— Так чего ж ездите?

— Мазохизм. В Новой Англии мы называем это самодисциплиной, но это одно и то же. — Автомобиль дернулся и влился в поток машин, Жаклин немного успокоилась. — У счастью, и Институт, и квартира на одном берегу реки. Если бы пришлось пробивать себе путь через лабиринт улиц в старом городе, я превратилась бы в мокрую курицу.

— Вы действительно хотите, чтобы я зашла к вам? — спросила Джин.

— Почему бы и нет?

Ответ мог бы показаться не слишком любезным, но тон, которым он был произнесен, успокоил Джин.

— А можно остановиться у моего дома, я захвачу кое-что из одежды? Я живу сразу за Виа ди Сан-Панкрацио.

— Конечно.

Джин потребовалось всего три минуты, чтобы подняться наверх и вернуться. Жаклин поглядела на нее с уважением:

— Быстро вы.

— Я только взяла чистое платье.

Они продолжили свой путь и всего один раз свернули не туда. Обнаружив это, Жаклин высказалась так красноречиво, что теперь уже Джин посмотрела на нее с уважением.

— Но я же в отпуске, — рассмеялась Жаклин. — Что ж, может, это еще одно мое обличье, верно? Знаете, стереотипы часто вводят в заблуждение. Есть типичные библиотекари, но не все библиотекари типичны. Так обстоит и с любой другой профессией.

— Например, в археологии, — согласилась Джин. — Судя по тому, что я слышала о профессоре Сковиле, его не отнесешь к типичным.

— Вы так считаете? Жизнелюбивый антрополог — это просто подвид общего стереотипа. Многих ученых раздражает образ затворника в башне из слоновой кости; вот они и стараются доказать, что они такие же, как все остальные, что они столь же блестяще разбираются в современной жизни, как и в своей специальности.

— Не думаю, что профессор Сковил старается что-то доказать.

— О Боже! Я покусилась на одного из ваших героев! — сладким голосом воскликнула Жаклин. — На первый взгляд, кажется, у него есть все — и сексуальное обаяние, и мужественность, престиж ученого и популярность. Но может быть, его истинной сущностью является то, что его тошнит, когда он ест лук, и что ему приходится втягивать живот, когда он смотрит на себя в зеркало. Возможно, этим и объясняется его безрассудство, которое, вы не можете с этим не согласиться, иногда граничит с эксгибиционизмом.

Джин с изумлением поглядела на спокойный профиль своей спутницы.

— По-моему, я никогда в жизни не слышала ничего более циничного.

— Ну, вы еще слишком молоды.

Жаклин направила автомобиль в темную узкую улочку, по обеим сторонам которой тянулись глухие высокие стены. Она включила фары — на современных, хорошо освещенных улицах у нее горели только подфарники, как и предписывают римские правила.

— По-моему, я никогда не была здесь, — заметила Джин.

— Это старинная Виа Аурелия, — ответила Жаклин.

Обе вздрогнули, когда мимо них с ревом пронеслась встречная машина, не оставив, к их обоюдному удивлению, ни одной царапины на крыле их автомобиля.

— Мне трудно здесь ездить, — пожаловалась Жаклин. — При встрече с другой машиной мне всегда хочется взобраться на правую стену. Но само название улицы приводит меня в восторг.

— Рада узнать, что вы не закоренелый циник.

— Цинично я отношусь только к людям. А от пейзажей и вообще от всего вещественного раскисаю, как желе на пышке. Если хотите, это признак среднего возраста.

Стены остались позади, теперь они ехали мимо новых жилых домов, улица стала шире, и романтика кончилась. Жаклин еще несколько раз повернула в лабиринте переулков и, наконец, въехала в узкий проезд, отмеченный табличкой «Частное владение». Из маленькой сторожки вышел привратник, узнал машину и вернулся к своему обеду.

— Ничего себе! — изумилась Джин. — Я и не знала, что работа библиотекаря так хорошо оплачивается.

Подъездная аллея вела к целому комплексу частных домов, возникшему в результате новой планировки города. Единственный въезд для машин, через который они и попали сюда, охранялся от торговцев и незваных гостей. В отличие от более дешевых больших домов, в этом комплексе каждый блок состоял всего из четырех квартир, причем все здания были красиво рассеяны в живописном ландшафтном парке. Даже в самой бедной римской квартире всегда есть хотя бы один балкон; в этих же домах их было по пять, а то и по шесть. Пока они ехали по аллее мимо вечнозеленых кустарников и азалий, Джин увидела большой плавательный бассейн — под мягким светом затененных огней мерцала его сине-зеленая вода.

