Спасла положение Джейн Шелби.

— Как это все-таки ужасно! Мы непременно должны переписываться.

— Да, да, конечно, — отозвалась мисс Кинсэйл. Она странно развела руками и смущенно рассмеялась. — Действительно, как глупо все получилось с моей стороны! У меня и ридикюля с собой нет. Пишите в «Браунс Бэнк», Кемберли. Письмо дойдет, и запомнить очень легко.

Джейн сказала:

— А нам с мужем пишите в Детройт на адрес «Крэнборн Моторс Компани».

Они уже приближались к борту «Лондон Тауэра», выкрашенному в белый цвет от ватерлинии до самой верхней палубы.

Капитан приказал:

— Третий, примете двух англичанок и матроса, американцев доставьте на «Монро». Он вот-вот подойдет.

— Слушаюсь, сэр, — ответил третий помощник.

Они все больше отдалялись от «Посейдона», чей перевернутый киль остро торчал из воды, резко выделяясь на фоне волн. Шлюпка почти вплотную подошла к борту корабля. С грохотом открылись шлюзовые двери, и был подан трап. На спасенных смотрело множество людей, и под их любопытными взглядами Мюллер и Нонни невольно разжали сомкнутые руки и чуть отодвинулись друг от друга. Носовой гребец спрыгнул на небольшую ступеньку, и третий помощник пригласил:

— Англичан прошу на борт.

Затем он повернулся к мисс Кинсэйл.

— Дайте вашу руку. Сейчас вы переоденетесь и согреетесь.

— Позвольте вам помочь, дорогая, — произнесла медсестра и по-матерински обняла Нонни, которая машинально поднялась, когда выкликнули англичан. Она вполоборота посмотрела на Мюллера и беспомощно пролепетала:

— Я англичанка. Надо идти, да?..

Тот был настолько не готов к такому повороту событий, что лишь невнятно пробормотал:

— Ну да… Пожалуй… Может быть…

Сестра уже вела Нонни вверх по трапу.

— Бедняжка, как же вы настрадались! Сейчас вот выпьете чайку, отдохнете, и все как рукой снимет.

Мюллер медленно поднялся на ноги. Лицо его выражало крайнее недоумение и полное непонимание происходящего.

— Нонни! — наконец крикнул он. — Все будет хорошо, слышишь! — И, как бы спохватившись, добавил. — Я приеду за тобой, обязательно!

Джейн Шелби взмахнула руками.

— До свидания, мисс Кинсэйл! Счастливо! Мы непременно напишем!

Вельбот отдал швартовы. Рого, Мартин, семья Шелби и даже Роузен махали руками и кричали:

— До свидания, мисс Кинсэйл! Пока, Нонни! Счастливо, Кемаль! — Все это произошло настолько быстро и так буднично и обыденно, что Нонни даже не успела расплакаться.

До нее донесся голос Мюллера:

— Где мне тебя найти?

— В Фэрхэм Кросс, рядом с Бристолем! Улица Эйвон Террас! — Она кричала что было сил, голос ее летел ввысь, перекрывая шум волн и возгласы остальных. — Дом двадцать семь! Нас там все знают! — И наконец разрыдалась. — О, Хьюби мой, Хьюби!

Мюллер сложил руки рупором и прокричал сквозь рев ветра и волн:

— Я приеду за тобой, Нонни!

Еще не выйдя из тупого оцепенения, в каком он позволил ей оставить себя, Мюллер вдруг ясно понял, что никогда больше не увидит Нонни. Его охватило тихое, опустошающее отчаяние. Что же произошло? Почему он позволил ей уйти? Что же заставило его сделать это? Ах, если бы только она сказала не «Надо идти, да?», а «Можно я пойду?», он, нисколько не кривя душой, тотчас бы ответил: «Нет, никуда я тебя от себя не отпущу».

Он чувствовал, что отчаяние, боль и опустошенность переживает не он один, но и Рого, Роузен, все Шелби и, возможно, даже бедная мисс Кинсэйл. Как утопающий за соломинку, он ухватился за спасительную мысль: «У тебя еще есть последний шанс. Необязательно садиться на американское судно. Шлюпка ведь вернется на „Лондон Тауэр“. Надо остаться в ней, вновь оказаться рядом с Нонни, обнять ее и прижать к себе…» Эта воображаемая картина немного подбодрила его.

Мартин вдруг сказал:

— Послушайте, Рого! Теперь-то, когда все кончилось, можете вы сказать, за кем все-таки охотились? — И тут же добавил, словно его осенило: — Неужели это был Скотт?

