Встречные на пути оборачивались, дивясь странной картине. Князь в корзно богатом, а рядом оборванец. Но Глеб не тушевался, держался с достоинством.
Уже перед Москвою, на чудом уцелевшем постоялом дворе, удалось плащ шерстяной для Глеба купить, чтобы ветхое его одеяние не так в глаза бросалось. Здесь же, на постоялом дворе, ратников оставил — пусть обоза дождутся. Охрана не столько мне нужна, сколько обозу — особенно когда домой с продуктами возвращаться станем. После войны не все беженцы и погорельцы попрошайничали или к родне подались. Кое-кто в леса ушел да на разбойничью дорогу встал. Кистенем ведь проще еду добывать.
Сами же в Москву подались. Повсюду — страшные следы пребывания татарской орды. Посады разрушены, сожжены, а вот ближе к центру избы и дома были целы.
Глеб осматривался с интересом.
Начинало смеркаться, потому сразу на постоялый двор отправились. Поели досыта, хоть цены ощутимо поднялись.
— А что ты хотел, барин? Война! — вздохнул хозяин. — За продуктами далеко на север теперь подводы посылать приходится. Все татары подчистую выгребли.
Утречком — на торг. Обул-одел Глеба с головы до ног — шапка, рубаха, жилет, кафтан, штаны суконные, сапоги и, конечно, добротный нож. Кошель мой изрядно похудел, но Глеб стал похож на боярина. Теперь с ним и перед Федором показаться не стыдно.
Первым делом к Кучецкому мы и направились. А того, как назло, на месте не оказалось.
Хмурый привратник узнал меня.
— Нетути боярина, уехамши. И будет нескоро, полагаю — ден через десять.
Вот незадача! Выехали из Москвы на постоялый двор, а там уж обоз дожидается.
Кружным путем подались в сторону Твери. Насколько я был наслышан, татары туда не добрались.
Верстах в пятидесяти от столицы купили муки ржаной, круп разных, масла. Были бы деньги — еще бы купил, да дорого все стало, чуть не вдвое от весеннего.
Обоз под охраной ратников я в имение отправил, а сам с Глебом поехал к итальянцу Пьетро Солари. Покочевряжился немного зодчий — де работы много, татары здания храмов порушили несчетно, но обязался Антонио послать, помощника своего.
Вот теперь и домой можно.
Мы отъехали от Москвы верст на десять и догнали длинный обоз. Поравнялись — ратники мои да и холопы с подвод шапки ломают. Оказалось, Федор с воинами уже из Смоляниново возвращается.
Пожелав им добраться спокойно, мы с Глебом обогнали обоз и галопом — в имение. Хоть и с Федором Кучецким я не повидался, а все же продуктов купил, Глеба одел, с итальянским зодчим переговорил. Не зряшной поездка вышла.
Ехал я и размышлял — два обоза сегодня к вечеру прибудут, а вот жилья не хватает. Да что же это такое, только выстрою, кажется, ну — все! Однако — опять мало! В конце концов, ведь не город я строю, а только имение. По жителям — село большое, деревню уж давно переросли, ан таковым его назвать пока нельзя — церкви нет. Ну, так пусть будет острогом. Звучит для современного уха не очень благозвучно, так то уж после покорения Ермаком Сибири, и даже попозже, пожалуй, острогом станут тюрьмы называть. А пока острог — деревянная крепость.
Неожиданно плечо обожгла острая боль, послышался щелчок бича. Задумался я, за дорогой следить перестал! Или расслабился: до имения-то моего верст пять осталось, почитай — дома!
Я остановил лошадь, развернулся. А уж Глеб саблей машет, отбиваясь от двух разбойников. У них тоже сабли в руках — татарские. И работают они ими неумело. А справа у обочины стоит сухощавый жилистый мужик с бичом в руке и злобно щерится. Бич из воловьих жил, длинный. Такой в умелых руках — страшное оружие, запросто кость перешибает.
Потому не стал я ближе подъезжать для сабельного удара. На мне ни кольчуги, ни шлема. Вытащил пистолет и всадил ему пулю в брюхо.
Обернулся к Глебу — может, помочь надо? Какой там! Один разбойник уже валялся в дорожной пыли, суча ногами в агонии. Второй отбивался яростно, но нить его жизни явно кончалась. Глеб замахнулся для удара, разбойник подставил свою саблю для защиты, а боярин саблю вниз увел да и полоснул татя по шее. Вот и второй готов.