— Ничего себе! — снова вырвалось у Джин.

— Действительно, ничего себе. — Жаклин старалась втиснуть машину в щель между низко сидящим европейским спортивным автомобилем и «кадиллаком». — Не забивайте себе голову дурацкими идеями. У Лиз, кроме жалованья, есть и собственные доходы. Пошли, вы еще ничего не видели.

В доме был лифт, но он не открылся, пока Жаклин не вставила ключ в замок. Наверху лифт распахнулся прямо в холле квартиры. Это помещение с мраморным полом было больше, чем спальня Джин. Мраморный пол был и в салоне, служившем сразу столовой и гостиной и занимавшем всю переднюю часть дома. Одна выгнутая стена состояла сплошь из окон, два из них начинались от самого пола и открывались на длинный балкон. Сквозь стекло Джин разглядела множество цветов, расставленных в ящиках, вдоль балконной ограды — здесь были герани, плюбмаго и розы. А дальше виднелся бассейн, мерцающий, словно гигантский аквамарин.

Чувствуя себя особенно грязной, Джин проследовала за хозяйкой в комнату, утопающую в восточных коврах и обставленную резной позолоченной мебелью в стиле рококо. Здесь их ждал настоящий зверинец. Зеленоглазая кошка, похожая на большой ком серебристого меха, щурилась на них, не слезая с кушетки, покрытой парчой. Пудель действительно оказался розовым. Он запрыгал им навстречу, пронзительно скуля, и улегся у ног Джин.

— Nein, Принц, — строго сказала Жаклин.

Пес опрокинулся на спину, маленькие лапы замелькали в воздухе. Кудрявый кок на голове был перевязан розовой ленточкой, тоном темнее, чем шерсть.

— Бедняжка, — проговорила Джин, наклоняясь, чтобы почесать собаке живот. — Почему пудели всегда кажутся мне такими трогательными?

— А он и правда хороший парень, — ответила Жаклин, и в ответ на эти слова пес стал извиваться и лизнул голый палец на ноге Джин. — Люди имеют привычку обращаться с ними не как с собаками, а как с игрушками, потому-то они и трогательные. А вот в Нефертити ничего трогательного нет. — Жаклин, показала на кошку. — Она царствует здесь и отлично это знает.

Кошка снова прищурилась. На ее морде было написано полнейшее презрение.

Приняв душ, Джин нашла Жаклин в кухне. У ее ног поскуливал пудель. Нефертити восседала на столе, Жаклин — рядом на стуле, и ее глаза были на одном уровне с глазами кошки. Выражение и кошачьей морды, и лица Жаклин было настолько одинаково, что Джин не удержалась и прыснула от смеха.

— Тихо, — не поворачивая головы, приказала Жаклин. — Мы играем в гляделки. Я намерена ее переглядеть.

Тут Джин увидела бутылочку. Ту самую маленькую зеленую бутылочку, которую она уже видела однажды. Рядом лежала пипетка.

— Значит, это и правда для кошки, — всплеснула она руками.

— Я же так и сказала. Тонизирующее средство. Лиз в него свято верит. Я-то лично думаю, что этой животине нужны не витамины, а транквилизаторы... Слушайте, вы не подержите ее за задние лапы?

Сражение могло бы быть забавным, не будь оно таким болезненным. Прежде чем все закончилось, Джин получила две кровоточащие царапины на руке, а Жаклин оказалась вся в зеленых кляксах, липких и пахнущих мятой. Кошка удалилась, сплевывая зеленые слюни и отфыркиваясь. Глядя вслед пушистому хвосту, Жаклин отпустила несколько смачных слов. Она накормила пуделя и бросила пригоршню корма в аквариум, стоящий в салоне. После этого, измученно вздохнув, взялась за приготовление омлета.

Они съели его с рубленой ветчиной, салатом и свежими булочками, намазав на них нежный плавленый сыр из маленьких картонных коробочек. После душа у Джин и вовсе разыгрался аппетит. И только вычистив тарелку до блеска, она глубоко вздохнула и извинилась за прожорливость.