Так казалось. Но время рассудило по-своему.

Торфяники, пески, стонет влажный ветер, хлопает ставнями маленького пасторского домика. Серое скучное небо. Поросшая вереском пустошь. Вот неприглядный портрет земли, которая вскормила маленького Винсента. Он рос в окружении младших детей — брата и сестер. Был нелюдим. Угрюмый, нескладный, ершистый, с рыжими волосами, он производил странное впечатление. Особенно отпугивали скромных бюргеров глаза мальчика, узкие, чуть раскосые, с недобрым зеленоватым блеском.

Винсент собирал жуков, бабочек, завел гербарий, знал назубок названия растений и насекомых по-латыни, но от этого общения с природой характер ничуть не подобрел.

В восемь лет начал рисовать.

Первый опыт был весьма ординарен — крошечный котенок лезет на яблоню.

Работал он в одиночестве. Его резко обозначенные скулы ходили ходуном.

Даже в столь юном существе угадывался склад своеобычный. Ван Гог был крепко скроен, и сверстники его побаивались.

Рос он не играя и не дружа ни с кем; необузданный, вспыльчивый нрав нередко приводил к внезапным приступам яростного негодования, казалось, по пустякам.

Словом, этот норовистый малец был малосимпатичным созданием. В чем трудно было отказать, так это, пожалуй, в редкой самостоятельности, в выборе того, что нравится или не нравится юному Винсенту.

Конечно, на фоне маленького прихода с устоявшимися веками порядками Ван Гог был неординарным мальчишкой, и когда пошел в школу, то скоро пастору пришлось взять его домой: так круто и нелепо повел себя сын.

Но несправедливо рисовать будущего художника как лишь злюку и неуживчивого грубияна.

Он любил природу.

Обожал своего младшего брата Тео, которому позже суждено было сыграть главную роль в жизни художника. Тео, славный, уживчивый, скромный, нес в себе добрые традиции Голландии.

Винсенту минуло шестнадцать лет, он провел несколько лет в пансионах. Много читал. Рисовал. Учился не блестяще. Семья решила, что юноше надо идти по стопам дяди Сента и работать продавцом картин. Получив рекомендательное письмо от дядюшки, он едет в Гаагу.

Вскоре пишет брату Тео:

«Это великолепное дело, чем дольше служишь, тем лучше хочется работать».

Эти слова сказаны уже новым Ван Гогом. Фирма «Гупиль» впервые свела его с искусством, и он был очарован картинами, полотнами, блестящим лаком, запахом красок. Быстро заразил этой привязанностью Тео, и брат идет по его следам, едет в Брюссель, в филиал той же солидной фирмы по продаже картин «Гупиль».

Так в ранние годы сложилась схема, определившая одно из самых оригинальных и ярких явлений конца XIX века, — искусство Винсента Ван Гога, которое едва ли могло появиться, не имей живописец поддержки в лице единственного и преданного «мецената» Тео, безоговорочно верившего в гений брата и помогавшего деньгами, скромными, но достаточными, чтобы жить и творить.

Но это было позже.

Пока будущий мастер проходил свою жизненную школу. А она была не проста. Ох, как не проста!

В двадцать лет Винсент представлял фирму «Гупиль» в Лондоне. Это крепко сколоченный, широкоплечий, энергичный парень, в хорошо сшитом костюме и цилиндре. Дела идут. Он любит искусство, живет им. Восхищается Констеблем, Гейнсборо, Тернером… Постоянная переписка с братом, к счастью, сохранилась. Читаем: «Находи красоту всюду, где только можно, — большинство людей не всегда замечают красоту».

Судьба предложила первое серьезное испытание Ван Гогу: он влюбился в Урсулу, дочь хозяйки квартиры, где снимал комнату. Когда после долгих дней идиллического ухаживания он набрался смелости объясниться в любви, она подняла на смех неуклюжего увальня из Брабанта. Первая драма в жизни Винсента, но далеко не последняя. Отчаяние, стыд и неостывшая страсть словно его подменили — он снова стал угрюм, рассеян, неприветлив. Хозяева фирмы узнали обо всем. Решили помочь юноше — посылают в Париж: пусть великая столица искусства, развлечений, флирта вылечит парня.

