ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда они добрались до своей комнаты, где был уже разведен огонь и рядом с камином стояла корзина дров, Элизабет дрожала всем телом.

— Не знаю, что со мной творится, — проговорила она, словно извиняясь.

— Запоздалая реакция организма, — коротко отозвался он, внес ее в ванную, осторожно опустил на табурет и включил краны.

Хозяйка не подвела: рядом со стопкой полотенец лежали два белых махровых халата и два набора туалетных принадлежностей.

Когда ванна наполнилась, Куинн стащил с Элизабет одежду и помог ей забраться. Совершенно обессилев и дрожа всем телом, она покорно подчинялась, как утомленный ребенок.

Наконец она откинула голову и погрузилась в уютное тепло.

— Ну что, порядок? — спросил Куинн.

— Отлично. Спасибо.

— Еще что-нибудь сделать?

— Да, я хочу чтобы ты наконец снял с себя мокрую одежду.

— Ты никуда не денешься, если я пойду приму душ?

— Нет, не беспокойся.

Куинн ничем не выдавал своих эмоций, и они разговаривали с подчеркнутой вежливостью.

— Смотри не засни, — предупредил он.

— Постараюсь, — пообещала она.

Полузакрыв глаза, она смотрела, как он стаскивает с себя черную рубашку и насквозь промокшие брюки, любовалась великолепным телосложением, упругими мышцами.

Оставалось только благодарить судьбу за то, что ей достался физически крепкий, мужественный и волевой мужчина. Другой на его месте просто не пошел бы в такой туман, на косу, перед самым приливом…

Очень скоро ее начал одолевать сон, и когда Куинн оказался возле ванны в махровом халате, Элизабет уже почти спала.

Попробовав рукой быстро остывающую воду, он вытащил пробку и бодро произнес:

— Пора вылезать — и в постель.

Он помог ей встать и закутал в большое пушистое полотенце.

— Тебе помочь, или сама теперь справишься?

Слегка оглушенная, она ответила:

— Спасибо, я сама.

— Тогда пойду отнесу вот это. — Он собрал мокрую одежду и вышел, оставив дверь приоткрытой.

Глядя на его удаляющуюся спину, Элизабет вдруг почувствовала легкий укол разочарования: она надеялась, что Куинн ее вытрет…

Странно отяжелевшими руками она промокнула на себе остатки воды, обсушила мокрые пряди волос, расчесала их и натянула халат. Потом прошлась по комнате — той самой, где они с Куинном уже когда-то останавливались. Здесь было тепло и уютно. На тумбочках горели лампы, огонь весело плясал в камине.

Ей вдруг стало одиноко. Глупости, подумала она, залезая в постель. Она умела справляться с одиночеством. Если долго привыкать, кто угодно сумеет. А у нее было время…

Но до чего печально так жить.

Что бы ни думал о ней Куинн, ее никогда особенно не интересовали деньги. Главное, чего ей действительно хотелось от жизни, — это любить и быть любимой.

И как раз этого, похоже, у нее и не будет…

Слезы хлынули у нее из глаз. Она их не вытирала, и они бежали по щекам, оставляя мокрые следы.

Кровать была удобной, подушки — мягкими, и когда несколько минут спустя Куинн вернулся, Элизабет уже крепко спала, разметав по подушке волосы и повернув к нему бледное, мокрое от слез лицо.

Он постоял немного, потом отошел и сел у камина.

Элизабет проснулась от стука в дверь. Еще не вполне очнувшись от сна, она села в кровати и поняла, что принесли ужин.

Поставив поднос на низкий столик у камина, хозяйка сказала:

— Я поднимусь примерно через полчаса — заберу посуду и принесу кофе. Если еще что-нибудь понадобится, дайте мне знать.

Куинн поблагодарил, и она поспешила из комнаты.

Повернувшись к Элизабет, он сказал с подчеркнутой вежливостью:

— Ты еще выглядишь усталой. Хочешь поесть в постели?

Она была как в дурмане, желудок не допускал и мысли о еде, и ей хотелось бы просто снова тихо заснуть, но, боясь признаться в слабости, она заставила себя бодро произнести:

— Спасибо, я свежа, как весенний дождик, так что будет гораздо лучше, если я встану.

— Как хочешь.

И снова они разговаривали как вежливые, усталые, чужие люди.

Выкарабкавшись из постели, она затянула пояс халата и села возле камина.

