Но если Людовик XIII и король, он еще не мужчина. Женатый уже два года на испанской дофине Анне Австрийской, он муж ее только по имени. И тщетно г-н Дюран, провинциальный уполномоченный по военному ведомству, сочиняет для него балеты, где король изображает демона огня и поет королеве нежнейшие стихи, — вся его галантность сводится к этим строчкам:
И в самом деле, на Людовике XIII было одеяние, расшитое языками пламени; но, раздеваясь на ночь, он снимал это одеяние и пламя вместе с ним.
Поскольку балет «Освобождение Рено» не дал результата, решили поставить другой балет, под названием «Приключения Танкреда в волшебном лесу». На этот раз хореография г-на де Поршера несколько возбуждает короля, и любопытство его простирается вплоть до желания узнать, что происходит в брачную ночь между настоящими супругами. Господин д'Эльбёф и мадемуазель де Вандом показывают королю репетицию еще не сыгранной пьесы. И ничего не происходит: король проводит два часа в спальне супругов и спокойно возвращается в свою холостяцкую спальню.
Подстрекаемый испанским послом и папским нунцием, за это важное дело берется де Люинь, не скрывающий от своих вдохновителей, что он рискует потерять доверие.
Был выбран день 26 января 1619 года.
О том, как проходил это день, нам вновь расскажет дневник Эруара.
Двадцать пятого января 1619 года король, не подозревающий о том, что ждет его в конце дня, проснулся в отличном самочувствии, с ясным и даже относительно веселым лицом. Он позавтракал в четверть десятого, прослушал мессу в Башенной часовне, председательствовал в Совете, пообедал в полдень, нанес визит королеве, прошел галереей в Тюильри, вернулся тем же путем на Совет примерно в половине пятого, поднялся к г-ну де Люиню, чтобы возобновить в памяти свой балет, вновь посетил королеву, ушел от нее в десять часов, вернулся в свои апартаменты и лег спать. Но не успел он лечь, как в спальню вошел де Люинь и предложил ему встать. Король посмотрел на него с таким удивлением, словно тот предложил ему совершить путешествие в Китай. Но де Люинь настаивал, говоря, что Европа начинает беспокоиться, видя французский трон без наследника, и что стыдно будет королю, если его сестра, мадам Кристина, только что вышедшая замуж за принца Амедея Савойского, сына пьемонтского герцога, родит ребенка раньше, нежели королева — дофина. Поскольку, однако, все эти резоны, хоть король умом и одобрял их, казались ему недостаточными, де Люинь попросту взял его на руки и понес туда, куда Людовик вовсе не хотел идти. Если у вас есть хоть малейшее сомнение в этой маленькой подробности, о которой не рассказал вам ни один историк, а рассказывает романист, прочтите депешу папского нунция от 30 января 1619 года; вы найдете в ней следующую, по нашему мнению, убедительную фразу: «Luine ha prese a traverse, do conduce quasi per forza at lelto della Regina».*
Но если де Люинь не утратил доверия, а, наоборот, приобрел титул коннетабля, то все же труд его пропал даром или, во всяком случае, вознагражден был слишком поздно. Дофин, которому предстояло соревноваться в скорости появления на свет с первенцем герцогини Савойской, родился, несмотря на пылкие ожидания, лишь девять лет спустя, то есть в 1628 году. Аде Люиню не посчастливилось увидеть плоды посаженного им дерева: в 1621 году он умер от крапивной лихорадки. Эта смерть расчистила дорогу Марии Медичи. Возвращенная из ссылки, она вновь оказалась в Париже; она привезла с собой Ришелье и добилась включения его в состав Совета. Он уже год как был кардиналом, а через год ему предстояло стать первым министром.
