В лес Виктора всегда провожала мать. Сборы проходили в молчании, и охотнику надо было ответить только на один вопрос: ночует ли он в лесу или вернется? Что и как положит в котомку мать, Виктор никогда не интересовался, он просто знал, что у него с собой будет все необходимое, чтобы пройти лесную дорогу. Но в тот раз мать почему‑то забыла положить в котомку нож.

Вот и вся история, которую вспоминаешь мельком перед поворотом с лесной тропы к Красову озеру. История все‑таки окончилась благополучно: охотник успел сбегать домой за ножом и не испортил мясо…

Пожалуй, все эти подробности и многие вроде бы неприметные мелочи и помогают держать в голове карту нашего леса. С такими подробностями оживает каждое болото, каждый выпас и выкос, каждое пристанище для лодок, каждый поворот лесной дорожки, и чем больше ты знаешь, тем проще и легче шагать по лесу.

Сейчас я тороплюсь обойти ушедшего от нас лося, тороплюсь пересечь его путь. Под ногами снег, вязкий, глубокий снег, уже тронутый неожиданным теплом. Снег мешает идти туда, где будет ветхий мостик и где надо свернуть вправо с дороги. До поворота еще далеко, еще долго бежать к тому мостику, где Ваське однажды привиделся леший. Тогда Василий упал, вскочил на ноги, побежал и потерял по дороге шапку. Вспоминать шапку и лешего весело даже сейчас, когда так хочется остановиться и покурить. Потерянная Василием шапка, в которой и по сей день разгуливает по тайге леший, помогает забыть усталость, и дорога до ветхого мостика оказывается не такой уж долгой…

Лось не подпустил, поднялся и ходко ушел берегом ручья. Теперь предстояло обойти, опередить лося и ждать. Но для этого надо знать лосиную тропу и каждый остров в тайге…

Если брести по нашей тайге с юго–востока на северо–запад, то скоро заметишь, что твой путь то опускается вниз, в мокрые гнилые низины, то поднимается вверх и тянется тогда по черным мшистым ельникам. Эти ельники обычно сухие, они приподнимаются над низинами и называются островами. Часто за следующим островом вместо узкой низины тебя ждет широкое моховое болото. Такие болота поросли редкими кривыми сосенками, ярко оделись листом морошки и огоньками брусники и всегда кажутся очень светлыми и теплыми после мрачных еловых островов.

Почти все болота и низины будут пересекать выбранный тобой путь под прямым углом, и если ты выдержишь прежнее направление, то вскоре тебя обязательно встретит сухая тропа острова. Путь вдоль болота не так быстро приведет к сухому ночлегу. Болото может стать глубже и зыбче и даже откроется черными опасными трясинами. Такие трясины надо уметь обходить. Когда трясины появляются все чаще, то скоро жди ручей, а следом за ним и озеро. К озеру еловые острова начинают подниматься, мужать, оставляя для воды глубокую темную низину — уйту. Таких уйт в тайге много, и по дну их и тянутся наши озера.

Озера вслед за низинами вытянулись с северо–востока на юго–запад. И если немного подумать, то можно догадаться о ледниковом происхождении этих озер. О леднике могут рассказать и камни, тяжелые лобастые валуны, разбросанные по тайге. Валунов у нас много. Некоторые из них тоже хранят истории людей, смешные или грустные события, и по этим камням при желании также удается отыскать нужный тебе путь.

Пробираясь между ними, вспоминаешь замечательные слова Гете: «Природа — это единственная книга с великим содержанием на каждом листе». Здесь, на таежных тропах, каждый день учишься читать эту книгу.

Каждый остров, каждое болото, каждая уйта не похожи на другие, в них постепенно начинаешь разбираться, как разбираешься в улицах и площадях города. Когда все тропы, острова, озера и болота станут известны тебе, ты можешь сесть за стол и нарисовать на листе бумаги карту своего леса.

Вот центр твоего лесного города — это деревушка на берегу озера. От площади — центра — расходятся две магистрали. Магистрали — это дороги, трудные лесные дороги. Обе они ведут к другим поселениям: одна — на восток, другая — на юго–запад по вершинам лесных островов.

