Нередко Францу приходилось казнить преступников, обвиненных в сексуальных преступлениях. Так, он казнил некую Анну Пеленштайн, которая обвинялась по нескольким очень тяжелым статьям сразу. Анна изменила своему супругу, причем с двумя мужчинами, которые к тому же были женаты. Вина усугублялась еще и тем, что ее любовники приходились друг другу отцом и сыном. Но преступнице в определенном смысле повезло: к тому времени, когда ее должны были казнить. Франц уже добился замены прежних наказаний на более гуманное отсечение головы. Интересно, что муж преступницы тоже понес наказание за попустительство: его изгнали из города.

Однажды Францу Шмидту довелось обезглавить человека, который изнасиловал шестнадцать девочек — это были ученицы школы, которую преступник содержал вместе со своим отцом… Случилось ему казнить человека, обвиненного в содомском грехе с четырьмя коровами, двумя телятами и овцой. Пострадала от рук палача и одна из коров — ее сожгли вместе с телом обезглавленного преступника.

Помимо религиозных и светских законов по защите нравственности, особо ретивые граждане порой проявляли дополнительную инициативу. Например, несмотря на то, что Католическая церковь разрешала повторные браки вдовцов, во Франции такие браки одно время считались аморальными. Здесь были популярны так называемые «шаривари» — кошачьи концерты и хулиганские выходки возле церквей, где венчали вдовцов, или возле домов таких новобрачных.

Еще одна традиция, существовавшая в Европе вопреки церковным и даже вопреки нравственным законам, — это «право первой ночи». Историки до сих пор спорят о нем, поскольку ни одно известное нам законодательство его не подтверждает. Скорее всего, «права» как такового не было, но это не мешало желающим феодалам проводить ночи с невестами слуг и вассалов, оправдывая свои притязания традицией. Власти же, напротив, пытались с этим неписаным правом бороться. В 1486 году испанский король Фердинанд Католик издал указ, гласящий: «…господа не могут также, когда крестьянин женится, спать первую ночь с его женой… Не могут также господа пользоваться против воли дочерью или сыном крестьянина, за плату или без платы». Тем не менее три века спустя Бомарше, прекрасно знавший испанские нравы, описывает, как граф Альмавива по доброй воле отказывается от права первой ночи, причем не из уважения к указу давно усопшего короля, а из любви к собственной жене. Судя по всему, в Испании, как и в России, строгость законов искупалась необязательностью их исполнения. Впрочем, как раз в России с правом, точнее, с бесправием первой ночи боролись. Например, в 1855 году был судим и оштрафован некто Кшадовский, воспользовавшийся этим неписаным правом.

Начиная с одиннадцатого века в Европе становится популярна куртуазная любовь между рыцарем и «прекрасной дамой». Поскольку любовь эта не сводилась к простому чувству и его столь же простому удовлетворению, а была обставлена сложнейшими правилами и ограничениями, их надлежало кодифицировать. На рубеже двенадцатого и тринадцатого веков в Париже Андре Капеллан пишет трактат «О любви», в котором обобщает опыт своих предшественников и подробно разъясняет, что можно и должно, а чего нельзя делать тем, кто хочет преуспеть в куртуазной любви. Автор трактата был клириком, сам трактат написан на латыни и претендует на всестороннее научное освещение вопроса.

Андре Капеллан рассматривает, «что есть любовь, и откуда ее название, и каково ее действие, и меж кем может быть любовь, и как достигается любовь, удерживается, умножается, умаляется, кончается…». Автор сразу накладывает ограничения, сообщая, что «дано ей быть лишь между лицами разного пола: между двумя мужчинами или между двумя женщинами любовь себе места не имеет, ибо думается, что два лица одного пола нимало не приспособлены к любовной взаимности и к естественным любовным действиям; а в чем естеством отказано, того и любовь устыжается». Даются и указания по подбору достойного любовника:

