Пора с этим цирком кончать — пырнут ножом сдуру, а жена и Васька мне дороги. Оружия вроде я у них не вижу, кроме ножей. Но и у меня его нет.

Я на цыпочках прошел в кухню, взял кочергу — это такая кривая железяка, которой дрова в печке ворошат, чтобы лучше горели. Кочерга у меня была увесистая, тяжелая. Помню, Лена жаловалась иногда, просила купить полегче. А для сегодняшнего случая — в самый раз.

Я встал за притолоку и, улучив момент, с размаху ударил молодого по голове. Тут же, пока он даже и упасть не успел, врезал волосатому мужику но предплечью. Кость хрустнула, нож упал на пол, и мужик заорал. Лена и Васька с удивлением и страхом смотрели на драку.

Мужику я добавил ребром ладони по кадыку, и крик захлебнулся. Он схватился за свое горло левой рукой, засипел. Правая рука висела плетью. Мужик стоял с синей от удушья мордой, его молодой помощник лежал без чувств.

Я подобрал разбойничий нож, разрезал веревки; освободив своих, вытащил у них изо рта кляпы. Эти уроды так стянули им руки, что нарушилось кровообращение.

— Что случилось?

— Эти двое ворвались в дом, связали меня с Васькой — допытывались, где ты деньги прячешь.

— Давно?

— Около получаса назад.

Время Лена уже умела различать по часам, что я купил по случаю на торгу, за большие деньги. Часы были велики, чтобы их носить, и показывали время дома.

Я связал разбойникам руки — так оно надежней, вывел во двор мужика, привязал его к столбу в конюшне. Туда же перенес второго, до сих пор лежавшего без сознания. Заросший бородой мужик — «гамадрил», как я его назвал, смотрел на меня с ненавистью.

— Ты глазами не зыркай — не испугаешь. Ты тать — у меня двое видаков, я тебя в своем доме поймал, так что убью, и рука не дрогнет, и никто не сможет меня попрекнуть, что не по «Правде». Понял?

— Понял. Чего же сразу жизни не лишил?

— Поговорить хочу.

— А я — нет.

Я врезал ему кулаком по печени — очень болезненно, такое отрезвляет.

— Так как насчет поговорить?

Мужик сплюнул мне под ноги. Ладно, не боишься боли — воздействуем морально. Я поискал в ящике — ага, нашел. Вытащил на свет божий мешочек, осторожно вытряхнул из него змеиную голову. Давно она тут лежит, с прошлого года, когда змея вонзилась Ивану Крякутному в сапог. Может быть, и яд уже действовать перестал? Сейчас проверю. Я взялся двумя руками за голову — в том месте, где у всех других тварей уши, сдавил. Челюсть открылась, показались клыки. Я поднес голову к лицу мужика. Он не на шутку струхнул — аж побелел, глаза округлились.

— Ты что же это удумал?

— А сейчас змея тебя цапнет, яд в кровь попадет — в страшных муках умрешь.

Лоб мужика покрылся потом.

— Убери мерзкого гада, спрашивай.

— Ты зачем в дом мой забрался?

— Известно зачем — за деньгами. Ну это я и сам понял.

— Ты кто таков?

— Митрофаном тятька назвал.

— Из чьих?

— Был в закупе, деньги собрал — ноне свободен. — Чего на грабеж пошел?

— Дык, за брата пометить и деньги его забрать, кои ты неправедно присвоил.

Я задумался. Конечно, я лишал жизни многих, но деньги себе не присваивал — это точно.

— Фамилия у тебя есть?

— Терентьевы мы.

Опять неувязка. Не слыхал про такого.

— Мужик, ты часом не ошибся, точно меня искал?

— А то!

— Кто твой брат?

— Филька Ослоп.

Теперь все прояснилось, а то — Терентьевы.

— Подожди, тогда Ослоп почему?

— Кличка то, не фамилия.

— Знаешь, что брат твой единоутробный душегубствовал?

— Как не знать — меня с собой звал, только не могу я людей убивать, грешно.

— А грабить, значит, не грешно? Мужик потупился.

— Как ты узнал, что это я казну у брата отобрал и деньги стрельцам вернул? Это ведь их жалованье за два года, и сундучок с деньгами Филька забрал, убив охрану из восьми стрельцов.

