- А дальше наши хаты стали обходить уже наши солдаты с офицерами,- вновь заговорила она.- К нам тоже зашли два солдата, и с ними был офицер молоденький - лейтенантом он был. Сначала мы ему передали тех солдат, что мы прятали: убитого и раненного, а потом тот офицер к деду Ване подошел и стал спрашивать у меня: кто он и что с ним. Я объяснила ему, что это мой муж, что он ранен в голову и в позвоночник, что плохо ему и попросила лейтенанта, что бы он и деда Ваню вместе с раненным солдатом в лазарет отправил.

   - А почему у него перевязка немецкая, - тут же спросил он.

   Я ответила ему, что перевязывал деда Ваню немецкий врач.

   - А как его ранило?- уточняет он.

   Я ему рассказала, как это случилось, и он говорит мне:

   - Ты что же, тетка, хочешь, что бы я поверил, что наш советский самолет бомбил своих мирных граждан?..  Заруби себе на носу, что советские самолеты уничтожают только фашистских прихвостней, помогавших им в войне против Советской власти, и мужик твой, видать, такая-же мразь…   

   Я когда услышала эти слова, чуть дар речи не потеряла.

   Я стояла молча, а из глаз моих градом текли слезы – я не могла их остановить.

   Аня с Ниной что-то тому лейтенанту говорили, а я не слышала ничего. А к вечеру деду Ване опять плохо стало. Послала я опять Нину к нашим за лекарствами, а она без ничего пришла, плачет – отказали ей, говорят: своих раненных лечить нечем. Ну, думаю, на этом деду Ване и конец пришел - мы уже только на чудо надеялись.

   А как-то к вечеру к нам во двор два солдата пришли и спрашивают у меня:

   - Иванцов Иван Климович здесь живет?

   - Да, – отвечаю, - а в чем дело?

   - Да, вот, - протягивает мне один из них клочок бумажки, - нас попросили, что бы мы ему приглашение на курорт передали.

   Позвала я Аню, и она мне вслух читает:

     «Повестка.  Военнообязанному Иванцову Ивану Климовичу.

   На основании закона о всеобщей воинской обязанности Вам надлежит явиться на сборный пункт Варваровского военкомата к такому-то часу, такого-то дня. При себе иметь: паспорт, военный билет, две пары нательного белья, кружку, ложку, полотенце, предметы личной гигиены, продовольствие на 3 дня. Иметь исправную одежду и обувь.

   За неявку к указанному времени будете привлечены к уголовной ответственности».

   Когда Аня прочитала мне эту повестку, меня такая злость взяла… Говорю, я этим солдатам:

   - Идемте со мной...

   Завела я их в хату и, показывая им, совершенно пустую комнату с огромной дырой в стене и лежащего на полу на тряпках еле живого деда Ваню, спрашиваю:

   - Какая же тут, к черту, может быть уголовная ответственность?.. О каких двух парах нательного белья,… исправной одежде, обуви и продовольствии на 3 дня они там пишут?!.. Они, что там, в военкомате, совсем уже с ума посходили?

   Солдаты в затылках почесали и говорят:

   - Нам приказали повестку передать – мы передали, а дальше уже сами решайте свои проблемы.

    Побежала я тогда к председателю колхоза – Андрею Мизенко и, показывая повестку, спрашиваю его, что мне делать-то?

   - Не знаю, - отвечает он мне, - но с этим делом лучше не шутить - за неявку можно и в тюрьму загреметь.

   Посмотрела я на него умоляющими глазами.

   - А может, ты мне справку напишешь, что дед Ваня ранен и не может  прибыть к назначенному времени?

   - Нет, - немного подумав, говорит он мне, - справку я такую тебе дать не могу – я не врач, что бы такие справки раздавать. Советую тебе деда Ваню в военкомат отвезти - пусть там на него посмотрят и сами решают, что с ним делать.

   Хорошим мужиком был этот Андрей, но глядя на него, я тогда видела, как в его  глазах страх стоит – боялся он ответственности за справку такую,… запуганными до чертиков мы все тогда были.

   - Ну, а телегу, - спрашиваю, - ты хоть дашь мне  деда отвезти?

   - Нет, - отвечает он мне, - я не могу лошадей от работы отрывать – и так убитых возить нечем. 

   Ну, что ты тут будешь делать?..