Париж. Монмартр. Первая выставка импрессионистов. Скандал вокруг Клода Моне и его друзей — все это не трогает Винсента. Он не может забыть Урсулу. История доходит до того, что хозяева освобождают нерадивого приказчика от работы. С 1 апреля 1876 года он уволен.

Прогулка заключенных.

Начинается страдный путь Ван Гога к истинному призванию.

Он был проповедником в Англии, продавцом в книжной лавке Дордрехта и, наконец, отрешившись от жизни мирской, оказался в Амстердаме, в богословской школе, но вскоре бежал и от этой мертвой зубрежки. Не проходит года, как он уже читает евангелие бельгийским шахтерам.

Боринаж изгоняет его как безумца…

Рок предлагает Винсенту самые крутые повороты, и он приемлет их.

Кажется, катастрофа близка.

Один.

Не понят. Изгнан.

И тут появляется его ангел-хранитель Тео. Он уговаривает брата заняться искусством — писать, он высылает ему первые пятьдесят франков. Ван Гог начинает наконец дело своей жизни. Сперва вроде бы нехотя, а потом с неистовой страстью, которая дремала в нем.

В июле 1880 года художник Ван Гог пишет письмо Тео. Это послание-отчет. Пятьсот строк. Между ними мольба о помощи. Тео услышал ее. Отныне начинается жуткое и радостное десятилетие, перевернувшее потом мир искусства.

«Я не в силах выразить, — пишет он Тео, — как я счастлив, что снова взялся за рисование».

Дилетант, с огромным самомнением и мощнейшим темпераментом, он бешено трудится над овладением профессией: копирует, рисует с натуры, компонует. Сперва неуклюже, грубо, угловато. Но сила, ярость дарования пробиваются через оболочку неуверенности и ученичества.

Атака высот…

Перспектива, анатомия, рисунок, цвет, пластика… Земля обетованная лежала перед ним. С усилием гиганта Ван Гог делает шаг из небытия к мастерству.

В первых опытах, которые он показал своему дальнему родственнику Мауве, были такие данные, что модный художник был потрясен.

Взгляните на эти этюды Ван Гога: «Кузница», «Мельницы в Дордрехте», «Портрет отца» — вас оглушит звучание правды жизни, увиденной необычно, остро.

в замусоленных листах просматриваются, при всей их примитивности, мощь светотени, силуэта, первичность видения. Эти рисунки шагнули из мрака в свет мирового признания, правда, посмертно.

Судьбе было мало предложить Винсенту одно испытание, и она предлагает второе. Ван Гог влюбился в кузину Кее. А она была лишь дочерью Евы, дщерью своих родителей, буржуа, со всей присущей им слабостью — страстью к чистогану, текущему счету и прочим демонам суеты. Перед ними же был гений, ничего еще не создавший.

Отец Кее яростно крикнул будущему художнику:

«Ты никогда больше ее не увидишь!»

Винсент обезумел.

Боль отказа, неутоленная страсть — все это лишало утлое суденышко его судьбы руля и снастей. Он был смятен. Но не побежден.

С Ван Гогом оставалась вера.

Пусть его презирали и гнали, величали чудаком, пачкуном — всеми теми словами, которые может выдумать злой и недалекий ум провинциального мещанина.

О, этот мир мнимого благополучия и незыблемости, построенный на грошовом расчете, кастрированном чувстве, мечте, ограниченной домиком, садиком да кошельком с деньгой… Надо же было Ван Гогу столкнуться с этой квинтэссенцией провинциализма и убожества.

Ван Гог идет навстречу мраку и молниям своей судьбы, озаряемый мгновениями лучезарной радости творения… Буквально осязаешь всю нечеловеческую силу прозрения, которое наступило у взрослого, сложившегося человека, прожившего без малого тридцать лет, от касания с живописью, рисунком, композицией. Винсент Ван Гог пишет брату:

«Тео, какая великая вещь — цвет!»

В этом крике души — вся бездна отрадного и страшного опыта, который предпринял Винсент: он пытается осуществить мечту гётевского Фауста.