— То есть как ты раньше ничего и никогда не рассказывала мне? Ты это имеешь в виду? И до сих пор ничего мне не рассказываешь. Просто молчать о проблемах, и тогда их как будто нет?

— Не надо нападать на меня, Мария. Не я здесь пациент, — усмехнулась она сквозь зубы.

— Я не нападаю. Я только не хочу, чтобы ты вмешивалась в воспитание моих детей. У нас нет секретов друг от друга. Если они о чем-то спрашивают, я честно отвечаю. Именно поэтому они мне доверяют.

— Ты на них опираешься, а это им слишком тяжело. Они чувствуют себя ответственными за тебя. Они испуганы. И я должна вмешаться! — сжала она губы.

Она схватила чайник и сунула его под струю воды. Потом зажгла газ и с шумом поставила чайник на огонь. Я прикурила. Вмешаться. Только через мой труп. Я сдержалась, понимая, что ругаться смысла нет. Она замкнется и устроит мне молчаливый бойкот, от чего меня просто тошнит.

— Скажи честно, ты считаешь, что я придумала все, что со мной случилось?

— Все, что ты переживаешь и чувствуешь, — это твоя правда. Я не думаю, что ты ни с того ни с сего выдумываешь что-то.

Она подвинула стул и со вздохом уселась.

— В покое и под наблюдением… Я хочу тебе помочь, Мария. Виктор может тебе помочь. А больше никому знать необязательно…

— Значит, ты не веришь, что я получала письма…

— Я верю в то, что вижу. Сегодня ночью я видела буйно-помешанную. Ты была совсем непохожа на Марию, которую я знаю…

— Я — не мама.

Анс поставила чайник на поднос.

— Конечно, нет. И время сейчас другое. Мы гораздо больше знаем. Лекарства стали лучше. Лечение сейчас гораздо эффективнее. С тобой так много случилось, Мария. Кто угодно помешался бы. Доверься, пожалуйста, Виктору.

— Анс, я твоя сестра, а не пациентка!

— Клиентка.

— Не надо говорить со мной как с больной. Хорошо, я проглочу эти дрянные таблетки, я поговорю с Виктором, но я не желаю, чтобы ты обращалась со мной, как с одной из своих «клиенток».

— Не нужно сердиться. Я сейчас съезжу в аптеку за твоими лекарствами, детей возьму с собой, а ты сможешь отдохнуть.

В напряженной тишине мы пили чай. Стук ложечки, звон фарфоровых чашек, осторожные глотки Анс, я с трудом выносила эти звуки. Когда она встала, чтобы уйти, я с облегчением вздохнула. Напоследок она настоятельно попросила меня прилечь. Покой, покой и еще раз покой, это то, что мне было нужно. Только тогда я поправлюсь. Я пообещала поспать.

Я смотрела им вслед, как они уезжали в ее черном «гольфе», и меня неприятно укололо, с каким доверием мои дети поехали с ней. Как они привязались к ней за эти несколько дней.

Глава 28

Ее кабинет находился в передней части дома, рядом с кухней, и, сидя за письменным столом, она могла видеть дюны. Даже карандаши у нее лежали в рядок на специальной подставке из орехового дерева. Резинка, точилка для карандашей и четыре маркера рядом со стопкой цветных папок — лаконичный натюрморт ее письменного стола.

Правая стена кабинета была занята книжным шкафом, полным специальной литературы. Тысячи книг, расставленных по темам. Целых четыре полки о детях и педагогике. Полка справочников по медицине и психиатрии. Бесконечные ряды феминистской литературы. Мерилин Френч, Аня Меленбелт, «комплекс Золушки» — весь тот хлам семидесятых годов, который другие женщины давно снесли на барахолку. Все беды, которые могут приключиться с человеком, стояли здесь, собранные по порядку.

На стене у окна висела фотография Мартина, загорелого и смеющегося, в оранжевом спасательном жилете. Я сняла фотографию со стены. Мне казалось, я хорошо знаю это лицо с густыми бровями и странным острым, ястребиным носом. Я вспомнила, что прошлой ночью тоже разглядывала его фотографию, и мне пришло в голову, что в нем есть что-то дьявольское. Сейчас я ничего такого в нем не находила. Это был обычный Мартин, который улыбался после парусной прогулки в прекрасную погоду. Это был тот Мартин, которому я доверяла, который вел дела по моему банковскому вкладу и не брал с меня ни цента за заполнение налоговых деклараций.

