— Двое за бортом!
ГЛАВА 2
Отчаянный призыв. — Затеряны в океане. — Акулы. — Древесный ствол. — Среди ветвей. — Оригинальный разговор. — Шерстяной король. — Тотор и Мериносик. — Берег! Виден берег! — Пресная вода. — Эгоизм. — Ссора. — Берегись!
Корабль, делающий приблизительно 16 узлов, проходит в час шестнадцать раз по 1852 метра, то есть около 30 километров. Словом, это то, что называют коммерческой скоростью на железной дороге.
Но пассажирский поезд можно легко остановить — на это есть тормоза. Пароход — иное дело!
Водный исполин, не имеющий твердой опоры, должен сначала остановиться, затем дать винтом задний ход. Эти маневры требуют времени, ибо большую скорость сразу не погасить, — судно по инерции уходит далеко вперед. Так получилось и с «Каледонцем», — несмотря на крики и судорожные усилия остановить судно, громада из дерева и металла удалялась от места происшествия с быстротой болида.
Ожесточение обоих противников не выдержало испытания ужасным купанием. Видели вы когда-нибудь готовых разорвать друг друга собак, на которых с размаху выливают ведро воды? Свара немедленно прекращается, а собаки разбегаются, прижав уши. Вот и молодые люди, оказавшись за бортом, конечно, вынуждены были забыть о драке и употребить все силы на спасение. Выплыв на поверхность, они увидели темный корпус и светящиеся мачты «Каледонца», который стремительно удалялся от них.
Оба пришли в ужас, оба закричали, но бесконечная водная пустыня поглотила их слабые голоса. А яркий свет все удалялся, постепенно затухая в волнах.
Во внезапно наступившем мраке юный янки высунулся до пояса из воды и закричал срывающимся голосом:
— Сюда! На помощь! Тысяча фунтов… десять тысяч спасителю! Мой отец богат, — кто хочет золота?! Помогите, помогите!
Француз уже оправился и не тратил силы на крики. Чувство юмора вернулось к нему, и он предложил вопящему янки:
— Ну, дружок, спой-ка это на мотив песенки «Каде Руссель» и попроси заодно халат на ночь.
— Сюда! Помогите! Дам золота… Миллион, два, слышите…
— Да брось ты чушь молоть! Мы в огромной лоханке, и ты здесь такой же бедолага, как и я.
Прошли две долгие, жестокие минуты. «Каледонец» пронесся целый километр и только тогда сумел остановиться. Стали спешно снаряжать спасателей. Наконец — взмах весел, и лодки отошли к месту несчастья.
Так как на борту не было светящихся буйков, предстояло отыскивать попавших в море буквально на ощупь, в полном мраке, пока пакетбот не развернется и не подойдет к тому же месту. А это не менее двадцати минут!
Американец продолжал бессмысленно кричать. Француз же, не терявший головы, заметил, что, хотя они изо всех сил плывут к пароходу, их неуклонно относит в сторону. Всего за несколько минут электрическое сияние оказалось далеко слева.
— Слышишь, ты, — обратился он к янки, — нас подхватило сильное течение и несет к берегу.
— На помощь! На помощь! — был все тот же ответ. — Сто тысяч долларов, только помогите!
— Ну, ты довольно однообразен, зайчик мой, напрасно кричишь… Не все можно купить за деньги. Разве не видишь, мы удаляемся. Самое время спеть: «Прощай, кораблик ми-и-лый».
В это время юный француз заметил и еще кое-что, сильно его встревожившее.
Между тем янки совсем упал духом:
— Проклятье! Это правда… Пароход далеко. Я погиб!..
— Зато они близко… Все-то ты твердишь «я» да «я». Ты, право, эгоист. Я-то нет, и вот доказательство. Говорю тебе, греби! Колоти лапами изо всех сил, слышишь!
— Что? В чем дело?
— Плыви, понятно? И постарайся наделать побольше шума! Тогда они уйдут, — мне отец говорил…
— Кто уйдет?
— Акулы! По-английски «shark», милейший…
Действительно, вокруг то и дело вспыхивали фосфорические полосы. Они то перекрещивались, то вновь отдалялись друг от друга, но главное — неуклонно приближались к терпящим крушение людям.
