Очень скоро оказалось, что в туалете Адама Гродзяка тоже нет. И вообще нет нигде. Исчезновение больного вызвало небольшой переполох среди медицинского персонала, тем более что, судя по их уверениям, больной был не в состоянии передвигаться на ногах. В голове подпоручика Яжембского опять зародились самые страшные подозрения, ибо Гродзяк был коронным свидетелем, а найдется немало людей, которые могли поспособствовать тому, чтобы такой свидетель покинул не только больницу, но и вообще этот мир.

Страшно расстроенный, стоял подпоручик посреди больничного коридора, не зная, что же теперь предпринять, как вдруг услышал, как его тихонько окликают. Подзывал его к себе один из больных, тоже коридорных жителей, сидящий на своей койке. Подпоручик подошел к нему и наклонился.

— Пан им не скажет? — спросил мужчина средних лет.

— Кому и чего не скажу?

— Этим коновалам. Вижу, вы расстроились, вам скажу, а им — ни за что!

Яжембский поклялся всем святым, что коновалам словечка не пикнет, и тогда больной признался: он одолжил соседу свои тапки на шнурках. У того одна нога была в гипсе, вторая вся перебинтована, как уж он эти тапки напялил — уму непостижимо, но напялил, сказал, на минутку отлучится, ушел и не вернулся. А тапки больничные.

— Скажу — нянечка забрала, когда чистоту наводила, — шепотом делился с подпоручиком своими соображениями свидетель. — Тогда мне, может, выдадут другие. Мне вставать уже можно.

— А куда же тот ушел?

— В нижний холл спустился.

Тут из палаты № 8 вышел молодой парень с согнутой рукой в гипсе. Он огляделся и незаметно кивнул Яжембскому. Тот сразу воспринял поданный знак и пошел за парнем, который остановился, лишь дойдя до холла в середине большого коридора.

— Дадите сигарету, все скажу, — произнес парень. — Только так, чтобы никто не видел.

— Подслушивают? — не поверил подпоручик.

— Подглядывают, Курить не разрешают!

— Дам тебе целую пачку, только говори!

— Тогда вот сюда, в утолок, здесь не увидят. И я сяду, стоять еще тяжело. А я все слышал!

Парень по-прежнему говорил шепотом, впрочем, как и первый больной, и подпоручик вдруг почувствовал себя разведчиком, оказавшимся во вражеском стане. Тоже оглядевшись, он постарался как можно незаметнее вытащить из заднего кармана брюк едва початую пачку сигарет и сунул ее за спиной парню, а тот так же незаметно спрятал ее в карман больничной пижамы.

— Рассказывай все по порядку! — потребовал Яжембский.

— Вон там я спрятался, — указал парень в угол за креслом и какими-то высокими растениями в кадках. — Хотел свою последнюю сигарету выкурить, как человек, а не как... в сортире. А тот и приволокся. Позвонить.

И опять жест подбородком, проследив за которым, подпоручик заметил на стене телефон-автомат.

— Приволокся, значит, чтобы позвонить, жетон у него был, да никак номер не мог набрать, все сгибался, на ногах стоять, должно быть, трудно было. Я и то удивился, как еще двигается, в гипсе ведь. Хотел было из своего угла вылезти да помочь человеку, номер для него набрать, но сигарету уже раскурил, с ней не показывайся. Ну, тот в конце концов набрал номер и сказал такие слова: «Говорит Адам, Я в больнице на Белянах. Немедленно! Тачку побольше, у меня копыто в гипсе. Подъезжай с тыла». И все, и трубку повесил. А сам в лифт потащился, знаю, потому что глядел ему вслед. И вниз съехал. Пригодится вам это?

— Еще как! — заверил его Яжембский.

Информация и в самом деле была ценная. Благодаря ей отметалось предположение, что Гродзяка выкрали с целью умертвить. Выходит, больницу Адам покинул сам, добровольно. На всякий случай офицер полиции побеседовал с работниками больничного пищеблока, которые подтвердили, что больной с ногой в гипсе действительно вышел прогуляться через кухонную дверь. К двери как раз вел пандус, чтобы машины подъезжали, так больной по этому пандусу спустился, по лестнице не захотел.

