— Значит, десять дней?

— Готов поспорить — то, что мне нужно, лежит у вас в ящике стола прямо сейчас, верно? — Бретано знал, что у генералов, занимающихся планированием, всегда есть подобные заготовки.

— Мне понадобится пара дней, чтобы привести все в порядок, сэр, но у меня действительно уже кое-что есть.

— Джексон?

— Да, господин министр?

— Я следил за ходом ваших операций в Тихом океане. Один из моих людей — Скип Тайлер, он раньше работал в Управлении морскими системами и неплохо разбирается в этом, мы с ним следили по картам каждый день, как развиваются события. Операции, спланированные вами, производят большое впечатление. Война — это не только боевые действия. Она во многом зависит от психологии, как и жизнь. Вы побеждаете потому, что люди у вас подготовлены лучше. Пушки и самолёты играют немалую роль, но разум и интеллект важнее. Я — отличный менеджер и чертовски хороший инженер. Но я не военный специалист. Я буду прислушиваться к вашим советам, потому что вы и ваши коллеги знают, как вести боевые действия. Все, что вы предложите, я буду защищать. Зато вы представите мне свои предложения, в которых говорится, что вам действительно нужно, а не то, что вам хотелось бы получить. Мы не можем позволить себе этого. Мы сократим бюрократов как штатских, так и военных. Этим займётся управление кадров. Я произведу чистку министерства. У себя в корпорации я избавился от массы ненужных людей. Моя корпорация была промышленной, и ею руководят теперь инженеры. Министерство обороны занимается боевыми операциями, и им будут руководить боевые офицеры с насечками на прикладах, показывающими, какое число врагов они отправили на тот свет. Это будут знающие люди, жёсткие и суровые. Вы поняли меня?

— Думаю, что понял, сэр.

— Итак, у вас десять дней. Если сможете справиться быстрее — тем лучше. Сообщите мне, когда будете готовы.

— Кларк, — отозвался Джон по прямой линии телефонной связи.

— Это Хольцман, — послышался голос в трубке. Услышав имя журналиста, Кларк широко открыл глаза от удивления.

— Полагаю, мне следует спросить, как вы узнали мой номер, но ведь вы никогда не раскроете источник информации, правда?

— Отличная догадка, — согласился репортёр. — Помните тот ужин у «Эстебана» несколько лет назад?

— Смутно, — солгал Кларк. — Ведь прошло столько времени. — Вообще-то это не было ужином, но магнитофон, который записывал каждое слово, сказанное по этому телефону, не мог знать этого.

— Вы у меня в долгу. Как относительно встречи сегодня вечером?

— Я перезвоню вам. — Кларк положил трубку и уставился на поверхность стола перед собой. Что за чертовщина?

— Перестань, Джек не говорил этого, — сказал ван Дамм корреспонденту «Нью-Йорк тайме».

— Но он имел это в виду, Арни, — ответил репортёр. — Ты знаешь это. И я тоже.

— Жаль, что ты не хочешь отнестись к нему помягче. Он ведь не политик, — напомнил глава администрации.

— Не моя вина, Арни. Он занимает этот пост и должен следовать правилам.

Арнолд ван Дамм кивнул соглашаясь, подавив гнев, мгновенно возникший при равнодушном замечании репортёра. Он понимал, что корреспондент прав. Таковы правила игры. Но он также знал, что корреспондент ошибается. Может быть, он слишком привязался к президенту Райану, в такой степени, что начал верить в некоторые из его рыхлых идей. Средства массовой информации, полностью состоящие из людей, нанятых частными компаниями — большинство было корпорациями, акции которых котировались на бирже, — стали настолько влиятельными, что теперь они решали, каково мнение людей. Это было достаточно плохо. Но ещё хуже было то, что они слишком наслаждались своей властью. В этом городе они могли кого угодно вознести до небес, точно так же, как и вконец разрушить репутацию. Они устанавливали собственные правила, и тот, кто нарушал их, рыл тем самым себе могилу.

