— Ты хочешь сказать…

— Сейчас похожая ситуация, только наоборот! Каперанг Фомин мало, что опечатал телеграф, он приказал флаг-офицеру радиограмму военного министра не ретранслировать. Я это собственными ушами слышал, а потому сразу на «Волну» кинулся и на эту сторону подался!

— Твою мать! Так что ж такое происходит?!

Тирбах выругался в три морских загиба. И что думать прикажете, когда начальник не то что не выполняет вовремя приказа главнокомандующего, он его вообще игнорирует?

— Фомин ненавидит Арчегова с того дня, что мы прибыли на флотилию, и адмиралу Смирнову стойкий недоброжелатель. И если он себя так повел, то, значит, на что-то рассчитывает. Ведь знает, что военный министр за неисполнение приказа по головке не погладит.

— Что ты предлагаешь, Владимир Оттович?

— У тебя на «Михаиле» недавно установили радиостанцию. Свяжись с Иркутском, с управлением флота — там тоже станция стоит. Доложи адмиралу — чую, дело нечистое! На моих канонерках радио нет!

— О полезности неограниченного самодержавия и до тебя слухи дошли?! Ты об этом?

— Да. Я монархист, но сейчас я не сторонник самодержавия. А его противник. Хватит, и так обожглись с дураком на троне, что и страну погубил, и себя, и собственную семью. И если в пользу этого заговор, то я категорически против — нужно быть полным идиотом, чтоб сейчас перевороты на радость красным устраивать. Ты вспомни — каперанг Фомин сидел здесь сиднем, ничего не делал. И погубил бы все, хотя мог спасти. Арчегов же воз этот вытянул, при нем победы у нас пошли. Смотри, какая Сибирь сейчас стала. Нет, по мне лучше правительство Вологодского, чем перевороты со смутой, что ни к чему хорошему не приведут!

— Хорошо! Скажу откровенно — я тоже против. А потому немедленно радирую контр-адмиралу Смирнову. И еще — я поднимаю в ружье свою морскую пехоту и десантников Арчегова, что в учебном центре. Советую тебе свои корабли к бою и походу изготовить. Мало ли что произойдет, а нам нужно быть наготове ко всяким случайностям!

Петрозаводск

Прибывший на станцию бронепоезд был длинный, как полярная ночь. По крайней мере, таких генерал Марушевский еще не видел. Впрочем, весь его опыт заключался в лицезрении наспех построенных в Мурманске и Архангельске «адмиралов» — бронированных угловатых коробок, вооруженных морскими пушками и имеющих экипажи из флотских офицеров. И имена им были даны соответствующие — «Колчак» и «Непенин».

Сейчас в армии остался только один, выполняющий функции подвижной батареи по охране железных дорог. Но ни в какое сравнение с прибывшим бронепоездом «адмирал» не шел.

В нем все было по два — один бронированный паровоз в центре состава, еще один прицеплен концевым. Два броневагона были увенчаны с каждого торца круглыми приземистыми башнями с трехдюймовыми пушками. Еще два вагона были угловатыми бронированными ящиками с откидными дверьми и с несколькими пулеметными амбразурами в бортах.

Следующая парочка вызывала нешуточное уважение — в каждой по одной 48-линейной гаубице, установленной в конусообразной башне и с бронированным пулеметным казематом. Подобную конструкцию генерал видел на фотографии бронепоезда «Хунхуз», но там сама башня была меньше и вооружена трехдюймовкой.

За концевым паровозом был прицеплен длинный бронированный вагон с наклонными стенками. В торцах грозно высились башни с трехдюймовыми пушками, с броневыми колпаками и перископами.

И еще генерал заметил выхлопные трубы, а потому сразу решил, что в данном вагоне имеется двигатель и он может действовать самостоятельно, в отрыве от бронепоезда. Более чем серьезная сила прибыла в приполярный северный край на помощь из далекой Сибири. Не поскупились…

Два эшелона по полсотни теплушек и платформ, с несколькими классными вагонами, как показалось ему, заполонили станцию. Паровозы, выпустив клубы пара, остановились. Как по команде двери в теплушках поползли в сторону и оттуда посыпались, словно горошинки из опрокинутой банки, десятки солдат в непривычной здесь русской полевой форме.