На первый взгляд, он совершенно не подходил моей сестре. Рядом с ним должна была быть веселая, общительная женщина, которая тоже любила бы яхты и гольф и разъезжала бы в кабриолете. Анс совершенно не интересовали подобные вещи. Ее главным хобби была уборка. Порядок. Систематизация. Раскладывать вещи по полочкам. В своем доме и в жизни других. Этим она занималась с детства, когда вечером перед сном расставляла свои ботинки в ряд перед кроватью, а потом по линейке проверяла, ровно ли получилось. Иначе она не могла заснуть.

Где же она держит ключи? Уж, конечно, не в старой, обшарпанной супнице, как я. А может быть, у нее вообще нет ключа от офиса Мартина. Он был уверен, что Анс будет рыться в его вещах, пока его нет дома, поэтому вполне мог припрятать что-то в своем офисе. До меня вдруг дошло, что это было очень странно, что Анс так безразлично реагировала на его исчезновение. Как будто она считала нормальным, что он так вот просто уехал. Что же действительно произошло между ними? Больше, чем она мне рассказала, это уж точно. Потому что лишнего о себе Анс никогда не скажет. Что-что, а молчать она умела с самого детства.

— Что с мамой?

— Ничего.

— Почему она всегда такая сердитая?

— Не знаю.

— А где папа?

— Во дворе.

— А ты что будешь сейчас делать?

— Не твое дело.

Меня, конечно, не удивило, что все ее ящики были заперты. Ключ от письменного стола должен был быть на связке со всеми ключами. Она носит ее с собой. Предположим, она ее потеряет? Этого, разумеется, не может быть, потому что Анс никогда ничего не теряет. Но ключи могут украсть. Поэтому у нее должны быть запасные. Где-нибудь в этом огромном доме должен быть запасной ключ.

Я пощупала пальцами под крышкой стола и под стулом, не делали ли они так, как раньше поступал папа, — прилеплял ключик клейкой лентой снизу. Ничего нет.

И вот когда я легла на пол, засунув голову под стол, я услышала шаги. Кто-то ходил вокруг дома. А я была одна. Я еще глубже залезла под стол. Сжалась, как могла, спрятала голову в колени, села на поджатые ступни и старалась дышать как можно тише.

Господи, что же я здесь делаю? Скорее всего, это Анс, она вернулась и может застать меня под своим письменным столом. Это еще больше убедит ее в мысли, что я совсем свихнулась. Или это почтальон. Или свидетели Иеговы. От сидения под столом у меня свело шею, а шаги тем временем нерешительно удалялись. У меня действительно начинается паранойя. Прозвенел звонок. Два раза. Короткий, длинный. От этого резкого звука сердце у меня ушло в пятки, все тело покрылось потом. Я вспомнила уроки пения. Госпожа Хюпке. Расслабь все мышцы, одну за другой, стряхни с себя все напряжение. Вдохни, задержи дыханье, расслабь живот как можно больше, подтянись, долой стресс. Создай себе пространство. Пространство в животе, во всех полостях, в голове, выпрями спину, опусти плечи.

Я вылезла из-под стола, выбралась из комнаты, подошла к окну в коридоре, чтобы из-за шторы посмотреть, кто стоит у двери.

Какой-то мужчина уже направлялся к серебристого цвета «ауди», припаркованной на дорожке. Он был примерно одного возраста со мной и со спины выглядел очень привлекательно. Стройный, каштановые волосы средней длины, джинсы, темно-коричневая кожаная куртка. Он снова оглянулся, посмотрел на дверь и на окна на втором этаже, как будто искал кого-то и точно знал, что этот человек дома, хоть и не открывает дверь.

Любопытство победило страх, и я бросилась к входной двери, чтобы окликнуть его. Он услышал мой голос сквозь ветер и повернулся.

— А, значит, кто-то все-таки дома. — Он пошел обратно, протянув мне руку.

Маклер, юрисконсульт, страховой агент, бухгалтер — промелькнуло у меня в голове. Он прямо излучал уверенность и несокрушимый оптимизм.