Геринга поместили на четвертом этаже гостиницы «Гранд-отель» в городке с термальными источниками под названием Мондорф-ле-Бен, там же находилась группа самых высокопоставленных нацистов: Риббентроп, Кейтель, Йодль, Лей, Штрайхер и Франк; у последнего были перебинтованы запястья – он пытался покончить жизнь самоубийством. Как заметил Геринг с неописуемым удовлетворением, среди них присутствовал и гросс-адмирал Дёниц, который благодаря маневрам интригана Бормана украл у него титул нового фюрера рейха. [17]Чтобы избежать новых и весьма нежелательных попыток самоубийства со стороны заключенных, американцы удалили из их комнат светильники и розетки, а стекла в тысяче шестистах окнах заменили на перспекс.
Рожденный и выросший в горах, проведший юность среди небесных сфер, ас авиации, последний командир легендарной эскадрильи «Рихтгофен», привыкший ездить по дорогам рейха за рулем больших спортивных автомобилей, маршал чувствовал себя в голой комнате в Мондорфе как лев в клетке. Подобно одному из оленей, которых он многие годы преследовал и убивал, он – один из самых знаменитых охотников Третьего рейха – оказался в ловушке. Он с невыразимой ностальгией вспоминал свой дворец в стиле ренессанс в Каринхалле, необъятный зал, оформленный под шведский охотничий павильон, кабинет, который был больше, чем у Муссолини, роскошные ковры, чудесные трофеи (в том числе оленьи рога), гигантские оттоманки, на которых ошеломленные иностранные дипломаты сидели, словно блохи, рассматривая унизанные кольцами пальцы Геринга, а также льва, растянувшегося на его столе.
К несчастью для маршала, меры безопасности включали изъятие багажа. Так что через несколько минут солдат обнаружил капсулу с цианидом, спрятанную в жестяной банке с кофе, упакованной в одном из его синих чемоданов. Но это было еще не все. Гостиница находилась под охраной бравого полковника Бертона К. Эндрюса; Геринг презирал его, считая спесивым и невоспитанным. Кроме того, Геринга смешила начищенная до блеска каска Эндрюса, из-за которой он прозвал его Брандмейстером. Эндрюс отомстил Герингу, которого называл Толстяком, за насмешку, издевательски изъяв у него, среди прочего, золотой значок люфтваффе, настольные часы, дорожные часы марки «Мовадо», туалетный несессер, золотой портсигар, украшенный аметистами, с монограммой принца Павла Югославского, серебряную шкатулку для лекарств, шкатулку для сигар, выполненную в золоте и бархате, часы, украшенные бриллиантами, золотую цепь, три ключа, кольцо с изумрудом, кольцо с бриллиантом, кольцо с рубином, булавку люфтваффе с бриллиантами, четыре запонки с полудрагоценными камнями, золотую булавку в форме ветви, булавку со свастикой из бриллиантов, личную серебряную печать, медаль «Pour le mérite», [18]Железный крест первой степени 1914 года, золотую зажигалку, две старые норвежские запонки для воротника, латунный компас, авторучку с надписью «Герман Геринг», серебряную плевательницу, серебряную шкатулку в форме сердца, даже позолоченный карандаш и – остатки сладки – 81 268 марок.
Когда Геринг понял, что ему оставили только зубную щетку, мыло и губку и что у него нет даже гребенки, чтобы пригладить шевелюру, он написал протестующее письмо генералу Эйзенхауэру, с которым безуспешно пытался встретиться вот уже несколько месяцев: «Ваше превосходительство, я не могу поверить, что вам известно о том унизительном воздействии, какое это грубое обращение производит на меня». Ему было отказано в разрешении увидеться с женой и дочерью. Его подвергли тщательному медосмотру, из которого следовало, что рейхсмаршал при росте метр семьдесят семь весил сто девятнадцать килограммов. Он был человеком тучным, вялым и, в общем, находился в довольно-таки неважном физическом состоянии. Чрезмерная масса тела отчасти объяснялась гормональными расстройствами – последствием тяжелого ранения в пах – и длительной зависимостью от морфия. Зад у него был шириной не меньше метра. Пытаясь сделать плечи столь же внушительными, сколь и бока, он носил пятисантиметровые подкладки. Зато его коэффициент умственного развития равнялся 138 и уступал – среди руководителей нацистов – лишь показателям Ялмара Шахта (143) и Артура Зейсс-Инкварта (141).
Он обильно потел, глаза у него были навыкате, к тому же он страдал от одышки и постоянных обмороков и жаловался на сильную нервную дрожь в руках – и тем не менее нельзя было сказать, что он болен. Но сам маршал утверждал, что за последние месяцы он перенес многочисленные сердечные приступы и всевозможные расстройства. Конечно, его история болезни была довольно-таки интересна. В 1925 году из-за злоупотребления морфием и эвкодалом его в смирительной рубашке поместили в шведскую психиатрическую клинику в Лангбру. Там он неоднократно отказывался от болеутоляющих инъекций, боясь, что его объявят сумасшедшим, пока он будет находиться под действием лекарств; не хотел он и фотографироваться для больничной карты, заявив, будто является мишенью еврейского заговора. Кроме того, в бесчисленных галлюцинациях он видел, как Авраам вбивает ему в спину раскаленный гвоздь, предлагает вексель и обещает трех верблюдов, если он перестанет преследовать евреев. Двенадцатого августа Геринга перевезли в Нюрнберг на американском транспортном самолете С-47. Маршал понял, что судебный процесс вот-вот начнется. Он отправлялся в полет, который должен был стать для него последним в жизни, с воинственным блеском в глазах. Во время посадки он рассматривал через иллюминатор апокалипсический пейзаж: Нюрнберг превратился в груду развалин. Геринга заперли в камере четыре на два метра с металлической койкой, привинченной к полу, крошечным туалетом, встроенным в нишу в стене, и столиком, на который Геринг поставил фотографию своей дочери Эдды. На обороте детским почерком было написано: «Дорогой папа, возвращайся скорее ко мне. Я тебя жду. Тысяча и тысяча поцелуев от твоей Эдды».
В то время как процесс против нацистских иерархов набирал обороты, Геринг, уже оказывавший магнетическое влияние на тюремного врача, добродушного доктора Пфлюкера, активно искал способ подкупить кого-нибудь из американских офицеров, кого-нибудь, кто будет не слишком рьяным служакой. В короткий срок он вроде бы завоевал дружбу лейтенанта Джека Д. Уиллиса, техасского пьяницы-великана, страстного охотника, как и он сам, у которого имелся ключ от камеры, где хранятся вещи. Геринг подарил ему золотую авторучку, швейцарские часы с монограммой, коробок для спичек, украшенный свастикой, и золотой портсигар, принадлежавший Геббельсу. Уиллис за это доставил письмо маршала Эмми и маленькой Эдде, которую между тем вместе с матерью поместили в тюрьму Штраубинга. Несколько месяцев спустя Эмми сумела переслать мужу письмо, в которое был вложен талисман-четырехлистник. Его сразу же конфисковала служба охраны. Геринг написал жене, чтобы поблагодарить за идею. «Но что ж тут поделаешь? Удача покинула нас».
После ряда душераздирающих прошений, которые Эмми Геринг направляла в трибунал, было решено, что ей разрешат встретиться с мужем. «Я не видела его год и три месяца. Несколько минут, которые я могла бы видеть его и держать за руку, бесконечно помогли бы мне выстоять дальше». Неумолимый полковник Эндрюс каждую неделю переносил свидание. 12 сентября 1946 года Эмми, бледная и похудевшая, полчаса виделась с Герингом, который сидел за стеклянной перегородкой, пристегнутый наручниками к охраннику. Пять дней спустя пришла очередь маленькой Эдды, и та залезла на стул, чтобы показать отцу, как она выросла, прочитала выученные наизусть баллады и стихотворение, звучавшее так: «Допрежь всего, правдив и честен будь / и никогда не позволяй, чтоб губ твоих / коснулась ложь». Согласно легенде, Геринг расплакался, постучал пальцами по стеклянной перегородке и сказал девочке растроганным голосом: «Запомни эти слова, Эдда. Запомни их на всю свою жизнь».
Больше ему не доведется увидеть дочь. Эдда впоследствии прославится наивно-ребяческим заявлением: когда газеты всего мира задавались вопросом, как же удалось Герингу раздобыть цианид, девочка сказала, что в потолке камеры ее отца открылось окно и ангел Господень спустился из рая, чтобы принести ему капсулу с ядом. Как бы там ни было, 29 сентября жен обвиняемых увезли из Нюрнберга. Однако перед этим состоялось краткое свидание, по завершении которого Эмми простодушно спросила: «Ты веришь, что однажды я, Эдда и ты будем свободны и сможем быть вместе?» Геринг лишь тряхнул головой и быстро проговорил, дыша на стекло: «Умоляю тебя, дорогая. Перестань надеяться».