Дело в том, что на севере русские войска вот уже два года находились на британском иждивении. Первые англичане высадились еще в начале 1918 года под предлогом защиты огромных складов в Мурманске и Архангельске от их захвата немцами или большевиками.

И потом грузы в порты доставлялись бесперебойно, в требуемых количествах, с излишками — интервенты воевать любили с комфортом, а уж в боеприпасах не экономили.

В августе прошлого года союзники покинули север, но все лето перевозили на пароходах в Мурманск свои чудовищные запасы, которых, как генерал Марушевский хорошо знал, хватило бы на пару лет для снабжения всего края, где чуть больше полумиллиона жителей проживало.

И воевать можно было года три-четыре совершенно спокойно, ни о чем не заботясь. Снарядов и патронов имелось в достатке, а в английской форме щеголяла вся армия, в которой едва насчитывалось двадцать тысяч, включая моряков немаленького по местным меркам флота и всех стражников вкупе с полицией…

Солдаты проворно строились вдоль вагонов, усталости в них не чувствовалось, несмотря на дальнюю дорогу. У каждого за плечами туго набитый матерчатый ранец с широкими лямками, скатка через плечо, на поясах фляги, ножи и саперные лопатки в чехлах. Оружие в руках держали знакомое — винтовки «Ли Энфилд», ручные «Льюисы» и станковые пулеметы «Виккерса» — все сплошь английское.

Впрочем, у многих солдат были в руках незнакомые генералу конструкции, чем-то отдаленно напоминающие ему ручные пулеметы «Шоша», с которыми его солдаты воевали во Франции, где он командовал 3-й Особой русской бригадой. Только были они намного меньше в размерах. Или походили на однажды виденный, захваченный у красных трофей — автомат конструкции генерала Федорова. Но там ложе и приклад из дерева, а тут все из железа, даже складывающийся приклад.

Из классного вагона сошел моложавый генерал, что-то спросил у подошедшего к нему коменданта станции в красной железнодорожной фуражке и, чуть раскачиваясь, что заметно у людей долгое время пробывших в поездке по железной дороге или в плавании, пошел навстречу.

— Генерал-майор Петров! Прибыл в ваше распоряжение, ваше превосходительство! — четко доложил подошедший и чуть тише добавил свое имя с отчеством. — Павел Петрович.

— Я рад вас видеть, генерал, — крепко пожал протянутую ему ладонь с сильными пальцами. И сам представился. — Командующий отдельным Северным армейским корпусом генерал-лейтенант Марушевский! Владимир Владимирович. Как добрались? Какие впечатления от столь долгой дороги?

— Шесть недель тряслись. Надоело хуже горькой редьки! А впечатления… Довели большевики страну до ручки — нищета и разруха кругом. Железная дорога еле дышит! Но дошли в полном порядке!

— Это очень хорошо, что в полном порядке. Вы прямо как в море — с корабля на бал. Вовремя прибыли!

Генерал ничего не ответил, только внимательно посмотрел на командующего. Пауза стала многозначительной. И Марушевский решил не тянуть и сразу ввести Петрова в курс дел.

— Положение очень сложное. Финнам было мало захапать наше исконное — Валаамский монастырь на Ладоге и Ребольскую волость. Они в этом марте заняли Ухту. А сейчас рвутся к Олонцу силами до двух тысяч штыков под командованием подполковника Павла Тайвела. Имя у него чуточку другое, но без стакана сразу и не скажешь. Их правительство от этого похода открещивается, но за спиной егерей стоит, в этом у нас нет сомнения!

— У меня две тысячи штыков. Сводно-егерский полк в два батальона. И горный артдивизион трехбатарейного состава — 12 орудий. Пулеметная рота полного состава, гренадерский взвод, саперы. Кроме того, можете рассчитывать на два моих бронепоезда «Блестящий» и «Бравый» и бронемотовагон «Быстрый». Но ведь к Ладоге, как я знаю, железной дороги нет?

— В том-то и проблема, иначе бы давно артиллерию перебросили. Зато теперь по-другому пойдет. Но как большевики разрешили такую силу по железной дороге сюда перевезти?