Именно тогда Джексон понял, что откажется жить, если потеряет жену. Цепенящая правда, но он принял ее. Истинные Санторини, не испорченные суетой, не умеют любить иначе, чем всем сердцем и всей душой. Его дед Джозеф прожил всего несколько дней после смерти его бабушки Джиа.

— Тейлор. — Ласка не возымела действия. — Тейлор.

Она опять вскинула голову, напуганная его резким тоном. Было похоже, что она вот-вот упадет в обморок. Поняв, что не в силах докричаться до нее, Джексон подхватил ее на руки и понес в спальню, рассчитывая присесть на край кровати.

— Нет! Не надо. Отпусти меня. Я ничего не хочу!

Несмотря на свою слабость, Тейлор попыталась бороться. Она боялась и одновременно умоляла.

Нахмурившись, Джексон пронес ее мимо кровати и присел у окна, усадив ее себе на колено. Она любила сидеть здесь на солнце и читать, поэтому на стуле всегда лежало мягкое одеяло из ангорской шерсти. Он закутал ее этим одеялом, встревоженный тем, что она так холодна, а потом принялся растирать сквозь одеяло ее руки и оледеневшие ноги.

После долгого молчания Тейлор спросила почти шепотом:

— Почему ты такой добрый?

— А почему я не должен быть таким?

— Я же сказала, нашего ребенка нет.

Эта боль в ее голосе едва не разбила ему сердце. Наполовину потеряв рассудок от горя, Джексон все-таки ни на мгновение не мог предположить, что Тейлор намеренно причинила вред их ребенку. Его piccolaне могла так поступить. Не могла так поступить женщина, сделавшая все, чтобы обеспечить своему брату любовь и заботу.

— Ты-то в порядке?

Она оттолкнула его, и темно-голубые глаза встретили его взгляд.

— Какая теперь разница? Ребенка нет!

Джексон слегка встряхнул ее.

— Послушай, дорогая, успокойся. Ты — вот что самое важное для нас всех. Для меня и для Ника. Что мы станем делать без тебя? Пойми это и поэтому постарайся сейчас взять себя в руки. Ты совсем слабая и вся дрожишь.

Она затрясла головой. Слезы уже наполнили ее глаза.

— Нет. Не жалей меня. Мне нужно умереть. Ведь я не уберегла нашего ребенка. Я не смогла! Не смогла! Не смогла!

Джексон подумал было, что у нее начинается истерика, но тут же увидел, что это всего лишь крик боли, питаемой гневом. Тейлор больше похожа на него, чем он сознавал раньше. Она ненавидит себя за то, что оказалась неспособной сохранить их ребенка. Он не возразил, когда она принялась бить его кулачками в грудь, захлебываться слезами и говорить. Он уже почти не сомневался, что именно случилось.

— Я не смогла уберечь нашего ребенка! Не смогла! — кричала Тейлор. — Там было… столько крови… Нашу b-bambinaбуквально вымыло из меня.

Горькие всхлипывания сотрясали ее с головы до пят, превращая ее из бойца в опустошенную горем мать.

Джексон подавил собственные слезы, прижал Тейлор к себе, несмотря на ее протесты, и стал ласково покачивать ее. Бедная его Тейлор. Она так привыкла защищать тех, кого считала своими близкими, так привыкла справляться с их горестями, а саму себя поддержать в трудную минуту оказалась не в состоянии. В мозгу Джексона встал образ Тейлор тех дней, когда она хлопотала за Ника, когда отважно вступалась за него самого, набрасывалась на тех, кто осмеливался его обидеть. Невозможно вынести ее боль. Плакала Тейлор долго, и каждая слезинка становилась каплей кислоты для сердца Джексона.

— Ты вызвала врача? — спросил он, когда всхлипывания стали переходить в беззвучный плач.

— Зачем? Я в полном порядке.

Теперь на нее нашло агрессивное настроение.

Джексон бросил взгляд на кровать и понял, почему ему не понравился ее вид: синие простыни не должны быть почти фиолетовыми. Его сердце замерло. Сколько же крови она потеряла? Трясущимися руками он достал из кармана сотовый телефон и набрал номер неотложной помощи. Тейлор ничего не говорила. Она сидела на кровати, уставившись в одну точку, и тихо шептала что-то себе под нос. Когда бригада приехала, она молча подчинилась, встала и дошла до машины. Всю дорогу Джексон не выпускал ее руку.

В больнице он расхаживал, словно тигр в клетке, пока ему не сказали, что с его женой все в порядке, но было бы желательно оставить ее на ночь, чтобы понаблюдать. Тейлор положили под капельницу, а он устроился на стуле рядом с ней. Когда она внезапно снова начала тихо плакать, он в нарушение всех больничных правил обнял ее, очень осторожно, чтобы игла не выскочила из вены. Сидя на стуле возле кровати, он гладил ее тонкое тело, ставшее таким слабым и хрупким по сравнению с его собственным крепким и мускулистым телом.

Впрочем, в этот вечер он вовсе не чувствовал себя сильным. Скорее наоборот, беспомощным. Ведь он не только не сумел уберечь ее от несчастья, но и сейчас оказался не в состоянии избавить ее от страданий.

— Я ломаю голову, размышляя над тем, как тебе помочь, cara mia, — честно признался он. — Скажи, что я могу для тебя сделать. Только скажи, и я все сделаю. В лепешку расшибусь.

Он привык действовать, а не быть бесполезным наблюдателем.

Тейлор с трудом приподняла голову.

— Как помочь? А разве ты сам не мучаешься, дорогой мой?

Джексон печально улыбнулся.

— Я не прошел через то, через что прошла ты. Со мной все будет хорошо.

Она покачала головой и упрямо поджала губы.

— Не затыкай мне рот, Джексон. Пожалуйста, не надо. — Под маской упрямства явственно проглядывала беззащитность. — Ты нужен мне, будь рядом. Никогда раньше ты не был мне нужен настолько.

Он смотрел на ее серьезное, заплаканное лицо и чувствовал, как что-то надламывается в нем.

— Я всегда думал, что у нашей bambinaбудут глаза ее матери.

— И сердце ее papa.

Тейлор стерла слезы с его щеки, и только тогда он понял, что плачет. Впервые с раннего детства Джексон Санторини позволил себе заплакать. Неподдельное горе Тейлор стоило этого. Этого требовала и память их несчастной умершей bambina.

На следующий день Джексон отвез жену домой. До этого он успел распорядиться, чтобы заменили кровать в их спальне, понимая, что оба они ни за что не захотят снова лечь на нее. Первым делом Джексон заставил Тейлор выпить немного вина, после чего они уселись на согретых солнцем ступеньках, ведущих вниз с задней веранды. Тейлор села на одну ступеньку ниже Джексона и принялась молча смотреть на цветы и на порхающих среди них бабочек. Над ее чашкой с чаем поднимался пар. Джексон ласково обнял жену и привлек к себе.

— Сестра сказала, что если мы дадим волю горю, то быстрее вылечимся, — робко проговорила Тейлор.

— Что ты хочешь делать, cara?

Джексон потерся щекой о ее шелковые волосы, будто напоминая ей, что он находится в ее полном распоряжении. Ему необходимо что-нибудь для нее сделать. Что угодно, лишь бы к вей вернулась любовь к жизни.

— Я подумала, что можно было бы дать нашему нерожденному ребенку имя. Мы не знаем, был ли это мальчик или девочка, но ведь мы всегда думали о нем…

— …как о нашей bambina, — закончил за нее Джексон.

— Может быть… Может быть, посадить в саду что-нибудь красивое? Это и Нику может помочь, когда он узнает.

Джексон с трудом проглотил тугой ком, застрявший у него в горле. Ник так похож на свою ранимую сестру. Джексон понимал, что нужно быть предельно внимательным к его юному сердцу.

— Это ты хорошо придумала. И как мы ее назовем?

— А ты как предлагаешь?

Тейлор поставила чашку на ступеньку, положила голову на грудь Джексона и, взглянув вверх, встретила его взгляд.

— Роза.

Он полностью отдался своим мыслям и воспоминаниям.

Тейлор кивнула.

— Хорошее имя. Роза Санторини. — Впервые с минуты утраты она слабо улыбнулась. Неужели его Тейлор возвращается к нему? — А ты знаешь, я рада, что мы это сделали. Я не хочу лгать самой себе, будто она никогда не существовала.

Хотя Тейлор и улыбалась, в ней было столько печали и боли, что Джексону от отчаяния захотелось разбить что-нибудь.