Райан был наивным человеком — тут не поспоришь. С другой стороны, он не стремился стать президентом. Он оказался в Белом доме случайно, стараясь в последний раз сослужить службу нации и затем раз и навсегда уйти с государственной службы, вернуться к частной жизни. Его не выбирали президентом. Но и средства массовой информации никто не выбирал, а Райан по крайней мере опирался на Конституцию, в которой были определены его обязанности. Средства массовой информации преступили черту. Они становились на сторону одного из оппонентов по конституционному вопросу и занимали ошибочную позицию.

— А кто определяет правила? — спросил Арни.

— Никто. Они просто существуют, — ответил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

— Так вот, президент не собирается выступать против решения Верховного суда по делу «Роу против Уэйда». Он и не говорил этого. И он не собирается подбирать судей со скамеек в парке. Он не намерен выбирать либералов или консерваторов, и мне кажется, что ты знаешь это.

— Значит, Райан не правильно выразился? — Злорадная усмешка репортёра не могла быть более красноречивой. В своей статье он напишет, что высокопоставленный правительственный чиновник «разъяснял» — что означает исправлял — точку зрения президента.

— Вовсе нет. Просто ты не правильно его понял.

— Его заявление показалось мне совершенно ясным, Арни.

— Это потому, что ты привык выслушивать профессиональных политиков. Президент, которого мы сейчас имеем, говорит прямо и откровенно. Более того, мне это нравится, — солгал ван Дамм; на самом деле такая манера говорить сводила его с ума. — Между прочим, это может даже облегчить твою задачу — тебе больше не придётся гадать на кофейной гуще, что он имеет в виду. Просто записывай, что он говорит. Или суди его по справедливости. Мы оба признали, что он не политик, но ты обращаешься с ним, как с профессиональным политическим деятелем. Просто прислушивайся к его словам, вот и все. — Или, что ещё проще, просмотри видеозапись, хотел сказать Арни, но передумал. Он приблизился сейчас к самому краю. Разговаривать с представителями средств массовой информации — все равно что гладить незнакомую кошку; никогда не знаешь, в какой момент она оцарапает тебя.

— Перестань, Арни. Ты самый преданный парень в этом городе. Черт побери, из тебя получился бы отличный семейный врач. Мы все знаем это. Но Райан ни в чём не разбирается. Эта речь в национальном соборе, потом безумное выступление в Овальном кабинете. Его поведение так же мало соответствует президентскому, как поведение председателя клуба «Ротари» где-нибудь в Бамфаке, в Айове.

— А кто решает, каким должно быть поведение президента и каким нет?

— В Нью-Йорке это решаю я. — По лицу репортёра снова пробежала насмешливая улыбка. — Что касается Чикаго, тебе придётся спросить кого-нибудь другого.

— Но Райан — президент Соединённых Штатов.

— А Эд Келти придерживается другого мнения, к тому же ведёт себя, как подобает президенту.

— Эд выбыл из игры. Он подал в отставку. Роджеру позвонил государственный секретарь Хансон и сообщил об этом. Черт побери, ведь ты сам сообщил об этом в газете.

— Но чем он руководствовался, когда подавал…

— Чем он руководствовался, когда бегал за каждой юбкой, привлекающей его внимание? — резко возразил глава администрации. Отлично, теперь я сам восстанавливаю против себя средства массовой информации, подумал он.

— Эд всегда увлекался женщинами. Он взял себя в руки после того, как бросил пить. Это никак не отражалось на исполнении им своих обязанностей. — Точка зрения корреспондента стала теперь ясной. Подобно своей газете, он был ревностным защитником прав женщин. — Нужно подождать, и слухи об этом утихнут.

— Какую позицию займёт «Нью-Йорк таймс»?

— Я пришлю тебе копию редакционной статьи, — пообещал репортёр.

Он не мог больше терпеть. Бадрейн снял телефонную трубку и набрал шестизначный номер, глядя в темноту за окном. Солнце зашло, и небо затянуто облаками. Приближалась холодная дождливая ночь, а затем наступит утро, которого он может и не увидеть.