Молодой американец, вскрикнув от ужаса, начал судорожно барахтаться.
— God bless me! [19]Акулы — это ужасно!
— С ними шутки плохи! Они с непрошенными гостями не церемонятся… Черт возьми, в открытом море рискуешь угодить в скверную компанию!
Расстояние между пловцами и пароходом увеличивалось с пугающей быстротой, зато акулы, увы, не отставали. Однако осторожные хищницы, испуганные резкими движениями пловцов, пока что на них не нападали. Между тем спасательные шлюпки безнадежно отстали. Течение слишком далеко унесло молодых людей. Янки проклинал вся и всех, француз стойко переносил свое несчастье и думал только о том, что хорошо бы в конце концов куда-нибудь доплыть. Первый, чувствуя ледяное дыхание смерти, оплакивал счастливую, беззаботную жизнь, которая была для него незаслуженным подарком с колыбели. Второй же, сохраняя великолепное хладнокровие, прикидывал, что берег, пожалуй, не так далек.
Но вот что-то и впрямь зачернело перед ними. Громадное, вырванное с корнями дерево, также уносимое течением. Шестидесятиметровый ствол с сучьями — настоящий плавучий островок!
— Удача! — закричал француз. — Отец говорил, что каждому потерпевшему кораблекрушение попадается плывущее дерево, посланное Провидением [20]. Вот и оно! Влезем-ка на него! Готово!
Он ухватился за огромную ветку. Ноги, руки заработали вовсю — и вот с обезьяньей ловкостью юный пловец взобрался на ствол. При скудном свете звезд товарищ по несчастью увидел его и последовал хорошему примеру. Хоть на какое-то время скрыться от акульих челюстей. Ощупью каждый нашел по развилке в ветвях и устроился поудобней, предоставив течению нести дерево.
А что же свет парохода? Исчез! Они одни на шатком древесном обломке, одни, если не считать хищниц, острые зубы которых, как ножницы, клацали впустую, вдали от людей, брошенных на милость прибоя или любой волны, которая, всего лишь чуть-чуть переместив центр тяжести, может окончательно сбросить их с кроны во власть морских чудовищ…
Часы тянулись нескончаемо долго. Ужасные часы! А там, на небесной тверди, медленно, в величавом спокойствии вечности перемещались звезды.
Вцепившиеся каждый в свою ветвь, с затекшими ногами, оба, промокшие до костей, юноши дрожали, несмотря на теплую тропическую ночь.
Время от времени дерево странно вздрагивало. Это американец, уставший от неудобного положения, менял позу. Парижанин, более закаленный и более осмотрительный, разумно сохранял неподвижность.
— Осторожней, приятель, осторожней, — урезонивал он недавнего врага, — не то дерево перевернется, а тогда — шутки плохи!
Американец, не переставая стонать и чертыхаться, никак не отозвался на это обращение.
— Ты болен? — с участием спросил его француз.
Ответа не было.
— Значит, все еще дуешься? Ну и нрав! Послушай! Дуться в такую минуту не просто мерзко, это еще глупо! Я тебе напрямик говорю!
Тогда наконец послышался сердитый ответ:
— Это все из-за вас! С какой стати вы влезли в мои дела? Я вас не знаю и знать не хочу! С людьми такого сорта у меня нет ничего общего… Вы не принадлежите к моему кругу!
Из ветвей послышался звонкий хохот. И вот на обломке шаткого дерева между не видящими друг друга собеседниками начался во мраке безумнейший из разговоров:
— А между тем меня тебе представили — мой кулак и нога. Неужели в твоем высшем свете этого недостаточно для знакомства?
— О, если мы только выберемся на сушу, я отплачу, я вам шею сверну!
— Ну и ну! Ты думаешь, я так и буду этого дожидаться? О нет, малыш, я тебе покажу, как люди моего сорта намыливают шею таким, как ты!
— Да кто вы такой?.. Я говорю с вами по-английски, а вы, хоть отлично понимаете этот язык, отвечаете по-французски, правда, употребляя далеко не классические обороты!
— Оказывается, ты не такой дурак, каким казался!
— Кто же вы?
— Меня зовут Тотор.