Они переглянулись, довольные, что Ольга назвала Мала своим суженым. А то, что опасается их с дороги в хоромы пускать… Понятно, банька-то все дорожное смывает, развеивает, всегда очищает душу и тело. Без этого в дом не всякого пустят, таков обычай. Ну и сами древляне были не прочь… того… согреться и обмыться после дальней и трудной по такой погоде дороги. Самое оно им это сейчас — парком потешиться.

Княгиня поежилась под дождем и пошла к крыльцу, а помощница ее, эта девка в алом, поманила сватов за собой.

— Сюда, гости дорогие, за мной следуйте.

Они переглянулись, отметив, что говор-то у нее древлянский.

— Ты никак из наших будешь? — спросил ее один, пока она вела их за мощные бревенчатые строения по гладким плитам двора. — Вон и лицо твое как будто знакомое.

— Я древлянка, — согласно кивнула она. — Ольга меня к себе приблизила, чтобы я ей обычаи наши поведала да рассказала, что к чему, какое волховство у древлян сильное, что и не всякая рать против него выстоит.

— О да! Не всякая, — соглашались они и гордо улыбались. — Не зря же мы на все пошли, чтобы против самой Руси выстоять. Знаешь о том, поди?

— Как не знать? Только боятся волховства в Киеве, оттого и баню для вас приготовили, чтобы не наслали порчу ни на саму Ольгу, ни на княжича, ни на бояр ее.

— Сговоримся — и не будет ей никакой порчи. А иначе…

Они усмехались довольно, переглядывались.

Баня, как и полагалось, стояла отдельно от остальных построек. И была она знатная, широкими бревнами выложенная, крыша тесаная, а сверху парок из отдушин струится. В стылом воздухе ощущался аромат березовых веничков да настоянных трав. Послы вошли в просторный предбанник, с удовольствием заметили, что тут уже стоят ендовы с квасом и брагой хмельной, окорок копченый, курятина с подрумяненной корочкой, сало с розовым боком и сочной прорезью, мед в сотах, капуста квашеная в бочонке у порога. После дальней дороги древляне с удовольствием скидывали промокшие меховые накидки, стаскивали тяжелые золотые наручни. Кто за столы садился да к браге приникал, а кто сразу раздевался донага да в парную. А еще их подивило и обрадовало, что подано им все на богатых золоченых блюдах, кубки высокие каменьями самоцветными разукрашены. Древляне дивились на все это, цокали восхищенно языками.

— Такого почета эти гордые поляне древлянам еще никогда не оказывали. Вон как нас угощают! Не зря, значит, мы Морене жертвы приносили, Чернобогу поклонялись. Сила теперь у нас!

Уже шипел рассол на раскаленных камнях, обволакивало все густым паром, размягчались тела и мысли усталых гостей.

Малфрида на дворе стояла и смотрела, как густеет пар над шатровой кровлей баньки. Ольга подошла и встала рядом.

— Пора ли?

— Пора, княгиня.

По ее знаку тут же подбежали к бревенчатой баньке расторопные челядинцы, подперли бревнами двери, обложили стенки заранее заготовленными вязанками сухого хвороста, почти до самой кровли завалили, да еще и смолой облили для пущей надежности. Изнутри доносились веселые голоса древлян, слышалось, что поют довольно, хохочут. У Ольги дрогнули губы, сощурились глаза, она резко отвела руку в сторону.

— Огня мне!

Она первая шагнула вперед, подсунула трещавший смоляной факел под вязанки.

— За тебя, Игорь мой! Да возрадуешься ты в светлом Ирии, что отмщение постигло погубителей твоих. И не видать тебя злой Морене, если такую жертву возношу за тебя!

Они все подходили с огнем, будто выполняя некий ритуал: и ярлы Игоря Грим и Кари, и посадник Свенельд, и бояре Прастен и Свирька, и усталый изможденный волхв Коста. Каждый говорил что-то свое, словно совершая священнодействие. Пламя быстро разгоралось, повалил под дождем густой белесый дым. И в это время из бани стали раздаваться громкие встревоженные возгласы, перешедшие в полные ужаса вопли, отчаянные, безумные, резкие. Древляне стучали изнутри, голосили, проклинали, молили, но все заглушало это полное отчаяния «А-а-а-а-а!», когда уже не остается места мыслям, когда есть только боль и ужас.

