ГЛАВА VII

После похорон — и наших и татарских — следующий день прошел спокойно. Татары изредка пускали стрелы в защитников города, ратники отвечали тем же. Татары явно были в замешательстве, не ожидая встретить столь яростного сопротивления. По большому счету, и штурма с их стороны не было — всего лишь попытка, — а воинов потеряно много, и помощи ждать неоткуда. Слишком далеко от своего ханства они забрались. Побольше бы нам ратников — еще неизвестно, чем бы все закончилось.

Надо помогать нашим. Вопрос — как? Пройти» по деревням, собрать лучников в кулак и ударить в тыл татарам? Собираться будут долго, и к тому же крестьянин против поднаторевшего в боях татарина — не вояка. А может, самому совершить ночную вылазку? Да использовать сразу несколько своих необыкновенных способностей? До сих пор я пользовался в каждом конкретном случае лишь одной. Да, раньше я не пробовал, потому что хватало возможностей противостоять противнику. Теперь, видимо, пришло время задействовать все, что можно. В конце концов я ничего не теряю, если что-то не получится. В случае же удачи мне удастся качнуть почти равный сейчас расклад сил в нашу пользу.

Вернувшись на стену, повернулся в сторону татар. Потоптался на месте — что-то меня держало. Может, обратиться к древним славянским богам? Попробую к Костроме — в будущем ее нарекут Снегурочкой. Как раз дед ее родился в этих местах. Это сейчас Снегурочка — милая внучка Деда Мороза. В свои времена Кострома — богиня урожая — являлась покровительницей покойников, умерших преждевременно, не своей смертью. Они превращались в особый вид нечистой силы — заложных. Эти «живые мертвецы», по-современному — зомби, шлялись по земле и вредили живым.

Потому я и решил обратиться к ней. Вознес со стены горячую молитву к Костроме, пообещав в конце выставить богатую выпивку в качестве дара. Известно ведь — Кострома умерла от перепоя. Постоял, прислушиваясь. Нет, видимо, не дошла моя молитва до богини славянского пантеона. Не подала богиня знак, не откликнулась.

А через полчаса, стоя в дозоре на стене, я услышал вопли ужаса во вражеском стане. Татары метались, рубились с кем-то. Из недалекого леса в темноте к ним брели и брели толпы страшных упырей — с вытекшими глазами, с изъязвленной кожей, в немыслимых лохмотьях. Они хватали татар костлявыми руками и душили. Татары отбивались, как могли. Саблями срубали головы, отсекали руки и ноги. Но невозможно убить единожды уже убитого. Мертвецы снова вставали и упрямо шли на татар. Такого кошмара я не видел даже в голливудских фильмах ужасов. Ратники на стене замерли от увиденной картины. Даже у меня, вызвавшего весь этот ужас, стыла кровь в жилах. То-то сейчас хан жалеет, что в поход пошел!

Битва живых с мертвецами продолжалась недолго. Как только начало подниматься солнце и первые лучи его коснулись земли, заложные истаяли, обратившись в дымку. Потрясенные ратники не могли вымолвить ни слова, лишь осеняли себя крестным знамением. А в татарском стане царила паника — казалось, теперь ни один сотник не сможет организовать своих воинов на штурм.

К полудню случилось вовсе неожиданное — татары стали седлать лошадей, свернули шатер и, пустив впереди себя обоз с награбленным имуществом, направились по дороге на полдень, в сторону Казани. Чтобы увидеть чудо, горожане лезли на стены, кричали и свистели вослед уходящему врагу. Я же спустился со стены, стал искать постоялые дворы и в одном купил целое ведро твореного вина, практически — самогона. Дал слово, тем более — богине, надо исполнять. Не приведи Господи обратить на себя гнев даже древней богини — тем более что она услышала и помогла.

Ведро я вынес и поставил в укромном месте У стены, поклонился и молвил: — Спасибо, Кострома!

Ворота в крепости распахнулись, отряды ратников поскакали в близкие селения — известить о счастливом избавлении от врага и узнать о потерях. Я же, посчитав свой долг перед городом исполненным до конца, тихонько отошел от Устюга и пошел по дороге. Надо проследить за отступающим войском, тем более — татары идут к Волге, и нам пока по пути. Татары шли медленно — быстрее не давал полон.

Нагнав татар, я взял правее и пошел по лесу. Сюда не сносит пыль из-под копыт коней, воздух свежее.