Рого повернулся и смерил его холодным, пронзительным взглядом детектива, насквозь буравя его маленькими глазками. Едва шевеля губами, он произнес:

— Да оставьте же вы меня в покое, ради всего святого! Сейчас-то какая разница, охотился я за кем или нет? Все равно этот гад погиб. И моя жена тоже…

Тут он вдруг желчно и холодно добавил:

— Как и та белобрысая дамочка, с которой вы все время тискались. — И снова повернулся к Мартину спиной.

Как ни странно, тот даже не удивился. Напротив, он испытал странное облегчение.

— Так вы все знали?

Рого резко обернулся.

— Да, — ответил он. — Да, знал.

Лишь мгновение Мартин гадал, как это Рого до всего докопался, а потом подумал: ну и что из этого? Может, еще кто-то знал, а толку-то? Но у него сразу, вопреки всякой логике, почему-то отлегло от сердца.

Мюллер все слышал. «Ах ты, паскуда! — подумал он. — Так вот кто ее охмурил!» Хьюго никак не мог взять в толк, какими такими ухищрениями этому седому ссохшемуся коротышке удалось окрутить такую роскошную пышнотелую женщину.

И что там Рого и Скотт, продолжал ломать голову Мюллер. Сколько же еще неразрешенных загадок оставит после себя этот смертельный круиз?

Послышались крики, и о нос шлюпки глухо ударились концы швартовочных тросов. Над вельботом навис серый борт «Монро», палуба его была полна матросов в белых форменках и офицеров с золотыми галунами на белоснежных мундирах и фуражках. Командир корабля, руководивший спасательными работами, смотрел вниз, перегнувшись через поручни, а двое матросов стояли у шлюзового трапа.

Скотт и Рого, Рого и Скотт! «Сейчас-то какая разница, охотился я за кем или нет? Все равно этот тип погиб». Этот ответ детектива не умолкая звучал в голове Мюллера, и он снова и снова возвращался к тайне их соперничества. Рого ненавидел священника. Но Рого в той же мере ненавидел и всех остальных.

Шлюпка быстро пришвартовалась, и семья Шелби поднялась на борт. За ними шел Роузен, спотыкаясь на каждом шагу: взгляд его был прикован к тому, что лежало ближе к корме, обернутое брезентом. Затем Мюллер, Мартин. Рого, как всегда, замыкал шествие.

Что все же их, Линду, Скотта и Рого, связывало? Или же Рого до самых печенок достали бесконечные расспросы, что да как он делал на корабле, он не выдержал и ответил так, чтобы раз и навсегда положить конец всем недомолвкам? Мюллер спросил себя: а почему бы полицейскому и впрямь не отправиться в круиз, как всем нормальным людям? И потом: каким образом человек вроде Скотта мог оказаться втянутым в какие-то делишки, чтобы привлечь столь пристальное внимание крепкого орешка из Бродвейского управления? Слишком все это надуманно и неправдоподобно.

Раскаленная на солнце палуба фрегата жгла ноги. Командир заметил это и сказал:

— Потерпите еще немного, все будет в порядке. — А когда Мартина и Рого приняли на борт, то крикнул вниз: — Спасибо, старшина!

Затем он повернулся к спасенным:

— Прошу вас. Для вас приготовлены каюты и свежее белье.

В голове Мюллера навязчивой каруселью вертелись три имени: Рого, Линда, Скотт. Он подумал: «Линда погибла, Скотт тоже. О чем же они с Рого говорили, когда спустились к бедняжке, нанизанной, словно бабочка на иглу, на тот жуткий стальной стержень? Только ли гордыня или дерзость побудили Скотта броситься навстречу собственной гибели, ибо он помыслил, что Господь решил разрушить все им достигнутое и он не сможет вывести горстку людей из темной бездны перевернувшегося „ковчега“? Или же этот полисмен сквозь зубы процедил слова, заставившие Скотта принять роковое решение — лучше умереть, чем остаться жить? Нет, во всем этом нет ровным счетом никакого смысла, как и в том, что Скотт проклял своего Бога, прежде чем свести счеты с жизнью». Было ясно, как день, что гладкое, бесстрастное лицо Рого и его пронизывающий, холодный взгляд не скажут больше ничего.

Рого вдруг впился в него теми самыми своими холодными глазами, о которых вспомнил Мюллер, и сквозь зубы процедил: