Тигр говорит:

— Сведи-ка меня туда.

Пришли они на то место, а кабана там уже нет.

— Ты зачем, племянничек, меня обманул?

— Если я тебя обманул, пусть мне зад смолой вымажут и топором по макушке бьют.

Потом шакал пошел к кабану. Морду на сторону скривил.

— Ты что нынче морду кривишь, приятель?

— Когда я был у дядюшки тигра, он снова сказал: «Дай мне только увидеть этого грязного кабана, я от него и хвоста не оставлю».

— Сведи меня туда, приятель.— Так сказал кабан. Приходят они на место, а тигр уже ушел.

— Ты зачем, приятель, меня обманул?

— Если я тебя обманул, пусть мне зад смолой вымажут и топором по макушке бьют.

Раз кабан встретил тигра и убил его. Да и самому кабану сильно досталось — он смерти ждал. Пришел шакал, думал сожрать и дядюшку и приятеля.

— Обожди, приятель, пока я умру,— говорит кабан.

А рядом был пень дерева сал. Дерево только срубили, и пень слезился смолой. Шакал и вздумал присесть на пень, пока смерти кабана ждать придется. Сел он и прилип задом к пню. Шел мимо охотник. Увидел кабана и добил. Шакал хотел убежать, да не смог оторвать зад от пня. Вот охотник и прикончил шакала-обманщика — топором его по макушке стукнул. А зад у него уже был в смоле.

4. Шакал-пройдоха

Раз в прежние времена, говорят, шакал и курица надумали завести дружбу до конца жизни и договорились считаться отныне роднёй 1. Назначили день, чтобы это дело отметить. Каждый наварил пива и, как пиво перебродило, стали звать друг друга в гости. Сперва у шакала выпили пиво, а потом пошли к курице.

Курица скоро напилась допьяна и принялась клевать носом. Как ни пищали ее цыплята, ей не до них было. Тут шакалу и вздумалось: «Съем-ка я эту курицу». Схватил он ее, пьяную и беспамятную, зубами за шею, отволок в сторону да и съел там. А цыплята остались сиротами.

На другой день цыплята распищались вовсю, а у шакала от их голоса слюнки текут. Курица ему так по вкусу пришлась, что он только и думал, как бы их всех сожрать. Вот он пришел к ним и спрашивает:

— Послушайте, племяннички, чего вы так распищались?

— У нас матушка умерла и оставила нас одних, дяденька,— отвечают цыплята.

— А где вы спите?— спрашивает шакал.

— В нише в стене 2,— отвечают.

Узнал шакал, что ему было надо, и ушел. А цыплята говорят между собой: «Этот самый шакал съел нашу матушку. Теперь он нас расспрашивает, чтобы нас тоже съесть». И порешили они: «Не будем мы нынче ночью спать в нише». Договорились так и засунули в нишу ножи и бритвы. Как стемнело, шакал пришел и полез шарить в нише лапой. Изрезался об ножи и бритвы так, что кровь не унять. Заохал от боли. Так ни с чем и ушел.

На другой день пришел снова и опять спрашивает:

— Слушайте, племяннички, чего вы пищите?

— Наша матушка умерла и оставила нас одних, дядюшка,— отвечают цыплята.

— А вы где спите? — он спрашивает.

— Мы спим в очаге3,— говорят.

Поговорили они так, и шакал ушел. Только завечерело, он вернулся, да цыплята еще не спали, и пришлось ему уйти снова. А цыплята, рассказывают, развели в очаге огонь и, как нагорело побольше углей, присыпали их сверху золой. Немного погодя шакал пришел опять и уселся перед очагом. Засунул лапу в очаг — там пошарить — и обжегся. Выдернул поскорей лапу обратно, да второпях выгреб целую горсть горячих углей прямо себе на брюхо. Обгорел так, что завизжал в голос.

Цыплята это услышали и стали смеяться. Они в этот раз забрались в тыквенную бутыль4, там и ночь провели. А шакал загородил им выход и говорит:

— Это вы виноваты, что я так обжегся — весь обгорел. Я вас съем, всех до единого.

Цыплята ему говорят:

— Послушай, дяденька, ты нас съешь, это мы знаем. Только сделай милость, не ешь нас здесь, в нашем доме. Ты ведь не стал есть нашу матушку прямо в доме. Вот мы и просим тебя: не ешь нас здесь тоже. За огородом у нас лежит большой ровный камень. Снеси нас туда и съешь нас всех там.

— Так, племяннички, так,— отвечает шакал.— Неплохо придумали. Там, на большом камне, сяду я поудобнее и всех вас съем.

