— Идите быстрее, — послышался из-за его спины недовольный голос.

Мальчик явно торопился. Прежде чем показался пекарь, он неверной походкой заковылял по мокрым неровным булыжникам, неожиданно поскользнулся, попытался извернуться так, чтобы не наклонить поднос, но в результате его ноги поехали и он плюхнулся на камни. При этом поднос полетел в сторону. Десятки булочек откатились к сетке. Саранча не налетает на поле так быстро, как заключенные бросились к ограждению. Булочки исчезли через ячейки сетки в одно мгновение.

— Гады чертовы! Ворюги! Отдайте булочки! — завопил мальчик и лягнул металлическую решетку, отчего та зазвенела.

Но никто из заключенных его не послушался. Даже охранники, глядя на него, рассмеялись.

— Я про всех вас расскажу! — надрывался мальчишка. — Вас всех расстреляют!

Юный помощник пекаря в гневе швырнул шапку в сетку, и та упала в лужу. Дождь тут же пригладил его белесые волосы, похоже, что по его худому лицу покатились слезы.

— Теперь меня прогонят с работы! — проныл он.

— Держи, малыш. — Иене подошел к забору. — Можешь забрать мою. — Он пропихнул через сетку свою булочку, и мальчик жадно схватил ее.

— Спасибо.

— Осторожно, твой хозяин идет.

Мальчик в страхе посмотрел через плечо и быстро снова повернулся к Йенсу.

— Спасибо, — произнес он. — Это вам взамен. — Он достал из кармана толстый кусок черного хлеба. — Это мой завтрак. — Он сложил его пополам и передал через ограждение Йенсу.

— Эй, там! — крикнул один из охранников, вскинув винтовку. — Никаких передач!

Но Йене уже откусил большой кусок хлеба.

— Вам что, жалко, чтобы я съел кусок хлеба? Я думаю, вашему полковнику Тарсенову это не понравится.

— Какого дьявола?! Это что такое? — пробасил появившийся пекарь. — А ну иди сюда, тупой щенок! Где мои булочки?

Мальчишка тут же бросился подбирать с земли и бросать на поднос булочки, до которых не смогли дотянуться пальцы заключенных, но даже в темноте они казались грязными и мокрыми. Пекарь вырвал у него из рук поднос и стукнул мальчика кулаком так, что тот упал и ударился затылком о булыжники. Тот свернулся клубком и, закрыв лицо руками, протяжно заныл. Плечи его задрожали.

— Оставь в покое мальчишку! — крикнул Йене.

— Да пошел ты, зэк! Не твое собачье дело. Я из-за этого идиота недоделанного могу работы лишиться. — Пекарь пошел к телеге и снял следующий поднос.

К заграждению подошел охранник.

— Ну все, представление закончилось. Пошли дальше.

Чувствуя себя неловко от того, чем обернулась их жадность, заключенные снова выстроились в круг. Йене последним отошел от сетки.

— Эй, мальчик! Ты цел?

— Я? Да. — Сверкнув из-за пальцев блестящими глазами, он подмигнул Йенсу.

— Видишь вон там скамеечку?

— Ага.

— Если голова кружится, посиди там минуту, — сказал Йене, внимательно глядя на мальчика. — Мы там иногда сидим, когда ведем грузовик.

На лице пострадавшего появилась хитрая улыбка.

— Иди сюда, — раздался в холодном утреннем воздухе густой голос пекаря. — И бери поднос как положено, паршивец.

Мальчик вскочил на ноги и принялся за работу.

«Папочка, родненький». Йене не смог читать дальше, потому что его глаза тут же наполнились слезами. «Папочка, родненький». Сколько прошло лет с того дня, когда он в последний раз слышал эти слова! Он лег на кровать и представил себе дочь, ее огненные волосы, сверкающие на солнце в петербургском саду.

Он снова поднял письмо к глазам.