Куда потом делся больной, кухонный персонал не обратил внимания, был уверен, что как вышел, так и обратно вернулся. Лишь после долгих поисков удалось обнаружить одну наблюдательную кастеляншу, которая видела, как человека с ногой в гипсе какой-то другой человек вел к машине, стоящей вон там. Был ли это больной из их больницы, кастелянша не берется утверждать, потому что на человека было наброшено пальто, а под ним не видно, в пижаме человек или нет.

Покончив дела в одной больнице, подпоручик заодно решил побывать и во второй. На Хожей ему повезло больше, он попал на санитара, который вчера помогал переносить из машины жертву несчастного случая. Он хорошо помнил, что пострадавшего привезла на машине негритянка.

Подпоручику Яжембскому удалось скрыть волнение, не вскрикнуть, не вздрогнуть. Он почти спокойным голосом задал вопрос:

— Вы уверены в этом?

— Пан полицейский, не часто такие черные сюда приезжают. А эта была молодая и даже немного красивая. Марку помню, как же! «Полонез». Мы еще не успели взяться за носилки, как она дала газ и была такова, «Полонез» белый, но номера я не запомнил.

Злой как черт вернулся Яжембский в комендатуру. На первый план решительно выдвигалась негритянка и почти затмевала коронного свидетеля Гродзяка. Выходит, теперь еще ее надо разыскивать, мало ему было тех, придется еще просить людей у капитана.

В одной из комнат комендатуры сержант Бабяк, как всегда, принимал от коллег заказы на заполнение зажигалок. Войдя в полную сотрудников милиции комнату, подпоручик раздраженно бросил:

— Интересно, сколько в Варшаве может быть молодых и красивых негритянок? Наверное, не так уж много? В африканских посольствах в основном сидят негры.

Коллеги с интересом посмотрели на вошедшего, с особенным интересом — капитан Росяковский. Стали делиться соображениями насчет негритянок в Варшаве. Сержант Бабяк вспомнил:

— Одна такая работает в магазине на Краковском Предместье, но она, кажется, наша, очень уж хорошо по-польски говорит.

— Наверное, не она, но не мешает и ее проверить-до скольки вечера была в своем магазине. Томашек, для тебя боевое задание. Надо отыскать эту негритянку. И что за напасть такая, то фамилия без человека, то человек без фамилии? Пошли, Томашек, получишь указания.

Сотрудник полиции Томаш Томашек таким сочетанием имени и фамилии был обязан подвыпившему крестному отцу, который, усиленно скрывая свое состояние во время церемонии крещения, упорно отстаивал для младенца имя Томаш, хотя прекрасно знал, что фамилию тот будет носить Томашек. И вот теперь этот двойной Томашек вышел вместе с подпоручиком Яжембским, а вслед за ними поднялся и вышел, тяжело вздохнув, и капитан Росяковский.

— Раз уж вы добрались до негритянки, придется и мне к вам подключиться, — заявил он, входя в кабинет капитана фрельковича. — Почему у вас всплыла негритянка? Не должна бы. Не тот хвост у вашего кота...

Капитан фрелькович с подпоручиком Яжембским встрепенулись и воспряли духом. Подпоручик Вербель тоже бы воспрял, будь он в тот момент рядом с ними.

Фрелькович набросился на коллегу:

— А что, у тебя проходит негритянка?

— В том-то и дело.

— Думаешь, одна и та же? Моя проходит по фальшивомонетчикам.

— А моя по наркотикам.

— Думаешь, одна и та же? Такая универсальная?

— Думаю, да. Давайте попробуем разобраться. На Центральном вокзале действовала Хмелевская. Это установлено. Вами тоже?

— Пожалуй.

— Оттуда она сбежала, похитив сумку. Так вот, я могу вам сообщить, что было в той сумке. Наркотики.

— Никакие не наркотики! — запротестовал горячо Яжембский. — Там были вещи моего покойника, которые Хмелевская в его сумке вынесла из его квартиры.

— Ничего подобного. Это установлено твердо. Никаких покойников, именно наркотики.

— И сбежала с сумкой наркотиков? Какого же тогда черта я ее разыскиваю? Где же, в таком случае, сумка Торовского?! И учтите, нам пока не встречалось упоминаний о том, что эта Хмелевская связана с наркотиками. А главное, нет никаких сведений, что с ними был связан мой покойник, Миколай Торовский! — кипятился подпоручик Яжембский.