Но одно Малфутка уразумела: с той поры, как она звалась у древлян Малфридой, и до того, как Малк опять назвал ее Малфуткой, прошло немало времени. Она по себе это чувствовала, по разговорам со Свенельдом это поняла, по его недомолвкам. И советник княгини Асмунд, правая ее рука, тоже начинал звать Малфридой. Но этот-то откуда узнал? Да и разве не Малфридой окликнул ее Игорь князь при первой же встрече?
Думая про князя, Малфутка ощущала странное недоумение. Было у нее чувство, как будто знала его ранее. Да и князь повел себя так, словно она была важна для него. Липиха вон говаривала, что это Малфутка заставила князя в полюдье то несвоевременное отправиться. Но Липиха баба злобная и дурная, она лихое скажет, не подумавши. И все же… Все же… Почему Малфутка так часто вспоминала князя? Может, оттого, что ее многие о нем спрашивали. Вон тот же Асмунд с вопросами подступал, даже Свенельд вопрошал время от времени, да еще и поглядывал так испытующе. Но Свенельд мог просто взревновать, памятуя, как жарко и пристально смотрел на нее князь Игорь. Она и сама тогда опешила, а еще… Еще был на ладони у Малфутки шрам, невесть когда полученный. И о нем почему-то знал Игорь. И вот когда Малфутка смотрела на сей шрам, и начинало ей мариться всякое: будто сидит она где-то в шатре, обещает что-то Игорю, а он… Он милым ей казался, красивым… желанным. И это было так странно.
От подобных воспоминаний Малфутка совсем выдохлась. Такое чувство было, словно ломится она в тягучую темноту, продирается к чему-то сокрытому, теряя силы. Даже голова разболелась, кругом пошла. И раздражало жалобное мяуканье котенка. Только его голос и раздавался подле нее в пустой темной горнице. Пустой… Ибо Малфутка всегда жила тут и одиночестве, в стороне от остального людного терема, горниц и светлиц, где обычно собиралась по вечерам челядь.
Малфутка все же кликнула кого из своих старушек-прислужниц. Ответа дождалась не сразу, потом различила шаркающие семенящие шажки, и в проеме двери возникла согнутая чуть ли не пополам фигура ее горбуньи Годони.
— Вот что, Годоня, принеси-ка нам с Мороком поесть. Мороком Малфутка назвала своего котенка. Как будто иное имя ее черному питомцу и не подходило. А ведь был ион какой ласковый: как позвала, сразу же вскочил к хозяйке на колени, ластился, смотрел желтыми во тьме глазами, лбом под ладонь тыкался, урчал, хотя и одновременно мяукал жалобно.
Вернувшаяся Годоня стала расставлять на столе крынки, при этом все приговаривая:
— Вот, все, что нашла. Вот сыворотка, вот каша пшенная, а вот грибочки прошлогоднего засола, тугие еще, крепенькие да острые. Тебе, сударушка, да еще и в твоем положении, небось как раз таких и хочется. А вот погляди, я и капустки квашеной принесла, кислой да пряной, беременные бабы до такой страсть как охочи.
Малфутка и впрямь с удовольствием зацепила ложкой капусты, ела с удовольствием, маринованным сочным грибочком закусила. И только через миг до нее дошло, что Годоня знает, что боярыня непраздна. А ведь никому о том не сказывала.
— Откуда тебе, — Малфутка судорожно проглотила, — откуда знаешь, что я дитя под сердцем ношу?
Движения горбуньи стали медленнее, она подняла к боярыне сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Малфрида и во мраке видела ее крючковатый нос, запавшие старческие губы, дряблые веки на маленьких, по-мышиному поблескивающих глазах. И взгляд был такой осторожный.
— Да я ведь служу тебе, боярыня. Остальные вон под Липихой ходят, а я все при тебе. И как не прознать, когда ты и ветошь в бабьи дни ни разу не просила, да и на кислое и соленое налегаешь, ну да и мутило тебя пару раз по утрам. Я-то стара, но как бабьи дела проявляются, не забыла еще.
И тут, в какой-то миг, Малфутка поняла, что они с Годоней смотрят друг на друга в полной темноте. Свечи старуха так и не зажгла, а ведь видит все. Ну и Малфутка видит, ей что при свечах, что во мраке, без разницы. Когда-то волхвы говорили Малфутке, что это один из ее чародейских даров, а вот у горбуньи как это получается?
