. XVII, London, 1898 г.

Глава X

И застыла на мгновенье ночь на ранах дня

Лето шесть тысяч пятьсот семьдесят первое сотворения мира начиналось при столь неблагоприятных знамениях, что не один летописец занес их в свои рукописи: 'Знаменья бо в небеси, или звездах, ли солнца, ли птицам, не на благо бывает, но знаменья сице на зло бывает, ли проявленье рати, ли гладу, ли смерть проявляют'. И правы они были, так как княжьи усобицы на Руси не прекращались. Не успели Ярославичи в прошлом году порадоваться смерти смутьяна Ростислава, отравленного греками в Тмутаракани, как вслед ему выступил против Ярославичей Всеслав Брячиславич — князь полоцкий. Он решил укрепить свое княжество землями Псковскими и Новогородскими. В прошлое лето шесть тысяч пятьсот семидесятое напал он на Псков, но не смог взять его. На этот же год внезапно подступил к Новгороду 'в силе тяжкой'. Полоцкое войско ворвалась в город, захватив его на короткие три дня. Всеслав даже на стол хотел сесть, но новгородцы отказались принять его князем. Понимая, что против воли Господина Великого Новгорода князю в городе и в землях его не удержаться, ушел Всеслав. Но перед уходом полоцкая рать пошла по дворам, грабя и захватывая жителей в плен, уводя их для заселения своей земли и на продажу, грабя дома и храмы. Всеслав не пощадил и храма святой Софии Новгородской — приказал снять с нее колокола и увезти к себе в Полоцк, а из самого храма люди Всеслава вынесли все самое ценное, даже паникадила.

И снова поскакали по Руси гонцы, передавая вести князей друг другу. Что делать, куда направить войска? На юге неспокойно живет Тмутаракань, тревожат границы русской земли своими набегами половцы. На севере Всеслав, совершив дерзкий поход, мрачно сидит в своем Полоцке, ждет, что будут делать Ярославичи. Нет власти княжеской в Ростове и Суздале, Владимире-Волынском и Смоленске. Пусты их престолы и неизвестно, кто станет там править. А ведь как просто и удобно продумано было 'лествичное право' по которому вся Русь считалась вотчиной Ярославова рода и менялись князья по старшинству на столах княжеств. Старший же в роду князь сидел на киевском столе и звался Великим. Но взыграла гордость у князей, и стал каждый из них говорить: 'Это мое, и это мое тоже'. Нарушился завещанный Ярославом порядок, сильные князья обижали слабых, каждый хотел получить край побогаче и оставить его своим сыновьям. Сидящий же в Киеве Изяслав, старший в роду Ярославичей, никак не мог или не желал обуздать княжью вольницу. К тому же не слишком уверенно сидел он на столе своем, недолюбливали его киевляне за любовь к латынянам, за множество советников из земель ляшских вокруг него. Еще за несколько лет до этого монахи Печерского монастыря выражали великому князю свое недовольство. Запершись в уединенной келье, Антоний вещал братии, что великие напасти ждут Русь, если она преклонит колена перед еретиками.

Старший брат Изяслав уступал среднему Святославу в силе воли, и Святослав никогда не щадил старшего ни словом, ни делом, командуя Великим Князем Киевским при любой возможности и по любому поводу. Третий брат, Всеволод, князь Переяславский, самый из всех троих умный, начитанный, знающий, оглядывался на старших, стараясь быть с обоими в дружбе, но не более того. К тому же, будучи женат на дочери византийского императора, он был тесно связан с греческими иерарахами в русской церкви и с подозрением относился к пристрастиям старшего брата. Семена раздора, посеянные в христианской кафолической церкви ссорой из-за 'filioque' в году шесть тысяч пятьсот пятьдесят девятом, всего дюжину лет назад при Римском Папе Льве IX и Патриархе Константинопольском Михаиле Келурарии, успели прорасти к этому времени пышным цветом.

В Тмутаракани к весне наконец воцарился мир, Глеб вернул себе престол, но тревога на Руси не утихла. В Переяславском княжестве готовились к войне с Всеславом. Прославленный как ведун, князь внушал сильные опасения своим противникам, поэтому Ярославичи решили напасть на него все вместе и только после тщательной подготовки.

В то лето сыну Всеволода, Владимиру Мономаху исполнилось тринадцать лет. Старший сын князя Всеволода родился в шесть тысяч пятьсот пятьдесят девятом году, еще при жизни Великого князя Ярослава. Именами своими новорожденный мог гордиться. Во-первых, назвали его по деду Владимиром. По старому русскому обычаю имя это давали вождям. По крещении же получил он греческое имя Василий. Тоже непростое, славное имя, в переводе с греческого — властелин земли, а если перевести на русский — опять же Владимир. Третье имя — прозвище дали по деду с материнской стороны. Отец матери был базилевс византийский Константин по прозванию Мономах, и внук стал Мономахом.

Говорил в те дни отец Владимиру, чтобы никогда не полагался он на воевод и разных служилых людей, а чтобы во всем надеялся только да себя: 'Сам не проверишь, сыне, сторожи, крепости, оружие, — никто за тебя это не сделает. Передоверишься людям — не оберешься беды. Князь должен быть хозяином во всем. Когда сам станешь править, то поймешь, что ныне власть нельзя сохранить только честью. Избави тебя господь, сыне мой, но думаю, что и тебе придется испить горькую чашу душевных мучений, когда станешь выбирать свой путь в борьбе с врагами. Власть любит людей, которые способны идти без оглядки. Увы, но власть любит также людей скрытных и льстивых, коварных и смелых. Зри — простодушие, искренность и власть никогда не идут вместе. Переменчива жизнь. Вчера мы были победителями, завтра побили нас. Так будет в жизни всегда. Она поворачивается как колесо — то счастливой, то несчастливой стороной, и все катится и катится вперед. И если плохо тебе придется в жизни — не унывай, знай, что повернется снова колесо жизни и засияет для тебя солнце. Потому и не скучно людям жить, все время они между радостью и страхом, между отчаянием и надеждой'. Всеволод ласково смотрел в глаза сына, усмехался. 'Ну а пока выкинь это из головы, молод ты еще для этих мыслей. Зане обязательно запомни: пока смерд у тебя имеет избу, пока он сыт и при коне, орает землю, до тех пор будут у тебя люди в полку, будет хлеб в твоих княжеских амбарах и мед в твоих медушах. Но коли обнищает и разорится смерд — тогда и княжескому хозяйству грозят неисчислимые беды'. Владимир запоминал, стараясь приложить слова отца к жизненным ситуациям, копил в памяти поучения, как другие копят куны, понимая, что не зря отец так разговорчив с ним. Возможно, тогда и зародилась у него мысль о письменном поучении своим будущим сынам.