Мы осмотрелись. Никого нигде не видно. Глеб подъехал ко мне, склонился в поклоне.
— Прости, князь, проглядел татей. Поперва намеревался впереди ехать, так ведь пылью не хотел тебе досаждать.
— Не извиняйся, пустое. Эти кровопийцы могли в любой момент напасть, даже из-за спины.
Теперь Глеб скакал впереди, метрах в десяти, а я сзади.
По прибытию в Охлопково я вызвал Макара.
— Не далее как пять верст отсюда тати объявились — напали на меня. Лежат теперь в пыли порубленные; всяк увидит, кто мимо ехать будет, да поостережется. Я вот что думаю, Макар. Мы с боярином Глебом отбились, да их-то и было всего трое. Однако в имение обоз с холопами идет, а следом — с продуктами. Бери людей своих и на десять верст все прочеши, как гребнем. Встретишь татей — вешай без жалости.
— А как мне их узнать? Увижу на дороге кого — с виду может и недоброго, хмурого, а вдруг — то беженец идет? А если мрачность у горемыки такого — от безнадеги, а не думки черной?
— У татей оружие при себе будет — кистень, дубинка или еще что. Дороги должны быть свободными! У государя дела важнее есть, руки до охраны дорог не доходят. Так на то мы — бояре есть.
— Слушаюсь, княже!
Макар объявил сбор и буквально через несколько минут выехал из острога с ратниками, оставив в нем лишь караульных.
Вернулся Макар с воинами уже затемно, когда обоз с холопами и людьми Федора въехал в острог. Территория сразу наполнилась людьми, стало шумною.
Макар подошел ко мне.
— Твое приказание выполнил, князь!
— Успешно?
— Еще как! Шайку целую в лесу обнаружили, семь человек. Кого убили, кого повесили.
— Молодец! Потери есть?
— Обошлось.
— Давай вот что. Раз в неделю, ну — может, в десять дней, по очереди с Федором будете дороги и леса прочесывать. Тати знать должны, что тут — моя земля, и быть на ней с недобрыми намерениями смертельно опасно. Любой обоз или прохожий должен чувствовать себя на моей земле в безопасности. Разбойник — враг хуже татарина.
— Это почему же?
— Потому что нападает только на слабых, и то — со спины.
С тех пор и начали ратники регулярно патрулировать дороги, леса прочесывать. Поперва еще попадались тати, да одних быстро повывели, повесив на деревьях вдоль дороги, другие испугались неизбежного возмездия и ушли с моей земли подальше. Теперь любой из моих холопов, да и просто прохожий, не опасались за свою жизнь и добро. Спокойно стало добираться из Охлопково в другие деревни, ходить в лес по грибы и ягоды.
Отдаленный эффект получился и вовсе неожиданным. Ходоки ко мне заявились, двое мужиков зрелого возраста. Скинули шапки, поклонились.
— Здоровья тебе, князь, и многие лета! Позволь слово молвить.
— Слушаю.
— Хотим на землях твоих поселиться. Дозволишь?
— Почему именно на моих?
— Спокойно тут, безопасно. В других местах тати проклятые все отбирают. А у нас семьи.
— Так вы что, избы поставить хотите?
— Ну да, мы так и сказали.
— Место выделить могу, но зачем мне лишняя обуза? А заниматься чем будете? На полях у меня свои холопы работают. Воздухом семьи не накормишь.
— А нам земли не надобно. Я горшки делаю да ложки режу, а он — валенки катает.
— Ну, коли на земле моей жить хотите да под защитой моей — налог мне платить будете.
— А велик ли?
— Десятина.
Мужики переглянулись:
— Согласные мы.
Мы с Василием — одним из близнецов, вернувшимся с обозом, коего я управляющим назначил, проехали к облюбованному мужиками месту. Небольшая поляна в лесу, недалеко ручей, рядом овраг. Неудобья, одним словом.
— Вот тута мы приглядели, барин. В овраге глина есть, пробовал — жирная, мне такая в самый раз.
Василий посмотрел на меня выжидающе.
Ну что же, если теперь горшки свои будут — очень хорошо. А вот другому мужику, чтоб валенки катать, шерсть овечья будет надобна, а овцами никто здесь и не занимался. «Будем на торгу шерсть покупать, а там посмотрим», — решил я.