Разгоравшееся пламя отражалось в широко распахнутых черных глазах Малфриды. Она тоже так мстила древлянам, она возвела им тот костер, на котором они некогда хотели спалить ее как ведьму. Месть — она такая сладкая!.. И еще ей подумалось: что бы ни говорили все прочие, бросая в огонь факелы, но последнее слово должно остаться за ней. Именно она отправит сгоревших тому, кому нужны жертвы, погибшие не от каленого булата.

Тут ведьма увидела боярина Асмунда. Он смотрел на огонь и молчал. А данный ему факел все еще горел в его руке.

— Что же ты мешкаешь, кормилец княжеский? — приступила к нему Малфрида.

— А ты?

Какой-то миг они мерили друг друга взглядами, и первой отвернулась ведьма, не выдержала его спокойного скорбного взора. Словно почуяв его силу, уступила. И это поразило ее настолько, что она и думать ни о чем не могла, будто силы ее ушли, остались лишь волнение и страх перед чем-то ней постижимым. Малфриде понадобилось немалое усилие, чтобы опомниться, взять себя в руки. Вот это да! Это же просто Асмунд, старый вояка, которого она знала еще при Игоре, с которым у нее были вполне приятельские отношения

Крики в бане поглотил гул разгоравшегося пламени. Малфриде надо было спешить. Она с силой вырвала у Асмунда оставшийся без применения факел и шагнула прямо в дым. Почти не видя ничего, задыхаясь от жара, она сказала:

— Это тебе жертва, Темный. Только тебе!

И бросила факел в огонь. Быстро выхватила из-за пояса иссушенную когтистую лапку и сотворила ею знак, который, как откуда-то знала, соединит ее с Кощеем. И едва не задохнулась, так вдруг пахнуло на нее паленой человеческом плотью. Но только на миг, ибо исчезло вдруг все, и тела горевших исчезли. А откуда-то из гудевшего пламени словно вздох раздался, глухой и громкий одновременно, будто кто-то с силой втянул в себя воздух.

Малфрида, кашляя и сгибаясь пополам, отступила от дыма и жара и оказалась в руках Свенельда.

— Совсем рехнулась? Еще бы миг, и в огонь бы шагнула.

— А ты бы пожалел?

Свенельд отвел ее прочь, лицо суровое. Потом все же спросил:

— Я выкуплен? Я ведь, как ты и наказывала, самые лучшие золотые блюда на стол выставил, кубки византийской работы не пожалел.

— Все верно, посадник. Но это еще не все.

— Ну что ж…

Он судорожно вздохнул, оглянулся, когда с треском рухнула кровля бани, взметнув к небу сноп горящих искр. Лицо Свенельда было бледным и решительным.

— Ольга приказала через день выступить на древлян. Пока только с малой ратью.

— Знаю.

— Все-то ты знаешь!

Он казался раздраженным. Пошел прочь, ничего больше не добавив.

Позже, когда дворня растаскивала остатки сгоревшей бани, люди только дивились, до чего сильный жар был. Все выгорело — ни сосудов драгоценных, ни костей проклятых древлян не осталось, сгорело все, как и не было ничего.

Глава 7

За переправой через речку Тетерев начиналась древлянская земля.

Поезд [75]княгини Ольги сделал тут последнюю остановку, перед тем как двинуться в этот чародейский, глухой край.

О чародействе княгине всю ночь рассказывали местные порубежные десятники. Мол, страшно на той стороне Тетерева, дико, жутью веет. Раньше все не так было, раньше они то и дело с местными древлянами сходились, приторговывали, на гулянки местных девок приглашали, обозы постоянно переправлялись по мосту. А теперь… Древляне ушли неведомо куда, а те, что появляются, вроде как и не люди вообще. Посмотреть — вроде люди, а как вглядишься — лица у них теперь диковатые и бессмысленные, как вырезанные на истуканах на капище, далекие от всего земного. Вот и стали гнать их прочь, а те, кто отважился пойти в тот лес за рекой, — сгинули. Да и если скотина забредала на ту сторону Тетерева, за ней из опасения не ходили, а сама она никогда не возвращалась.