— Слышал про то — на казну не претендую. А токмо как про пожар услышал, пришел на пепелище. Кости нашел, и более ничего. Я ведь знал, где братец деньги хранил, а в подвале пусто. Так и решил, что кто казну стрелецкую забрал, тот и остальные деньги унес.

— Правильно решил, башка у тебя работает. А меня как нашел?

— Чего же здесь хитрого? Кабы разбойники взяли — уж кутили бы вовсю. Я людей поспрашал — мне про подводу с бочками и рассказали. Так до Нижнего и добрался, а здесь каждый нищий на углу знает, кто стрельцам их казну возвернул. А остальные деньги себе прикарманил, — обиженно закончил мужик.

— Ошибаешься — все ценности, как есть, я в храм отдал. Неправедно собранные это деньги, кровь жертв безвинных на том злате-серебре.

Мужик слушал, открыв рот.

— Не верю.

— А мне все равно, веришь ты или нет — вот посажу тебя на кол и буду любоваться, как ты медленно подыхаешь.

— Ты же обещал в живых меня оставить.

— Это когда же — что-то я запамятовал, что обещание тебе давал. Этот — кто?

Я слегка пнул молодого парня.

— Приблуда, по дороге познакомились. В Нижний на работу наниматься шел — плотник он.

— Видишь — парня в плохое дело втянул. Ладно, не буду тебя жизни лишать.

Мужик обрадовался.

— Так ведь я и не сказал, что отпущу. Сдам тебя страже — пусть суд решает.

Митрофан сразу увял лицом. Я взял из денника ведро воды, вылил на молодого. Тот очухался, открыл глаза.

— Где это я?

— В конюшне.

— Как я сюда попал?

— А ты не помнишь? Вставай! Хватит лежать! Парень поднялся, увидел Митрофана.

— Говорил же дядько Митрофан — плохое дело.

— Так и не ходил бы — я не заставлял.

Я связал обоих веревкой, ножи взял в руки. — Пошли.

— Куды?

— В поруб, а там — как посадник решит. Мы вышли из дома, на нас глазели прохожие.

Я довел их до крепости, спросил стрельцов:

— Посадник у себя?

— Нет его, уехамши.

Вот незадача! Надо к дьяку идти, Елисею Бузе, объяснить ситуацию. На мое счастье, дьяк оказался на месте. Он внимательно меня выслушал, кликнул стражу. Обоих грабителей увели.

— Жди, думаю — недолго, как суд назначат, я пришлю за тобой. Только с видаками приди, дело серьезное.

— Приду.

Я простился с дьяком и пошел домой. Васька и Елена уже отошли, вовсю обсуждали происшедшее. Я предупредил, что им придется выступить на суде видаками. Они переглянулись.

За ужином малец непрерывно болтал:

— А он ему как даст по голове! Здорово! А ты мне потом покажешь, как драться?

— Вася, постарше будешь — покажу. А теперь никому об этом не говори.

— Даже мальчишкам на улице?

— Никому — даже мальчишкам, это наша с тобою тайна. А в полдень ко мне уже пришел посыльный.

— Собирайся на суд и видаков возьми. Чего мне собираться? Только подпоясаться.

Нет, пожалуй — оружие с собой не возьму. Не положено на суд с оружием, только ножик обеденный на поясе.

Мы пошли все — я держал за руку Василия, рядом шла Елена. На площади в крепости было уже полно народу. Шел суд над вором, укравшим у крестьянина корову. Суд быстро закончился — злоумышленника приговорили к вире и битью кнутом. Настал и наш черед. Перед посадником, восседавшим на высоком кресле, поставили Митрофана и его молодого помощника, имени которого я так и не узнал.

Дьяк Елисей, сидевший по правую руку — как здесь говорили, одесную от посадника, важно зачитал о вине обоих.

— Пострадавшая сторона здесь? Я вышел вперед, поклонился.

— Расскажи.

Я коротко и четко изложил события. Посадник тут же спросил:

— О каких еще ценностях идет речь? Насколько я помню, была доставлена только казна!

— Кроме казны мне удалось отбить у разбойников и другие ценности.

— И где же они? — Глаза посадника сверкнули алчным огнем. Над площадью повисла тишина. И вдруг от собора раздался голос:

— У меня, все ценности были пожертвованы храму.

От распахнутых дверей собора шел к суду посадник и священник.

— Свидетельствую, что четыре мешка с ценностями были жертвованы храму сим благодетельным мужем.