Юго–западная дорога легкая, в конце ее тоже живут в лесу люди, и мне кажется, что эти люди нашли свою деревню только после того, как им наскучили берега Домашнего озера. Об этом говорила дорога по вершинам островов; скорее всего она появилась вслед за человеком, который отправился когда‑то из нашей деревушки искать новые места. Разведчику незачем было идти по дну уйты, незачем было месить болота, он искал сухую, легкую тропу и в конце этой тропы нашел для себя речку Окштомку… А может быть, все было и наоборот; может быть, люди пришли сначала на Окштомку, а уже оттуда отправились сооружать нашу деревушку. Но так или иначе о родственности двух поселений говорила сама лесная география.

Восточная дорога казалась мне проведенной позже, уже потом, когда на берегу озера поселились люди и когда потребовалось отправиться по делам к другим лесным жителям, оказавшимся неподалеку. Восточная дорога была труднее, и всегда верилось, что ее проложили только по необходимости.

Рядом с лесными магистралями разбегались в тайгу радиусы троп. Тропы кочевали по уйтам и островам в поисках озер или зверя, где‑то дальше между двумя тропами прокладывалась третья, и тогда человек, ушедший в лес, мог возвратиться обратно по новой охотничьей тропе.

Тропы и дороги раздвигали лес, делали его светлей и ближе и приводили тебя к тому чувству, которое испытывает человек, хорошо знающий свой город. По знакомому городу просто и спокойно ходить, оставаясь один на один со своими мыслями. В таком городе всегда знаешь, где свернуть, чтобы побыстрее пройти к интересующему тебя месту, чтобы побыстрее встретиться с интересующим тебя человеком…

Сегодня в тайге нас интересовал лось. Мы не очень напугали его — мы только заставили подняться с лежки и теперь хорошо знали, куда лось пойдет, знали ту уйту, в которую он спустится, знали и тот остров, вдоль которого животное двинется дальше; этого лося мы знали давно. И теперь нам предстояло обойти, опередить лося в том городе–лесу, который мы тоже неплохо знали.

Глава пятая

ОЗЕРА

Я всегда верил, что у каждого лесного озера есть свой собственный характер. Цвет воды, берега и даже солнце, уходящее по вечерам за бахрому елей, у каждого озера были только свои. Своими были и ветры. Тупому дневному шквалу, явившемуся с востока, или рваным безумным торокам [1], примчавшимся с запада, каждое озеро отвечало своей волной, своим голосом. Когда ветры уходили, терялись в еловых островах, озера стихали и оставались наедине с таежной тишиной. И даже эта тишина была у каждого озера особенной.

Цвет воды в озере определялся его глубиной, составом дна и высотой берега. Неглубокие озера с чистым песчаным дном казались светлыми. У таких озер были невысокие приветливые берега. Низкие берега не всегда защищали воду от ветра, но ветры на открытых светлых озерах никогда предательски не крутились, шквал и волны всегда катились здесь в одну и ту же сторону, и рыбак мог заранее предвидеть неприятности. На таких озерах было просто даже в самую тяжелую волну, просто оттого, что ты издали видел каждый спасительный поворот берега и хорошо знал, откуда свалится сейчас на тебя крутой пенный вал.

В летнее время ветры над озерами задерживались недолго, они быстро уставали баламутить воду, стихали, а следом за ними успокаивались и светлые озера.

Светлые озера были отходчивыми, и их характер чем‑то походил на характер крепкого лесного старика, что добро встретит тебя с дороги, напоит чаем, молоком, выложит на стол пироги, внимательно выслушает, приготовит постель, пожелает назавтра легкого пути, а то и проводит тебя до начала тропы… Проводив тебя, старик вернется домой, прихватит весло, кошелку, топор, еще что‑нибудь, что может пригодиться в дороге по озеру, все это старательно разложит в лодчонке и отправится выбирать сети.

Сетей у старика не много. Когда не мешает ветер, поднять их просто. Но когда ветер уж чересчур разойдется, когда неудобная волна да еще дождь и нет рыбы, старик может вернуться домой хмурым и тяжелым, как наше Домашнее озеро перед непогодой. И не дай бог досадить старику шуткой или обидой…