Она повернулась и пошла, шурша муслиновыми юбками. Алисия поспешила за своей протеже, предварительно наградив Люка ослепительной улыбкой.

Открыв рот, Стоукхерст уставился в опустевший дверной проем, затем перевел недоверчивый взгляд на Чарльза:

– Она решила принять место?!

– Поздравляю, – осторожно произнес Эшборн.

Мрачная улыбка раздвинула губы Люка.

– Позови-ка ее назад.

Чарльз в тревоге посмотрел на него:

– Стоукхерст, погоди! Я знаю, что ты собираешься сделать. Ты измордуешь мисс Биллингз, доведешь мою жену до слез и оставишь меня разбираться с последствиями! Но ты должен забрать мисс Биллингз на несколько недель, пока я не найду ей другого места. Прошу тебя как друга…

– Я не дурак, Чарльз. Скажи мне правду. Кто она и почему я должен забрать ее из твоего дома?

Чарльз скрестил руки на груди, потом разнял их и заходил по комнате. Редко доводилось Люку видеть его в таком волнении.

– Она попала в… В общем, она оказалась в очень сложной ситуации. Чем дольше она пробудет у нас, тем большая ей грозит опасность. Я надеялся, что ты сегодня же заберешь ее с собой и продержишь какое-то время в деревне в безопасности.

– Значит, она скрывается от кого-то? Почему?

– Я сказал тебе все, что мог.

– Как ее настоящее имя?

– Это не важно. Пожалуйста, не спрашивай.

– Не спрашивать? И ты думаешь, что я разрешу ей общаться со своей дочерью?

– Эмме опасность грозить не будет, – поспешил возразить Чарльз. – Ни малейшая. Боже мой, ты же знаешь, как мы с Алисией относимся к твоей дочери! Как ты мог подумать, что мы поставим ее под удар?

– Сейчас я просто не знаю, что и думать.

– Всего на несколько недель, – умолял Чарльз. – Пока я не подыщу что-нибудь для нее. Мисс Биллингз действительно обладает знаниями, необходимыми для гувернантки. Она не повредит Эмме. Возможно, даже поможет ей. Люк, я ведь всегда мог на тебя рассчитывать. Я прошу твоей помощи.

Люк хотел отказать, но вспомнил странный внимательный взгляд, который бросила на него мисс Биллингз. Она была в беде и все же решила довериться ему. Почему? И кто она такая? Сбежавшая жена? Политическая беженка? Он терпеть не мог тайн и обязательно добирался до разгадки. В нем горела типично английская страсть к упорядочению и осмыслению всего, с чем он сталкивался. Это стремление было слишком сильным, чтобы ему противиться, ибо нет сильнее искушения, чем вопрос без ответа.

– Проклятие! – прошипел он себе под нос и коротко кивнул Эшборну. – Ладно, месяц, и ни днем больше. После этого ты заберешь ее у меня с рук.

– Спасибо.

– Я делаю тебе одолжение, Чарльз, – сумрачно объявил он, – не забывай об этом.

Лицо Эшборна расплылось в благодарной улыбке.

– Как будто ты мне это позволишь.

Тася, не отрывая глаз, смотрела в окошко кареты. Вдоль дороги тянулись поля, аккуратно обработанные, разделенные на небольшие участки. Она вспомнила свою родину, бесконечные версты нетронутых земель, серо-голубое, подернутое дымкой небо… Как не похоже на эту страну! Мощная военная и экономическая держава, Англия была на удивление маленькой. За окраинами многолюдных городов сразу начинались заборы, изгороди и зеленые луга. Прохожие, которые попадались на их пути, казались более процветающими, чем русские крестьяне. Их одежда была современной, никто не носил рубах или балахонов. Повозки были крепкими, а лошади – ухоженными и чистенькими. Селения с их деревянными хозяйственными постройками и коттеджами под соломенными крышами производили впечатление деловитой аккуратности. Не было видно деревянных банек – неотъемлемой принадлежности каждой русской деревни. Каким же образом остаются чистыми эти люди?

А еще здесь не было березовых рощ. И земля была не черной, а коричневой. И в воздухе не хватало бодрящего балтийского холодка. Тася поискала взглядом церковные кресты, но, как ни странно, и их не было. В России церкви были повсюду, даже в самом отдаленном захолустье. Золотые луковки куполов на белых башнях церквей и колоколен сияли на горизонте, как свечи, указывая заблудшим душам дорогу в их странствиях. И колокола! Русские любили колокола; их певучий звон, призывая к молитве, отмечал начало и конец праздника. Ей будет недоставать радостного колокольного перезвона. Англичане явно не были любителями звонить в колокола.

От мыслей о доме у Таси заныло в груди. Казалось, прошло гораздо больше недели с того дня, когда она ступила на порог дома кузины Алисии. Она была в полном изнеможении, без кровинки в лице. Тасе удалось с трудом улыбнуться, она пробормотала по-русски «Здравствуйте» и в полуобморочном состоянии упала кузине на руки. Ошеломленная ее неожиданным появлением, Алисия тем не менее сразу же повела Тасю в дом. Не было никаких сомнений в том, что она поможет ей всеми доступными способами. Их семья отличалась преданностью родным, воспитанной суровыми испытаниями славянской истории на протяжении многих поколений. И Алисия, которую привезли в Англию еще ребенком, оставалась истинно русской в своей верности родственным узам.

– Никто даже не догадывается, что я жива, – сказала ей Тася. – Но если они как-то узнают, что произошло, то сразу начнут разыскивать у родственников. Поэтому я не могу у вас оставаться. Я должна исчезнуть.

Алисии не надо было спрашивать, кто такие эти «они».

Русские власти, слишком занятые политическими интригами и постоянными волнениями, не зайдут особенно далеко в погоне за торжеством справедливости. Но если семья Михаила заподозрит, что она бежала, то они не успокоятся до тех пор, пока не найдут ее.

Ангеловские обладали немалой властью, а Николай, младший брат Михаила, был известен своей мстительностью.

– Мы должны найти тебе место гувернантки, – объявила Алисия. – На гувернанток никто не обращает внимания.

Даже другие слуги. Воспитание детей – это удивительно одинокое занятие, но зато и совершенно незаметное. Вообще-то у нас есть один друг, который может согласиться тебя нанять. Вдовец с дочерью.

Теперь, после первого Знакомства с лордом Стоукхерстом, Тася не знала, что и думать о нем. Обычно она легко разбиралась в людях, но со Стоукхерстом это оказалось не так просто. Среди тех, кого она знала в прошлом: бородатых придворных, самовлюбленных офицеров, томных молодых дворян, – не было таких лощеных европейцев. Но Тася чувствовала, что за его хладнокровием и невозмутимой внешностью скрывается железная воля. Он будет настойчиво добиваться того, что хочет. Она предпочла бы не иметь с ним дела, но жизнь не давала ей такой роскоши – возможности выбирать.

Она вспомнила, как он напрягся, когда она посмотрела на его отливающий серебром крючок. Вид его не вызывал в ней каких-то неприятных чувств. Без этого изъяна Стоукхерст показался бы ей вообще чуть ли не сверхчеловеком. Но по выражению его лица Тася догадалась, что милорд предпочитает, чтобы его боялись, а не жалели. Сколько же сил требовалось ему, чтобы скрыть от всех даже малейшие следы своей ранимости! И сколько было в нем гордости! Она окутывала его невидимым плащом.

Пока они ехали, Стоукхерст держал сверкающий крючок на виду, небрежно положив его на бедро. Тася подозревала, что он это сделал с умыслом – решил проверить, не будет ли она нервничать. Она не сомневалась, что была не первой, кого он так испытывал. Разумеется, она нервничала, но не из-за крючка: впервые в жизни ей пришлось остаться наедине с мужчиной.

Однако она больше не была оберегаемой от всех богатой наследницей, предназначенной в жены князю, любые прихоти которой исполняло множество слуг. Теперь она сама была служанкой, а человек, сидевший напротив, – ее хозяином. Раньше она всегда ездила в каретах, обитых внутри пушистым мехом, с золотыми накладками и хрустальными окошками в дверцах, расписанных французскими мастерами. С ними и сравниться не могла эта карета, хотя она была удобной и достаточно богатой. Тася подумала устало, что она никогда не готовила себе ванну, не стирала своих чулок. Единственным полезным ее умением было шитье, вернее, вышивание. С детства у нее была своя корзинка с иголками, ножницами и разноцветными шелковыми нитками – ее мать считала, что девочкам нечего сидеть сложа руки.