«Папочка, родненький, после долгих двенадцати лет мы даже не можем поздороваться. Короткая записка, спрятанная в куске хлеба… Поэтому я сразу перейду к самому важному. Я очень скучаю по тебе и думаю о тебе каждый день. Мама всегда говорила, что вспоминала тебя каждый раз, когда смотрела на меня. Мне очень не хочется тебя расстраивать, но я должна сказать, что мама погибла в прошлом году в Китае. Это был несчастный случай…»

Маленький листок бумаги задрожал в его руке, буквы расплылись. Нет. Валентина, нет! Почему ты не дождалась меня. Сколько бы раз я не обманывал себя, по я всегда верил, что когда-нибудь увижу тебя снова… Бешеная ярость захлестнула его, сжав горло так, что он почти задохнулся. Ярость, направленная на систему, которая без всякой причины лишила его свободы, на бесцельно прошедшие годы, на того, кто был причиной несчастного случая, отнявшего у него жену.

Он положил голову на записку, как будто написанное на бумаге могло как-то перейти ему в мозг. Долгое время он просидел вот так. В его сознании начали появляться образы, которые раньше он сдерживал, боясь, что они могут пошатнуть хрупкую основу его внутреннего мира. Свет в камерах заключенных никогда не выключался, даже ночью, так за ними было проще наблюдать, поэтому, когда прошел час, потом еще один, Иене встал с постели, плеснул на горящие щеки водой из рукомойника в углу и снова принялся за письмо.

«Папочка, родненький, после долгих двенадцати лет мы даже не можем поздороваться. Короткая записка, спрятанная в куске хлеба… Поэтому я сразу перейду к самому важному. Я очень скучаю по тебе и думаю о тебе каждый день. Мама всегда говорила, что вспоминала тебя каждый раз, когда смотрела на меня. Мне очень не хочется тебя расстраивать, но я должна сказать, что мама погибла в прошлом году в Китае. Это был несчастный случай. Она оставила мне письмо, в котором сообщала, что ты жив. Я уехала из Китая и стала искать тебя. Сначала узнала, что ты был в Тровицком лагере, а теперь приехала за тобой сюда, в Москву. Со мной Алексей Серов и Лев Попков. Я знаю, что связываться с тобой таким способом опасно, и я очень боюсь за тебя. Но если ты можешь хоть как-нибудь дать о себе знать, написать хоть что-нибудь, мальчик завтра снова приедет в тюрьму с пекарем.

Люблю тебя. Твоя дочь Лида».

Йене перечитал послание еще раз. Потом еще и еще. Он стал ходить по камере, впитывая слова дочери, рассматривая ее крупный наклонный почерк, пока не запомнил все до последней буквы, до последней запятой. Потом разорвал записку на мелкие кусочки и проглотил.

— Ты Алексею сказала? — спросил Попков.

Лида покачала головой.

— Нет.

— Ха!

В пекарне было тепло, как летом. Жар, идущий от печей, затуманил окна, и Лида с трудом могла рассмотреть, что происходит на улице. Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу, высматривая на дороге телегу. От напряжения нервы ее сделались хрупкими, как лед. Лев стоял позади нее в расслабленной позе, прислонившись плечом к стене. Он держал под мышкой толстую буханку черного хлеба и время от времени отрывал от нее большие куски и отправлял себе в рот. Черт! Как он мог есть в такую минуту? У самой Лиды крутило желудок от переживаний.

Наконец с темной улицы донесся ленивый стук лошадиных копыт, и через несколько секунд в пекарню ворвался мальчик. На его лице сияла широкая улыбка и расплывался огромный свежий синяк. Лида бросилась к нему и до того сильно обняла его худые плечи, что он вскрикнул и вывернулся. Даже Попков, испытывая облегчение, отпустил ему затрещину.

Лида подошла к стойке, за которой ее поджидал пекарь, и положила перед ним золотой браслет Антонины.

— Вы справились, — сказала она.

— Сколько стоит отец, Алексей? — спросила Лида.

Они шли рядом по улице Грановского, недалеко от университета, так же как всего пару месяцев назад гуляли по улицам Фелянки. Но теперь между ними не было той простоты, которую они ощущали тогда. Алексей настаивал на том, что должен найти себе в Москве отдельную квартиру. И хотя дождь прекратился, шагали они быстро, будто хотели оторваться от своих длинных теней.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Алексей.

— Я имею в виду: неужели ты можешь вот так просто купить себе нового отца? Отца, который обеспечивает тебя фальшивыми документами и взамен указывает, что тебе можно делать и чего нельзя? Тебе такой отец нужен?