****

Как будто безумие было единственным выходом

Вернуться под утро и тихо продолжить течение

Но вновь разбиваясь, она просыпалась на выдохе

Чудная девчонка с клеймом обреченного гения……

28 сентября 2009

Женщина

Женщина, говорите… какое слово… хрупкая оболочка… а если б знали,

Скольких неповторимых, извечно – новых, самым обычным именем называли…

Женщина. Как изношены буквы эти... В сотую часть не сказаны смысл и сила.

Сколько их, сыновей отдававших смерти, слабое это званье в себе хранило…

Можно ли заключить в алфавитной сути, режущее отчаянье вечной боли –

Тысячи, слышите, тысячи женских судеб, плачущих в обреченность косынки вдовьей….

Женские руки – мудрость, приют и ласка. Хлеба краюха, вышивка на котомке….

Голос – завет, молитва, и на ночь сказка, шепот любви, шагающей к самой кромке.

В каждой из жизни новой и первом крике – Лица и свет их, пишущих мир событий…

Мать и Победа... Главная строчка в книге… ВЕРА. А вы……… «женщина», говорите…

Девчонка на вид сорока с небольшим

На сердце легко, несмотря на простуду:

Вчера на обычной на вид мостовой

Я стала свидетелем яркого чуда,

А может быть просто столкнулась с судьбой...

Поверите в это, быть может, едва ли:

По латкам бетонным, под шорох машин,

Неслась королевой в оранжевой шали

Девчонка на вид сорока с небольшим!

Её не пугал ни порывистый ветер,

Ни пальцы дождя в волосах золотых:

Сияньем нежнейшего чувства на свете

Она отличалась в толпе от других:

Сверкали в глазах... нет – то даже не звезды:

Галактика, вспышки вселенской весны!

Неслась в музыкальности многоколесной,

С огромной надеждой смотря на часы...

А у перекрестка, до нитки промокший,

ОН прятал за спину огромный букет:

В его пятьдесят что же может быть проще :

Быть глупым мальчишкой пятнадцати лет!

Меня бы назвали Лиской

Привет. Меня зовут Лиска. Ну... меня бы назвали Лиской. Ну я так думаю. Конечно, мама с папой наверное записали бы под меня красивым именем Елизавета, но потом, когда бы я подросла и стала похожа на рыжую лисичку из – за веснушек на носу (совсем как у папы), меня бы непременно стали звать Лиской!

Я бы росла быстро, не плакала бы по ночам и почти совсем – совсем бы не болела. Ну если только чуть-чуть, иногда. Но потом обязательно бы выздоравливала, чтобы не расстраивать маму – она у меня такая волнительная! Ну... то есть волнующая.. ой, волновательная!.. Ну, в общем она очень за меня переживала бы. Потому что она бы меня любила.

И я её люблю.

И вот когда бы я выросла немножко и научилась бы писать буквы, я бы маме это написала красным фломастером на новых обоях в зале – получилось бы красиво:

"МАМА! Я ТИБЯ ЛУБЛЮ!" А потом бы конечно приписала бы "И ПАПАЧКУ!". Потому что папочка бы обиделся, если я про него бы забыла. Он вообще очень обидчивый.

Вот недавно обиделся на маму за то, что она ему обо мне не сказала... А я поселилась у мамы в животике без спроса и росла. А мама молчала. А у папы кредиты и ещё он учится и ему надо платить за учебу. Он у меня вообще очень умный! Но пока работы нет и квартиры нет. И поэтому для меня время ещё не настало. Потому что детей надо кормить и одевать – так папа сказал. Но мама с ним сначала не соглашалась и громко ругалась, а потом всю ночь плакала на кухне и курила. Мне было не приятно и душно – невкусный этот дым ....

А потом... мы куда-то ехали. Потом долго чего-то ждали. Потом чьи-то пальцы пытались до меня добраться, но я хитрая – затаилась.

А потом... маме сделали какой-то укол. Она молчала. И даже не испугалась. Она у меня храбрая.

А потом мне стало очень больно. Стало трудно дышать и заболело в животе. Больно – это плохо. Мне хотелось плакать. И я наверное плакала. Но я не помню, потому что вдруг стало тесно и кто-то начал выталкивать меня. Я хотела крикнуть, что ещё рано, что мне ещё нельзя, но ведь я ещё не умела говорить – потому что маленькая.

А потом меня достали. И положили в железную тарелку. Она мне не понравилась, эта тарелка.

А ещё я увидела её – мою маму.Она на меня почему-то не смотрела, а я помахала ей рукой. Но только совсем чуть-чуть. Никто не заметил. И, наверное, поэтому меня завернули в пакет. Стало темно.

Вот так я не родилась....

...Привет. Меня зовут Лиска. Ну... меня бы назвали Лиской...

Слышишь, Лилит

Слышишь, Лилит, потерянная Лилит, зябки твои ладони, сладка беда.

Прошлое – пепел. Мертвое не болит. Камни тебе перина, огонь – вода.

Те, кто тебя выкраивал набело – расчетвертован наскоро / наугад.

Ласки твои – кинжалами на чело, руки твои – агония через ад.

Сколько еще опальных к твоим ногам, сколько чужих губами собьешь в песок.

Ты же, Лилит, не веришь чужим богам, ты же, Лилит, сама себе падший бог.

Плавишься отражением. Глубь болот. Ямы тебе не омут, война не смерть.

Кто потеряет Бога – тебя найдет. Кто тебя выпьет – силится умереть.

Помнишь, Лилит, потерянная Лилит, было глазам янтарно, груди свежо.

В пальцах чужая мякоть огнем горит, прошлое замерзает за рубежом.

Тот, кто тебя заучивал назубок, корчится в невозможности зачеркнуть.

Ангелы разбивают себя о дно, чтобы в тебе тонуть.

Деревянная война

За окошком вечер серый день сбивает с хрупких ног,

В ожиданьи стынут двери и рождественский пирог,

Стол накрыт скатеркой тканой, два прибора, стула два,

Тень соседкою незваной затаилась по углам.

Что-то шепчет окнам сонным, гладит лапой по стене,

Фото в рамке с позолотой оживает вместе с ней:

Ты стоишь: мальчишка дельный, автомат наперевес

(Помнишь, как с отцом за елью для него ходили в лес?)

А потом, в сенях, напару, всё стругали на полу

Непутёвую забаву – деревянную войну...

С ней галопом, по деревне, с пацанами рвался в бой,

А война росла и крепла злом свинцовым над тобой...

Но война росла и крепла, крала жизнь из-под руки,

Дымным порохом из крепа шила черные платки...

Дымным порохом, картечью – по сердцам, да по судьбе

Принесла письмо под вечер и легла в ладони мне...

Ты писал в нем: "Здравствуй, мама, все в порядке, я живой,

Только сильные туманы на границе фронтовой,

Да деревни не хватает – вот где дышится полней.

Знаешь, мама, как скучаю я по выпечке твоей.

Потерпи еще, родная, победим и я вернусь

На гармони наиграю, разгоню морщинок грусть"...

Помнит старая иконка по молитвам на губах,

Как молчала похоронка, как кричала боль в висках...

Как вернулся ты известьем пыльной формы у ворот:

"Сын. Герой. Погибший с честью. Слава. Память и почет."

За окошком вечер серый день сбивает с хрупких ног,

В ожиданьи стынут двери и рождественский пирог.

Стол накрыт скатеркой тканой, два прибора, стула два.

Смотрит в сердце фото старым деревянная война.

Вполовину