Наверное, на лице боярыни появилось недоумение, и Годоня то заметила. Застрекотала сразу же торопливо, что вот сейчас она и кота хозяйского покормит, что нечего ему по столу лазить. И закискискала, наливая в миску молока из кувшина, все так же в темноте. Малфутка проследила, как горбунья, сопровождаемая довольно поднявшим хвостик котом, прошла в угол, при этом обогнув по пути табурет, не задела. Выходит, и впрямь все видит?
Малфутка так и спросила, мол, неужто можешь видеть в потьме?
Годоня поворачивалась медленно, а взглянула из-под выступавшего горба — лицо испуганное и злое. Сказала через миг:
— Да ведь и вы, боярыня, в свечах не нуждаетесь. Но я о том молчу. Как и не заикнулась никому, что вы в тягости.
Она выжидала, что Малфутка ответит, но та молчала. Она обычно и не приглядывалась к этой старушенции, как и не думала о ней особо, а та, похоже, все примечала. И сейчас они точно договор заключали: молчать обо всем.
На следующий день в тереме было шумно: уезжали и приезжали всадники, где-то голосили бабы, воины собирались в группы, толковали приглушенно, и все их разговоры были о предстоявшем походе на древлян. Малфутка слышала те речи, как и услышала, как кто-то сказал сердито при ее появлении: древлянка. Будто ругательство какое. А встретившийся ей теремной тиун [30]едва ли не под ноги плюнул.
— Все беды от этого проклятого племени, — молвил зло в спину прошедшей мимо боярыни.
Она старалась держаться спокойно. Свернула за угол, смотрела, как бабы выбивают перины на галерейках, как метут двор метельщики, от поварни вкусно пахло свежей выпечкой. Все вроде как обычно, да только все вокруг хмурые и недовольные. И опять отовсюду, как эхо, звучит — древлянка проклятая.
Возле овина Малфутка задержалась. Здесь работники возились, перекрывая по ее наказу кровлю. Она смотрела не столько на них (приелись уже до оскомины мрачные взгляды челяди), сколько в переплетение балок, где неожиданно увидела маленькое лохматое существо с кошачьей мордой. Сидит себе овинник, болтает коротенькими ножками. И как его другие не замечают? И еще создалось впечатление, что овинник довольным выглядит, даже скалит маленькие зубки, словно улыбается боярыне. Рад, что крышу успели починить. А то вон какие тяжелые тучи плывут по небу, наверное, опять скоро польет. И день такой хмурый, холодный, ветреный, никак не скажешь, что месяц травень [31]уже на подходе. Еще ночь да вторая минет — и праздник Живы [32]настанет.
После полудня и впрямь небеса разверзлись, пошел ливень, заслонивший все плотной стеной, принесший сырость и холод. И уже не прекращался до вечера, шумел однотонно и громко, как река. Люди судачили, что поля заливает, что вышедший из берегов после таяния снегов Днепр никак не схлынет. Однако больше разговаривали о том, что последует за гибелью князя, о том, что скоро будет большой военный поход, как бывало прежде, когда древляне выходили из-под власти Руси да замышляли против полян недоброе. Само собой о таком с боярыней древлянкой никто не разговаривал. Она, как и ранее, одиноко сидела у себя в светелке, гладила котенка Морока да слушала шум дождя по кровлям теремных строений. О Свенельде думала. Как-то теперь промеж них все будет? Гнать он ее не велел, однако вряд ли теперь их семейная жизнь заладится. Пока она не услышала от него, что он из-за чародейской воды зачать дите не может, она ведь так счастлива была! Да и что ей было до нелюбви дворни, до придирок Липихи, если ее Свенельд с ней был. А теперь… Теперь за все добро и ласку Свенельда она может подарить ему приблудного ребенка, какого сама не ведает, где и с кем зачала.
В какой-то миг Малфутка вдруг поняла, что не желает это дитя. Обычно бабы богов благодарят, когда новую жизнь в себе ощущают, а ей вспомнились речи о том, как женщины сами избавляются от плода. Вот бы и она так… Ибо если она вытравит ребенка, если скажет Свенельду, что ошиблась, что не было у нее никакого дитяти — может, и сладится у них как-то?