   Вышла я от председателя колхоза, а голова кругом идет – не знаю, что мне и делать, прямо хоть на корове своей деда Ваню вези…

   А по дороге к дому смотрю,  Шура Усатенко – девочка пятнадцатилетняя, солдатские трупы на телеге, запряженной лошадью, к месту захоронения  везет.

   Догнала я ее и говорю ей:

   - Шурочка, девочка моя, помоги мне, если не ты, то деду Ване конец придет.

   Повздыхала она, а потом говорит мне:

   - Я головой рискую, тетя Килина, но, так и быть - ночь в Вашем распоряжении.

   Я готова была ей тогда ноги целовать...  Этим же вечером мы погрузили деда Ваню на телегу, и я поехала в Варваровку.

   Где-то часам к трем ночи приехали мы в Варваровский военкомат, а он закрыт – пришлось ждать до восьми утра. Потом, когда уже офицеры пришли, показала я им деда Ваню и повестку его - думаю, сейчас они скажут мне, что такому еле живому  деду уже нечего в армии делать, а они говорят мне, что его обследовать нужно, что мне нужно его в госпиталь отвезти.

   Написали в военкомате ему направление, и повезла я его в госпиталь. Слава Богу, - думаю, - что все так хорошо закончилось, что теперь хоть деда Ваню лечить будут.

   А время словно взбесилось тогда: пока то, да се, еще часа два прошло. Чувствую, что Шурочка моя там, дома, уже с ума сходит, ждет меня с лошадью.

    Примчалась я в Ткачевку часам к двенадцати, а там Шурочка вся в слезах, уже места себе не находит  – отругали ее за то, что она самовольно колхозное имущество раздает и отправили ее вместе с другими девчонками на своем горбу трупы таскать.   

   Так мне тогда стыдно перед ней стало и обидно и горько за жизнь ту бестолковую, что готова повеситься была. Извинялась я перед ней тогда так, что потом она уже сама меня успокаивала.

   А потом, как-то недельки через две после этого, пошла я после работы в Варваровку  навестить деда Ваню.

   К утру, помню, приползла я в госпиталь, а его там и след простыл. Говорят мне на проходной: убыл, мол, Иванцов Иван, согласно предписанию, в действующую армию. 

   У меня аж в глазах потемнело. Как это, убыл?!..

   Побежала я тогда к врачу: как же так, товарищ доктор, - говорю я ему, - деду Ване же ведь нельзя в армию - он же еле живой!..

   - Ну, во-первых, - отвечает мне тот врач, - мы твоего мужа подлечили – он уже ходит, а, во-вторых, вопросами отправки солдат занимаюсь не я, это не в моей компетенции. Иди в военкомат и там разбирайся: кого, куда и зачем?..

   Побежала я тогда в военкомат, все еще надеясь, что увижу деда твоего.

   Зашла я к какому-то начальнику в кабинет, а там у него несколько офицеров сидят и курят все – дым столбом стоит - не продохнуть, хоть топор вешай…

   - Я пришла из Ткачевки и хотела бы узнать, отправили ли уже на фронт моего мужа - Иванцова Ивана, - обратилась  я к старшему в кабинете - капитану по званию.

   А тот окинул меня взглядом, и на щеках его от злости аж желваки заходили.

   - Во-первых, - сквозь зубы раздраженно заговорил он,- я твоего хохляцкого языка не понимаю. А во-вторых, – кто тебе разрешил сюда заходить?.. Быстро вышла отсюда…

   Я на колени перед ним упала, слезы текут, пытаюсь на русском языке объяснить ему, что моего мужа из госпиталя сюда вызвали, что бы на фронт отправить, а он еле живой, что он еще в Гражданскую войну в шею был ранен, а сейчас еще и в голову, и в позвоночник,… а тот как закричит:

   - Ты что же там, тетка, при румынах совсем уже чувство советского патриотизма утратила?!.. Не понимаешь, что война идет, и что фронту солдаты нужны?!

   - Да какой же из него солдат? – говорю я,- вы хотя бы посмотрели на него - он же еле живой!

   - А он мне не барышня, что бы смотреть на него, – отвечает мне тот капитан, и тут же ледяным голосом он добавляет: - пару раз в атаку сходить – сгодится.

   А другой офицер - молодой лейтенант,  весь румяный,  рядом с ним сидит и, выпуская в потолок  дым кольцами, с ухмылкой добавляет: