— Если не хочешь, можешь не идти. Это не обязательно. Просто Арни считает, что так было бы лучше.

— Отлично, — заметила Кэти. Наклонив голову, она пристально посмотрела на мужа. Иногда она пыталась понять, где находятся нитки, за которые дёргает Арни, заставляя Джека поступать так, как он считает нужным.

Бондаренко работал до позднего часа — или до раннего, в зависимости от точки отсчёта. Он сидел у себя в кабинете за письменным столом по двадцать часов в сутки и, после того как стал генералом, понял, что жизнь полковника намного лучше. Будучи полковником, он совершал утром пробежки и даже спал с женой. А теперь — ну что ж, Бондаренко всегда стремился к продвижению по службе, был честолюбивым офицером, иначе зачем офицеру-связисту отправляться в афганские горы в составе спецназа? Его способности были общепризнанными, но пребывание в ранге полковника едва не стало концом его карьеры, потому что он был назначен работать вместе с другим полковником, помощником министра обороны, а тот полковник оказался американским шпионом. Это обстоятельство по-прежнему озадачивало Бондаренко. Михаил Филитов, трижды Герой Советского Союза, ветеран Великой Отечественной войны — и шпион? Это потрясло его веру в советскую систему, господствовавшую в стране, но затем система рухнула, а страна распалась. Советский Союз, который вырастил его, сделал офицером и воспитал как военачальника, умер холодной декабрьской ночью, а на смену ему пришла другая страна, меньшая по размерам, служить которой было более… привычно, что ли. Для Бондаренко проще было любить мать-Россию, чем колоссальную многоязычную империю. Теперь создалась ситуация, при которой все приёмные дети ушли из дома, остались только родные, и потому семья стала более счастливой.

Более счастливой, зато и более бедной. Почему он не обратил внимания на это раньше? Вооружённые силы воспитавшей его страны были самыми большими в мире и производили наибольшее впечатление — по крайней мере так он считал прежде, — подавляли массой солдат и колоссальным вооружением, гордились тем, что уничтожили немецких оккупантов в ходе самой жестокой войны. Но те же вооружённые силы нашли свой конец в Афганистане или, по крайней мере, утратили там боевой дух и уверенность, подобно тому как это случилось с американцами во Вьетнаме. Но американцы сумели снова обрести их, а в его армии этот процесс ещё не начался.

Сколько напрасно потраченных денег, выброшенных на ветер, для удовлетворения нужд отколовшихся провинций, этих неблагодарных пасынков, которых Советский Союз поддерживал на протяжении десятилетий. А теперь они ушли, забрав с собой огромные богатства, а в некоторых случаях вступили в союз с другими странами, чтобы, опасался Бондаренко, вместе с ними превратиться в противников. Вот уж неблагодарные приёмные дети, подумал генерал.

Головко прав. Если мы хотим остановить эту опасность, делать это нужно в самом начале. Ведь даже с горсткой чеченских бандитов не удалось справиться.

Сейчас он занимал должность начальника оперативного управления, а ещё через пять лет станет во главе армии. Бондаренко не сомневался в этом. Он был лучшим русским генералом среди военачальников своего возраста и сумел блестяще проявить себя во время военных операций, чем привлёк внимание высокопоставленных политических деятелей, что всегда являлось решающим фактором в продвижении к высшим должностям. Он успеет занять эту должность, чтобы возглавить последнюю решающую битву России. А может быть, и нет. Через пять лет, если его обеспечат финансированием и предоставят свободу в преобразовании армии, изменении военной доктрины и подготовки кадров, он сумеет превратить русскую армию в такую силу, какой она ещё никогда не была. Без всяких угрызений совести он использует американскую модель, подобно тому как американцы без угрызений совести использовали советскую военную стратегию в войне в Персидском заливе. Но для этого ему нужно несколько относительно мирных лет. Если частям его армии придётся то и дело принимать участие в военных конфликтах по южному периметру страны, у него не будет ни времени, ни денег на перестройку вооружённых сил.

Так как же поступить? Он — начальник оперативного управления Генерального штаба. Он должен знать ответы на все вопросы. В этом и заключается его работа. Но Бондаренко не мог найти этих ответов. Туркменистан явился началом процесса. Если его не остановить, все рухнет, как карточный домик. Слева на столе лежал список дивизий и бригад, находящихся в его распоряжении, а также предполагаемый уровень их боеготовности. Справа лежала карта. Согласовать первое и второе было трудно.

— У вас такие хорошие волосы, — сказала Мэри Эббот.

— Сегодня у меня не было хирургических операций, — объяснила Кэти. — Шапочка вредит причёске.

— Сколько времени вы её не меняли?

— Со дня нашей свадьбы с Джеком.

— И у вас не было желания изменить? — удивилась миссис Эббот.

Кэти отрицательно покачала головой. Ей казалось, что с такой причёской она походит на актрису Сузанн Йорк — ей нравилась эта актриса в том фильме, который Кэти смотрела в колледже. То же самое относилось и к Джеку. Он никогда не менял свою причёску, а в тех случаях, когда у него не было времени постричься, кто-то в Белом доме обращал на это внимание, и ему подравнивали волосы каждые две недели. Персонал Белого дома ухаживал за ним намного лучше, чем она. Они, наверно, просто составляли график и придерживались его, вместо того чтобы обращаться с вопросами, как это делала она. Куда более эффективная система, одобрительно подумала Кэти.

Сейчас она нервничала гораздо больше, чем это было заметно со стороны, больше, чем в первый день учёбы на медицинском факультете, и даже больше, чем во время первой хирургической операции, когда ей приходилось закрывать глаза и внутренне кричать на себя, чтобы остановить дрожь в руках. Но тогда по крайней мере к её словам прислушивались и будут прислушиваться теперь. О'кей, подумала Кэти, в этом ключ к решению проблемы. Это хирургическая операция, она — хирург, а хирург всегда контролирует происходящее.

— Думаю, теперь все в порядке, — сказала миссис Эббот.

— Спасибо. Вам нравится работать с Джеком?

— Он ненавидит макияж, как, впрочем, почти все мужчины, — улыбнулась она.

— Тогда позвольте поделиться с вами секретом — я тоже.

— Я практически не наносила вам макияжа, — тут же отозвалась Мэри. — Для вашей кожи этого не требуется.

Это наблюдение, сделанное одной женщиной и переданное ею другой, заставило доктора Райан улыбнуться.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Вы позволите мне высказать рекомендацию?

— Конечно.

— Дайте своим волосам отрасти на дюйм, может быть, на два. Это придаст вашему лицу большую выразительность.

— Того же мнения и Элейн — это моя парикмахер в Балтиморе. Я уже попыталась однажды. От хирургических шапочек мои волосы становятся хрупкими.

— Мы можем заказать для вас шапочки большего размера. Мы должны проявлять заботу о наших первых леди.

— А-а! — воскликнула она. И почему я не подумала об этом? — задала себе вопрос Кэти. Это наверняка дешевле, чем летать на работу на вертолёте… — Спасибо!

— Позвольте мне проводить вас. — Миссис Эббот провела первую леди в Овальный кабинет.

Как ни удивительно, Кэти бывала здесь всего лишь дважды и только один раз заходила, чтобы поговорить с Джеком. Внезапно это показалось ей странным. В конце концов, место работы мужа находилось меньше чем в пятидесяти ярдах от её спальни. Письменный стол произвёл на неё впечатление, как поразительно старомодный, но сам кабинет был полон воздуха и очень просторен по сравнению с её крошечным кабинетом в клинике Хопкинса, и это даже сейчас, когда повсюду стояли телевизионные камеры и софиты. На каминной доске напротив стола стоял горшок с тем, что Секретная служба называла самым часто фотографируемым цветком в мире. Мебель была слишком официальной и потому неудобной, а ковёр на полу с вытканной на нём президентской эмблемой показался Кэти явно изношенным. Но ведь это не был нормальный кабинет, предназначенный для нормального человека.