Так мы и передвигались параллельным курсом до вечера. Кстати, войско татарское заметно уменьшилось — не меньше чем на треть. Славно! Еще бы трофеи отбить да всадников проредить.

Татары расположились на стоянку, разослав во все стороны дозоры. Хану разбили шатер. Видя, что татары остановились на ночевку, я решил пройти вперед и осмотреться.

Я, к своему удивлению, увидел вдали, километрах в десяти, отблески костров. На фоне темного леса огоньки были хорошо видны. Хлынов? Нет, он значительно дальше и левее. Если деревня, то почему костры? Крестьяне готовят в печах, а не на кострах. К тому же кому придет в голову готовить что-то ночью? Может, еще один отряд татарский? Надо прояснить обстановку.

Костры и в самом деле горели, а вокруг них — русские ратники. Довольно много, на прикидку — не меньше тысячи. Что их сюда занесло? Подойти бы да поговорить, предупредить о татарах… Только одно удержало меня — я увидел среди воинов хлыновского воеводу. Всколыхнулась обида на вятичей, и я направился назад.

Утром, едва встало солнце, татары сотворили намаз. Быстро перекусив, вскочили на коней. Они явно хотели поскорее убраться с негостеприимной земли.

Я, не торопясь, умылся, — есть, к сожалению, было нечего — и направился за ними, только по лесу, держа их на виду. Было безветренно. Над дорогой висел густой туман из пыли — татары нещадно гнали пленных, стегая их плетьми. А днем случилось то, что я и предчувствовал после вчерашней разведки ночных костров. С двух сторон из леса вначале полетели стрелы, затем выбежали русские ратники, принявшиеся споро рубить татар. Татары оказались зажаты на узкой лесной дороге с двух сторон, лишившись главного тактического маневра — скорости, помноженной на массу конской лавы. Они крутились на конях — даже если кто и решался прорваться сквозь строй русских, рисковал очутиться в непроходимом лесу. И было неизвестно, что их ждет там. То ли лошадь ноги сломает, то ли крестьянин на вилы поднимет.

Оборонялись татары с отчаянием обреченных, сеча стояла лютая, насмерть. Но к исходу второго часа схватка разбилась на отдельные очажки сопротивления, где татар просто добивали.

Я залез на дерево недалеко от побоища, наблюдая сверху. Наконец пал последний татарский воин. Закономерный исход для всех тех, кто с мечом к нам приходит… Наступила краткая пауза, затем неожиданно для меня ратники кинулись к обозу, прицениваясь к трофеям. Еще более меня удивило, когда, поснимав с татар оружие — все-таки железо — это деньги — и побросав на телеги, ратники погнали пленных вперед, даже не развязав их. Что-то здесь неладное. Трофеи — это понятно, что добыто мечом — твое. Но пленных всегда отпускали — свои же, русские. Очень интересно!

Вот и перекресток дорог. Налево — на Хлынов, вперед — к Волге и к Нижнему. Обоз и колонна повернули к Хлынову. Ах, вятские, решили отнять у татар награбленное — это ясно и не вызывало неприятия. Но пленные — почему не отпустили их? Неужто продать хотят? Тем же татарам или марийцам? Ни фига себе — поворот событий! Нет, ребята, не надо так шалить, чай — православные, под Богом ходите, милости у него в церкви просите — а сами?

И как теперь освободить невольников? Русских рубить? Невозможно! Увещевать их воеводу? Сильно сомневаюсь, что удастся. Напугать? Как и чем?

А вот как! Придумал! Ежели получится, конечно. Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я встал на колени, вознес ко Господу горячую молитву, прося только об одном

— помочь мне подняться в воздух, хотя бы ненадолго, на один раз. Я приводил доводы, что индийские йоги левитируют, а тут ситуация чрезвычайная и… Нет, видно, не слышит меня Господь, слишком мелок я для него, да и просьба моя уж очень необычная. Однако же, поднявшись с колен, почувствовал в теле необычайную легкость и, взмахнув руками, поднялся в воздух. Пока рано. Опустив руки, опустился на землю и побежал к деревне, что виднелась вдали. За околицей увидел пасущихся гусей. Вот что мне надо! Срубил саблей голову гусю и бросился бежать назад. Неудобно, конечно, сроду домашнюю птицу не крал, не Паниковский все же, но вот пришлось поступиться принципами. Забежав в лес, я отрубил у гуся крылья, а тушку выбросил на радость деревенским псам.