«…Непросвещенная любовница простого звания полагает, что в любовнике ничего не надобно, кроме лишь пригожего вида и лица и ухоженного тела. Осуждать такую любовь я не упорствую, но и восхвалять ее не почитаю основательным… Разумная женщина изыскивает себе такого любовника, который достохвален доблестью нрава, а не такого, который женственно умащается или украшает тело уборами…»

Мужчине тоже надлежит искать себе возлюбленную, которая не слишком увлекается «всяческим притираниями», ибо ведомо, «что женщина, на телесные румяна уповающая, не почасту бывает добронравием украшена». Андре Капеллан четко указывает: «Не отвергнет ученый любовник или ученая любовница того, кто видом некрасив, но обилует добрыми нравами». Впрочем, предпочтение, отдаваемое добронравным и ученым любовникам, имеет, с точки зрения автора трактата, прежде всего практический смысл: «Разумный с разумным солюбовником любовь свою всегда сокрыть сумеют с легкостью». Что же касается «любовников неосторожных и неразумных», их отношения недолго останутся тайной — «разглашенная любовь не украшает любовника, а лишь пятнает его честь дурною молвой».

Будучи клириком, Андре Капеллан особо останавливается на том, разрешена ли любовь служителям Церкви. С одной стороны, автор признает, что «не подобает клирику пребывать в служении любовном, а повинен он всякое плотское наслаждение отринуть и от всякого телесного осквернения охранять себя незапятнанным перед Господом…». Но с другой стороны, понимая, что «едва ли кому надо прожить без плотского греха», и особо упирая на то, что «клирики житьем их продолжительным во праздности и в изобильной пище предо всеми прочими людьми естественно предрасположены к искушению телесному», Андре Капеллан дает клирику (и, судя по всему, себе самому) наставление: «…Да принадлежит и он к любовному воинству».

Но утехи, которые либерально настроенный автор дозволяет служителям Церкви, оказываются, с его точки зрения, запретными для монахинь. Правда, Андре Капеллан сообщает, что он был «небезведом в науке обольщать монахинь». Тем не менее близость с монахиней он считает «несказуемым грехом».

По целому ряду вопросов Капеллан ссылается на мнение знаменитой королевы Алиеноры Аквитанской, двор которой славился традициями куртуазной любви. Так, королева осудила даму, которая, отдаваясь своему любовнику, его «с равной взаимностью не любила», однако же пыталась удержать возле себя. Осудила она ее, естественно, не за то, что дама (вероятно, замужняя) отдалась рыцарю, а за то, что она его «с равной взаимностью не любила». Осудила королева и даму, которая из двух претендентов — юноши, «никакими достоинствами не отмеченного», и «пожилого рыцаря, приятного всеми качествами» — предпочла первого. Алиенора сочла, что «неразумно поступает женщина, в любви предпочитая недостойного, а тем паче, когда ищет любви ее муж доблестный и душевным вежеством сияющий».

Строгий приговор вынесла королева и даме, которая приняла подарки от влюбленного в нее рыцаря, однако же «в любви от этого не смягчилась и в отказе своем ему упорствовала». Алиенора постановила: «Пусть та женщина или отвергнет подарки, поднесенные с любовным усмотрением, или отдарит их любовным снисхождением, или же претерпит, что причтут ее к продажным женщинам».

Куртуазная любовь существовала, как правило, между рыцарем и замужней знатной дамой. Измена мужу, согласно принятым правилам игры, не возбранялась, какого бы мнения ни придерживалась по этому поводу Церковь. И королева, осуждая даму за воздержание, прямо предписывала ей внебрачную связь. Но с некоторыми другими религиозными и светскими законами Алиенора, а вслед за ней и Андре Капеллан все-таки призывали считаться. Так, автор трактата рассказывает о некоем рыцаре, который «по неведению соединился любовью с родственницей, а узнав о таком грехе, стал искать уйти от нее». Дама же «стремилась удержать его в любовном повиновении, утверждая, что грех им не вменяется, ибо приступили они к любви, не зная вины». Приговор королевы по этому поводу был строг: «Женщина, под любым покровом заблуждения ищущая скрыть кровосмесительность любви своей, явственно поступает против права и пристойности».