После взятия Эвереста мой собственный народ отнёсся ко мне замечательно. Все отнеслись ко мне очень хорошо. Но, очевидно, как и у всех людей, у меня было и хорошее и плохое, награды и неприятности, всего понемногу. Порой толпа вокруг становилась такой плотной, а давление таким сильным, что я мрачно думал: нормальная жизнь больше невозможна для меня, единственный путь к счастливой жизни — это удалиться вместе с семьёй в уединённое место, где можно жить в покое. Но это означало бы поражение и отступление, и я молюсь, чтобы обошлось без этого. Лишь бы меня оставили в покое с политикой, тогда все будет в порядке. Лишь бы меня не вертели и не крутили в своих целях, не спрашивали, почему я говорю на том или ином языке, почему ношу индийскую, непальскую или европейскую одёжду, почему флаги были именно в такой последовательности, а не в другой, когда я поднял их в руке на вершине Эвереста.

Это задевает меня не столько ради меня самого, сколько ради Эвереста: он слишком велик, слишком драгоценен для такой мелочности. Моя самая заветная надежда на будущее — чтобы мне дали прожить мою жизнь с честью и я не опозорил Эверест. Будущие поколения спросят: «Что за люди первыми взошли на вершину мира?» И мне хотелось бы, чтобы ответ был таким, которого мне не надо стыдиться.

Ибо именно в этом, кажется мне, заключается подлинное значение Эвереста: он высочайшая точка не одной какой-то страны, а всего мира. Он был взят людьми Востока и Запада вместе. Он принадлежит нам всем. И мне тоже хочется принадлежать всем, быть братом всем людям, а не только представителем определённой расы или определённого вероисповедания. Как я сказал в начале своего рассказа, я счастливый человек. У меня была мечта, она осуществилась. Все, что мне теперь осталось просить у бога, — это чтобы я оказался достоин того, что выпало на мою долю.

Итак, Эверест взят. Моя жизнь идёт дальше. В этой книге я оглянулся на прошлое, но в жизни надо смотреть вперёд.

Однажды, только однажды в своей новой жизни я сделал то, что так часто случалось в старой: поднялся на рассвете на Тигровый холм у Дарджилинга и посмотрел вдаль на северо-запад. Со мной не было никаких туристов, лишь несколько друзей. Можно было стоять спокойно и смотреть, как вырастают в утреннем свете великие белые пики. Я смотрел, и вот уже я перенёсся в другое утро, даже другой год. Вернулось прошедшее, и я стою на холме с семью американскими леди и говорю им:

«Нет, не эта — это Лхотсе. И не та — то Макалу. А вот та, маленькая такая».

«Та, маленькая»… Вероятно, странно говорить так о величайшей горе на земле. А может быть, и не так странно и не так уж неверно, потому что что такое Эверест без глаза, который его видит? Велик ли он или мал — это зависит от души человека.

Недолго виден Эверест с Тигрового холма. Вот поднялось солнце, набежали облака. Он уже не велик и не мал — исчез. Пора и мне уходить вниз в Дарджилинг, домой, к семье, к новой жизни, которая так отличается от старой. Один из друзей спрашивает:

— Ну, как? Что ты чувствуешь теперь?

Но я не могу ответить ему. Я могу ответить только в душе и только самому Эвересту, как я сделал в то утро, когда наклонился и положил на снегу на вершине красносиний карандашик:

— Туджи чей, Чомолунгма. Благодарю.