Женщина в зимней одежде.

«Влтава»…

Колдовская музыка.

В ней вся страна.

Я чувствую, как течет река, величавая, полноводная, красивая. Я словно вижу крутые берега, затейливые острова, пологие волны.

Я слышу, как дышат просторные поля, леса и рощи, как бежит дорога мимо веселых городов и деревень, мимо золотого жнивья, изумрудного хмеля.

Мой слух улавливает прекрасные песни и танцы народа, шелест берез, тополей, каштанов. Журчание озорных ручьев… Перезвон старинных курантов.

Я чувствую неповторимую музыку многоликой Праги, симфонию ее поющих, рвущихся ввысь башен. Явственно слышу, как гудит, ревет ветер в старых бойницах Карл штейна, как гулко разносит эхо шаги людей по ступеням, источенным временем…

Чехословакия юная и древняя.

Страна великой истории и светлого будущего, ты вся в музыке «Влтавы».

Ветер захлопнул окно. Стало тихо, и мы словно очнулись…

- Вы были в Музее Сметаны? — промолвила Сюзанна. — Там экспонирован портрет композитора, написанный отцом в 1898 году.

- Нет, — признался я.

- А стоило бы зайти, — просто сказала Сюзанна.

Мы вышли в вестибюль.

К Сюзанне подошел высокий сухощавый мужчина с необычайно живыми глазами.

- Иржи Коталик — директор Национальной галереи, — представила мне его Сюзанна. Мы решили вернуться в мастерскую.

- Мне посчастливилось не один раз бывать в этой студии при жизни Швабинского. Я ведь с тридцать восьмого года был знаком с этим замечательным художником и человеком, — сказал Иржи Коталик.

Швабинский — живой классик, — продолжал Коталик, — он принес с собой из прошлого века в наш XX век лучшие традиции реалистической живописи и графики.

Макс Швабинский был настоящей личностью.

До последних своих дней он работал, как простой мастеровой. Он любил говорить, что вдохновение приходит к нему во время труда, и работал, работал, работал.

Тройной портрет.

Он, как и великий чешский классик Йозеф Манес, всего себя отдал людям, народу.

Единственно, что он ценил больше всего, — это время! Он берег его для работы. Он поэтому бывал иногда так одинок.

Ведь все его близкие друзья ушли в небытие, а новых он не очень привечал.

Я вижу в искусстве и жизни Швабинского пример этического благородства. Он был крайне скромен.

Нарисовав известный портрет великого Йозефа Манеса, он начертал на нем слова «Покорный рабочий, чешский живописец и гравер».

Это было кредо Швабинского — работать. .

Работать до седьмого пота от зари до зари…

Бесценны живые свидетельства художников о своих современниках, годах школы, становления таланта. Это составляет как бы трепетную плоть истории искусства.

Вот рассказ народного художника СССР, крупнейшего графика Василия Ильича Касияна, который я записал в 1942 году.

— Было хмурое серое утро, когда, прижав к груди громоздкий сверток с работами, я стоял у старинных дубовых дверей студии профессора Макса Швабинского.

Его ателье было расположено буквально в двух шагах от древней Пороховой башни, или, как называли ее пражане, Прашной брани. Сердце замирало. Наконец, собравшись с духом, я позвонил.

Долго, долго, внимательно разглядывал мои эскизы, этюды, рисунки замечательный чешский художник. Крупного роста, с приветливым открытым лицом, с которого не сходила добрая улыбка, он окончил просмотр и, похвалив за трудолюбие, ответил положительно на просьбу принять меня в специальную мастерскую Швабинского при Академии изобразительных искусств.

Это был 1924 год.

Незабываемая пора молодости, когда так нужен поводырь, ибо мастерство, познание искусства гравера, нелегкое, многотрудное, не приходит сразу. Швабинский был не только блестящим профессионалом.

Кроме виртуозного владения кистью, карандашом, резцом, он обладал неоценимым даром педагога.

Всю жизнь будут помнить его школу.

… Василий Ильич достал три штихеля — блеснула острая сталь.

— Вот эти штихели, — промолвил Касиян, — я берегу уже двадцать с лишним лет. Покидая горящий от бомбежек Харьков, из всего имущества я взял только их. Теперь я могу тоже сражаться с фашистами, — ведь это мое оружие.

Думаю, что Швабинский, мой учитель, благословил бы меня.

Ведь гитлеровцы оккупировали не только Харьков, Киев, но и Прагу. Но я надеюсь еще увидеться со своим старым профессором, когда нацизм будет изгнан из Европы.

В 1958 году Василий Ильич был приглашен в Прагу на юбилейные торжества, посвященные восьмидесятилетию со дня рождения Макса Швабинского.

К сожалению, встреча с учителем не смогла состояться.

Мастер уже ушел.

Но ученики его «Специальной студии», старые друзья Касияна, преподнесли ему на память чудом уцелевший эстамп его гравюры, сделанной в те далекие двадцатые годы.

Так жива, несмотря на самые суровые жизненные испытания, дружба культур, искусств.

Касиян написал в своих воспоминаниях:

«Только то твое, что ты отдал». Эти строки великого грузинского поэта Руставели, записанные украинским мастером, учеником чешского художника, как нельзя лучше подчеркивают связь времен и народов.

Агесандр. Афродита Милосская

ШЕДЕВРЫ

Изделие, ремесленник, мастер, профессиональное мастерство. Высшее достижение искусства. Как эти слова мирно и согласно существуют рядом.

Да, шедевр, как всякое большое творение живописи, скульптуры или любого другого вида искусства, немыслим без мастерства. А мастерство «как известно, невозможно без освоения традиций, школы, если хотите, цеховых навыков.

Недаром в пору расцвета искусства, в эпоху итальянского Ренессанса все начиналось с боттеги — мастерской, которой руководил выдающийся художник, передающий свой опыт, знания ученикам, начинавшим свой труд с азов.

Юноши, а порой мальчишки терли краски, грунтовали доски. Копировали образцы. Рисовали с антиков и натуры.

А уж затем писали, включаясь постепенно в заказные работы, исполняемые учителем.

Так, Леонардо проложил свой путь к всемирной славе в боттеге Андреа Верроккьо, где учился рядом с Гирландайо.

Все шло в то далекое время в ежедневных трудах, неустанном учении, в состоянии вечного преклонения перед пластическим идеалом, воспетым еще в пору греческой античности.

Дух времени Ренессанса — юный, порою мятежный и беспокойный — нисколько не мешал творить.

Каждый грозный владыка грезил заполучить к своему двору если не самого прославленного живописца, подобно Рафаэлю или Тициану, то хотя бы его создания.

Но не только святейшие папы, короли и герцоги жаждали обладать произведениями больших живописцев.

Обыкновенный флорентийский купец Франческо Джокондо стал причиной появления знаменитой «Джоконды», заказав да Винчи портрет своей супруги. Красота в искусстве при всей сложности, а порою жестокости времени итальянского Ренессанса была почитаема всеми, боготворима и желанна.

Ренессанс.

И если Древний Восток, Египет, Греция, Рим оставили нам непревзойденные памятники скульптуры и архитектуры, то итальянский Ренессанс показал всю прелесть земной радости бытия, запечатленной в еще неведомых по прелести картинах.