С тех пор началось правление Ришелье. Объявив себя противником австрийской и испанской политики, он поссорился сразу с Анной Австрийской и Марией Медичи. С этого времени его преследует ненависть, окружают заговоры. У Марии Медичи, как у короля, есть свое министерство и тоже во главе с кардиналом: его зовут Берюль. Разница в том, что кардинал де Ришелье — человек гениальный, а кардинал де Берюль — дурак. Месье, которого Ришелье женил и которому, рассчитывая найти в нем поддержку, отдал огромное состояние мадемуазель де Монпансье, плетет против него заговоры. Создается тайный совет во главе с врачом Буваром, сменившим на посту королевского медика достойного доктора Эруара. С помощью Бувара Месье, наследующий Людовику XIII, если тот умрет бездетным, держит руку на пульсе больного, ибо Бувар, человек чисто испанской набожности, не вылезающий из церквей, беззаветно предан королевам. Ведь все знают, что этого мрачного короля изнуряет скука, мучают заботы; он чувствует, что его не только никто не любит, а наоборот, все ненавидят; врачи в соответствии с наукой того времени изводят его безжалостными слабительными; у него уже не остается крови, а ему каждый месяц делают кровопускания. Он в любую минуту может потерять сознание и покинуть этот мир в той же черной меланхолии, которая, сколько с нею ни боролись, составляет его жизнь. Если король умрет, Ришелье окажется во власти своих врагов и не позднее чем через сутки будет повещен. И все-таки, несмотря на эти надежды, Шале не терпится; он предлагает убить кардинала. Мария Медичи поддерживает это предложение; г-жа де Конти покупает кинжалы, а у доброй Анны Австрийской находится единственное возражение: «Он священник».
Что касается короля, то он со времени убийства Генриха IV ненавидит свою мать; со времени заговора Шале не доверяет своему брату; со времени любовной интриги королевы с Бекингемом, а особенно со времени скандала в амьенских садах презирает свою жену; он не любит ни ее, ни женщин вообще; у него нет ни одной добродетели Бурбонов и есть лишь половина пороков Валуа; со своей семьей он теперь холоднее и недоверчивее, чем когда-либо. Он знает, что итальянская война, затеваемая им — вернее, кардиналом, — совсем не по душе Марии Медичи, Гастону Орлеанскому и особенно Анне Австрийской, поскольку в действительности это война против Фердинанда II и Филиппа IV, а королева — наполовину австриячка, наполовину испанка.
Поэтому, когда, сославшись на сильную головную боль, она отказалась вечером присутствовать на балете в честь взятия Ла-Рошели, то есть в честь победы ее мужа над ее любовником, у Людовика XIII тотчас возникло подозрение, что она осталась у себя, затевая какую-то интригу. Весь вечер он смотрел не на танцоров и танцовщиц, а на королеву-мать и Гастона Орлеанского, чуть слышно обмениваясь с кардиналом, сидевшим в его ложе, замечаниями, не имевшими никакого отношения к хореографии. Когда балет кончился, он, вместо того чтобы вернуться к себе, решил пройти к королеве, не предупреждая о своем визите, чтобы застать ее на месте преступления, если таковое будет. Вот почему он, как мы видели, столь неожиданно, предшествуемый двумя пажами, сопровождаемый двумя фаворитами и Беренгеном, появился в прихожей королевы как раз в тот миг, когда граф де Море и его неизвестная проводница исчезли в соседней комнате.
Войдя к королеве, Людовик XIII через пять минут вышел от нее.
Вот что произошло за эти пять минут.
В тех случаях, когда король и королева ночевали под одной крышей, придворный этикет требовал — на случай супружеских поползновений, — чтобы двери в апартаментах королевы Франции на ночь не запирались. Поэтому король без труда в темноте и молчании отворил одну за другой три двери, отделявшие прихожую от спальни.
Войдя в спальню, он обежал быстрым взглядом самые темные углы и самые отдаленные закоулки.
Все было в полном порядке.
Королева спала, и само спокойствие этого сна могло свидетельствовать о ее невиновности; в то мгновение, когда Людовик XIII, более ревниво относящийся к своей королевской власти, чем к своим супружеским правам, отворил дверь и подошел к кровати, он мог услышать легкое и ровное дыхание.