С такими словами он и вправду взял тыкву и потащил ее вместе со всеми цыплятами. Только забрался на камень, тыква у него невесть как выскользнула из лап и с громким треском разлетелась в куски. Раз такой случай, цыплята ждать себя не заставили и бросились наутек — кто бегом, кто вприпрыжку, а кто и на крылышках — в разные стороны. Шакал прямо-таки остолбенел от изумления — он только голову успевал поворачивать. А один цыпленок был в самом низу, все другие на него гадили и до того его пометом измазали, что ему и не вспорхнуть. Шакал говорит:

— Вот хорошо-то. Все-таки Чандо позаботился, чтобы я не остался без пищи. Те цыплята были, видно, неправедные — вот он и дал им разбежаться. Теперь я себя ублаготворю.

А цыпленок ему:

— Ты меня съешь, это верно. Только годится ль тебе есть меня такого испачканного? Лучше сперва отмой меня дочиста, тогда уж и ешь.

— Верно,— говорит шакал.— Я тебя съем, когда вымою. Вот он и вправду вымыл цыпленка. А цыпленок опять:

— Послушай, дяденька, ты ведь все равно меня съешь, так дай мне малость подсохнуть. Дай мне сперва подсушиться немного.

— Ну нет,— говорит шакал.— Если ты обсохнешь, ты убежишь.

— Да нет, дяденька,— отвечает цыпленок.— Раз ты мне так мало веришь, подсуши меня у себя на губе. А я, как обсохну, сам тебе скажу, чтобы ты рот открывал.

Сказать по правде, шакал послушался цыпленка и посадил его к себе на губу. Обсох цыпленок как следует и говорит:

— Открой, дяденька, рот пошире — я высох.

Только шакал пасть разинул, цыпленок нагадил ему прямо на язык и вспорхнул. И полетел он, ух как он полетел! Лишь далеко-далеко, там, где термитник стоял, он опустился на землю. Шакал — за ним. Язык на бегу то и дело вываливает — пасть от помета почистить. Добежал до термитника, начал обыскивать все вокруг. Видит: дыра в термитнике — такая, что рука в нее свободно пролезет. Вот он и говорит сам себе: «Не иначе, как он залез в эту дыру». Стал он изо всех сил засовывать лапу поглубже в дыру, да никак ему до дна не достать. Он и когтями скреб глину и зубами пробовал грызть — ничего у него не выходит. И бросить это дело никак не хочет. Цыпленок-то тем временем убежал невесть куда. В конце концов шакал говорит:

— Ну ладно, цыпленок. Ты облегчился мне в рот и убежал. Я от тебя теперь не отстану, пока не съем.— Ну а раз достать цыпленка ему не удалось, он добавил: — Ты, цыпленок, такой-сякой, долго ты думаешь там сидеть? Ладно, я за тобой присмотрю. Я буду сидеть и сторожить эту дыру. Скоро ты мне попадешься. Жизнью поплатишься за свои проделки, негодник.

Правду сказать, он как решил, так и сделал. Сел напротив дыры и стал ее сторожить. И пока он так сидел, кто его знает как долго, термиты проели насквозь шкуру у него на заду. Наконец ему надоело сидеть, да и голод дал себя знать. Он встал и сказал: «Мясо ушло у меня изо рта. Я сидел здесь впустую. Этот цыпленок меня снова надул. Съесть бы мне его тогда сразу, все было бы хорошо. Чего ради я дал такому куску ускользнуть изо рта?»

Приуныл шакал и поплелся к нижнему полю — поискать там рыбы или крабов5. А там ловила рыбу старуха. Шакал увидел ее и говорит:

— Эй, бабушка, дай мне тоже половить рыбки.

— У меня и так сил больше нет отливать воду,— отвечает старуха.— Не дам я тебе ловить рыбу. Лучше вычерпал бы остальное.

— Ах так, старуха зловредная! — говорит шакал.— Раз ты не даешь мне поймать хоть рыбешку, я тебя укушу.

— Что ты, не надо,— испугалась старуха.— Я дам тебе половить, только не кусай. Иди, сделай милость! Давай ловить вместе, а улов поделим.

Спустился шакал на поле, и они принялись ловить рыбу. Старуха ему говорит:

— Ну-ка, иди и ты, замути воду. Надо их погонять хорошенько.

Тут и шакал стал мутить воду: он барахтался, и окунался, и прыгал. Поймал небольшую рыбешку и проглотил ее целиком. Старуха вышла на сухое местечко, а шакал все барахтается и окунается, прыгает и воду мутит. Тут, говорят, рыбешка, что он проглотил, выскочила у него сзади. Он ее цап и опять проглотил.