Домашняя еда была превосходной, но ей удалось одолеть всего пару кусочков. Куинн тоже ел немного, сидя с холодным, отчужденным лицом, явно погруженный в мрачные раздумья. К тому времени, когда хозяйка принесла кофе и собрала грязную посуду, он не произнес ни слова.

Между ними словно была натянута колючая проволока, и Элизабет сидела как на иголках.

Наклонившись вперед, Куинн взял кофейник, налил две чашки и стал молча пить.

Не в силах больше терпеть это, Элизабет хрипло выдавила:

— Я так и не поблагодарила тебя…

Он поднял глаза, и она осеклась.

— Я… я понимаю, что ты на меня сердишься, но…

Еле сдерживая ярость, в мертвой тишине он прохрипел:

— Сержусь? Да ты поступила как последняя идиотка! Если бы я не заметил, что тебя нет, ты могла умереть там.

— Не могла, а умерла бы. — Голос у нее дрожал, она готова была расплакаться. — Ты спас мне жизнь.

Губы у него побелели.

— Да ты должна просто ненавидеть меня, если пошла на это.

— Нет!

Он грубо рассмеялся.

— Как же! Нет! Одна мысль о том, что ты моя жена, тебе явно невыносима. А я-то, самонадеянный идиот, подумал, что достаточно затащить тебя в постель — и ты останешься со мной. Не будь я таким тупым кретином, заметил бы, что ты все время врешь. Конечно, в глубине души я до конца не поверил, что ты сдалась. Наверно, из-за этого я что-то и заподозрил и поднялся к тебе в комнату… Когда понял, что тебя там нет, пошел в кухню… Потом заметил, что, хотя чемоданчик стоит в холле, сумка исчезла… Ты забрала ее?

— Да.

— Что с ней?

— Уронила. Лямка соскользнула с плеча. Ничего не было видно, я искала, но вода поднималась, и я испугалась…

— Еще бы! — мрачно заметил он.

— Я знала, что нельзя останавливаться, но не знала, куда идти. Если бы ты не догнал меня… — Она вздрогнула и не договорила.

— Это было просто чудом. Когда я увидел, что машина на месте, подумал, ты еще в доме. Невозможно было представить, что человек в здравом уме способен на такое безумие — отправиться пешком в туман, перед самым приливом… Если бы не отсутствие сумки… — Он провел рукой по глазам и отрывисто спросил: — Объясни, если ты так твердо решила уйти… зачем было идти пешком? Ты же умеешь водить?

— Умею.

— Так почему ты не взяла машину?

— Не нашла ключей, — призналась она. — Я решила, что ты их держишь в кармане.

— Я оставил их в замке зажигания.

Это было единственное место, где ей не пришло в голову искать их.

— А ты почему не взял машину?

— Туман к тому времени был уже слишком густым. Я ведь мог и переехать тебя. Потом я вспомнил, что в лодочном сарае хранились фонари, и понял, что пешком будет быстрее.

— Слава богу, — прошептала она. — Когда я поняла, что сбилась с пути, испугалась смертельно. Особенно когда вспомнила о зыбучих песках.

Лицо у него посерело, оливковая кожа натянулась.

— Я правильно понял: ты собралась в Лондон?

— Да.

— Решила отдать себя на деликатную милость Бомонта.

— Нет.

— Думала снова скрыться?

— Да. — Она закусила губу. — Но не потому, что ненавижу тебя. Я никогда тебя не ненавидела. В первый раз я ушла, потому что невыносимо было оставаться с человеком, который так плохо о тебе думает. Если бы я была такой, как ты считал, мне было бы все равно, лишь бы получить от тебя энное количество благ. Но мне было не все равно.

Куинн нахмурился, и было непонятно, дошел ли до него смысл сказанного.

Спустя мгновение он спросил:

— А в этот раз?

— Все то же самое.

Он не возразил и, казалось, целую вечность смотрел на огонь. Потом медленно произнес:

— Нелегко, конечно, избавиться от предвзятого отношения, тем более что все подтверждало его. И все-таки я начал сомневаться. Что-то там у вас с Генри не сходится… Стал бы он оставлять половину состояния первой попавшейся красотке, побывавшей недолго у него секретарем? Вряд ли. Он не был дураком. У него должен был быть повод… Говоришь, ваши отношения были платоническими? Что ты заходила к нему в комнату поиграть в шахматы? Что он не злился, когда ты сказала, что выходишь замуж за меня?..