Но меня было уже не провести.
— У меня все хорошо. Просто я отказываюсь от всех предыдущих показаний.
— Что значит отказываетесь?
— Я находился под воздействием обезболивающего, — не моргнув глазом, соврал я. — А значит, был не в себе. А значит, мои показания — это бред гражданина, находящегося в измененном состоянии сознания.
В голубых глазах киберженщины мелькнуло разочарование — как же, столько пришлось набрать… и оказывается, все напрасно… Она, конечно, быстро овладела собой. Но меня уже было не обмануть.
В общем, в тот раз мне удалось не только переломить ситуацию в свою пользу, но и выйти на свободу следующим утром, отделавшись штрафом в десять минимальных зарплат! Я больше не боялся Елены Игоревны и вообще Комитета. Никто из них больше не имел надо мной власти.
Глава 17. Явление Уберменша
Hey hey mama said the way you move,
Gonna make you sweat gonna make you groove!
«Black Dog», Led Zeppelin
— Теперь, когда между нами установилось что-то вроде взаимопонимания, — пророкотал Тау, обводя нас невидящим взором интеллигентного маньяка, — я наконец готов представить вам того, чье рождение потребовало от меня пяти лет напряженных исследований и усилий. Существо, во многом превосходящее нас и интеллектом, и силой, и моральными качествами. В прямом смысле слова — сверхчеловека!
После этих слов те полуосвещенные и совсем неосвещенные ниши-«аппаратные», на которые мы раньше лишь бросали косые взгляды, осветились ярким светом. Мы вновь увидели Шестопалова и кровососа, но кроме них в «рамках металлоискателей» соседних ниш теперь обнаружились новые постояльцы.
В одной высилась прозрачная цилиндрическая емкость, заполненная до середины неопознаваемой коллоидной субстанцией с неприятным фиолетовым оттенком. Возможно даже, это был ведьмин студень в каком-то специфическом фазовом состоянии.
В другой рамке сиял внушительный стоведерный аквариум, который патрулировала аккуратная рифовая акула, с полметра длиной.
А вот в третьей…
— Народ, я вижу бюрера, — тихо сказал Тополь. — Но он вроде как спит.
— Не могу понять, зачем этим сумасшедшим акула, — пробормотал Филиппов.
— С акулой-то как раз ясно, — не удержался от ответа я. — Абсолютная резистентность к раковым заболеваниям плюс чудовищный иммунитет.
— Я вот другого понять не могу насчет акулы, — встрял Тополь. — Почему всех усыпили, а акулу нет?
— И это совершенно очевидно для такого прилежного зрителя канала «Энимал плэнет», каким являюсь я. Да будет тебе известно, Костя, акула — это такое существо, которое находится в непрерывном движении. Если она остановится, то сразу утонет! Потому что у нее нет рыбьего пузыря. И она выдерживает глубину за счет подъемной гидродинамической силы, которая возникает, когда акула плывет. Поэтому у акулы вообще нет режима «сон» — в нашем, человеческом понимании.
Я заметил, что альбинос Тау смотрит на нас с учительским умилением. Мы и впрямь со стороны походили на группу старшеклассников, которых привели на экскурсию в океанариум. Только в руках у нас вместо попкорна было спиртное.
— Пока вы обсуждали эти малозначимые подробности, — сказал альбинос, улучив минутку, — в процессоре происходило величайшие таинство генетического синтеза и сверхскоростного роста организма. И теперь я рад представить вам свое детище!
В нижней части реактора наметилось какое-то сложное механическое движение.
Выпростались несколько коленчатых труб…
За ними потянулись телескопические штанги…
…И в клубах стравливаемого жидкого азота, а может, и обычного водяного пара, к бетонному полу спустился алюминиевый ложемент.
А в нем… как будто красотка в солярии, лежал… мужик!
Кожа его была почти сплошь розово-белой, как у самого его папашки-альбиноса. Лишь по щекам, на плечах и на груди кое-где можно было заметить веснушки. Но веснушки эти были не шоколадными, а… кремово-розовыми!
На шее, толстой, как у самого отчаянного качка, я заметил жаберные щели.
А лицом красавчик походил… на нашего ефрейтора Шестопалова! Такого, я бы сказал, тщательно отфотошопленного Шестопалова.
Чтоб они все сдохли, мичуринцы проклятые!
— Что за странные на нем трусы телесного цвета? — спросил Тополь. — Хотя мля… это не трусы!
Я присмотрелся. Врожденная стыдливость как-то отводила мой взгляд от генитальной зоны синтетического человека. Но после экспрессивного комментария Тополя я посмотрел.
И увидел… увидел я… что…
— Погодите! У него что же, нет гениталий?! — спросил я громко, обращаясь к альбиносу.
— Нет. А зачем?
Немая сцена, господа. Немая сцена!
Но затем меня все-таки прорвало:
— Теперь я понял, что вы имели в виду, когда говорили, что ваш сверхчеловек будет обладать качеством абсолютной моральности! Теперь я понял! Нет члена — нет и проблемы! Легко быть моральным, когда тебе ничего не хочется! Да вы, я смотрю, шутник! — Я не смог удержаться от хохота.
— Прекратите истерику. Не вижу в этом абсолютно ничего смешного, — холодно парировал Тау.
Хотя он и не подавал виду, но я почувствовал, что моя ремарка его здорово уязвила. Как видно, гениальный профессор уже привык рассматривать свое синтетическое дитя как объективно совершенное со всех абсолютно точек зрения.
— И как его… так сказать, зовут? — осведомился майор Филиппов, с крестьянским презрением оглядывающим завозное диво.
— Я назвал его Уберменш.
— Как-то… не очень патриотично… назвать свое детище по-немецки. Не находите? — это был я.
— А вы не находите, что задавать такой вопрос человеку с фамилией Тау как-то… не очень логично?
Я пожал плечами. Кашаса сделала свое дело — я потихоньку снова становился человеком широких взглядов.
Не помню, о чем именно мы препирались с Тау, когда с потолка в окружении водопадов мелких обломков упали вниз штурмовые тросы.
По ним скользнули к бетонному полу реакторной серые тени бойцов неведомого мне подразделения.
Они были экипированы в комбинезоны активной маскировки «Протей» и вооружены лучше, чем мог мечтать любой, даже самый богатый сталкерский клан.
Самой простенькой стрелковкой были у них, на минуточку, бесшумные автоматы «Вал-2». Ефрейторы же с сержантами могли похвастаться и укороченными гаусс-автоматами третьего поколения «Ковров», и импортной крупнокалиберной дурищей М.Е.Т.А., и даже бундесовским экспериментальным мясорезным комбайном «Asche».
Помимо означенной стрелковки я приметил неизвестный мне жирный дробовик (определенно какое-то хитрое нелетальное оружие) и два ранцевых огнемета.
К счастью, группа захвата воздержалась от немедленного применения и своих мясорезок, и почти неизбежных в подобных мизансценах светошумовых гранат.
И в общем-то их счастье. Потому что взведенный «Раумшлаг» я по-прежнему держал на коленях. Взрыв светошумовой шутихи меня, конечно, перепугал бы и заставил дернуться. После чего глубоковакуумный боеприпас, выпущенный из «Раумшлага», ушел бы точно по адресу в ближайший ко мне фас генного процессора. А это, в свою очередь, означало бы, что в зону нелинейного поражения попало процентов этак семьдесят бойцов группы захвата.
Спецназовцы в «Протеях» — кто припав на одно колено, а кто и заняв положение для стрельбы лежа с упора — взяли всех нас на мушку из расчета не менее четырех стволов на брата.
Я мгновенно и бесповоротно протрезвел.
— Оружие на пол! — скомандовал человек, который, если судить по тембру голоса и интонациям, а я такие вещи секу четко, был у них за старшего. — В первую очередь это касается Владимира Пушкарева! Немедленно поставьте свой «Раумшлаг» на предохранитель, Владимир Сергеевич!
«Владимир Сергеевич? Иманарот! Это ко мне обращаются! Но откуда им известно мое имя-отчество? И отчего этот одновременно и резкий, и флегматичный голос кажется мне таким знакомым?»