Сценарий Длигача оказался неумелым, все посмеялись и отвечать ему никто не стал. Теперь же Семен Туманов попросил капитана Подушкина поехать в Киев и посмотреть собаку на месте. Вдруг это именно то, что нужно? Сергей Подушкин вылетел в Киев и в тот же день отзвонился режиссеру: «Собака стоящая. Нужно брать. Самое главное, пес уже снимался в кино и привык к шумам и освещению. Хозяин у собаки хороший». И собаку, и хозяина немедленно привезли в Москву, но прежде, чем ехать на натуру в Каширу, надо было, чтобы пес привык к Никулину. Из воспоминаний Юрия Никулина: «К нашему дому на улице Фурманова, где мы тогда жили, подъехал мосфильмовский "газик". Из машины вышел человек небольшого роста с тоненькими усиками. Он подошел ко мне и, протянув руку, сказал:

— Меня зовут Михаил Давидович Длигач. Я инженер из Киева. А вот и моя собака — Дейк!

В открытую дверь машины высунулась здоровая морда пса. Собака посмотрела на него, на меня и спряталась. Длигач сказал:

— К вам огромная просьба. Я прошу, чтобы вы называли меня просто Мишей. А я вас — Юрой. Нужно об этом договориться сразу. И не потому, что я хочу быть с вами на короткой ноге, это нужно для него, — он кивнул на овчарку. — И будем на "ты". Собака сразу должна узнать твое имя. "Юрий Владимирович" ей трудно запомнить. Когда ты будешь называть меня Мишей, она поймет, что ты обращаешься ко мне.

Я согласился, хотя и подумал, что хозяин мудрит…»

Длигач относился к своей собаке, как к человеку. Он не сомневался, что она понимает всё, о чем говорят. И Дейк действительно мгновенно выполнял любую команду хозяина, более того — он реагировал на интонации его голоса. Никто в съемочной группе никогда раньше не встречал пса с таким развитым чувством собственного достоинства. Приказания хозяина он выполнял неукоснительно, но без «собачьего холуйства», словно понимал, что Длигач в некоторых вопросах опытнее. Пес выслушивал команду и исполнял ее точно, разумно, как нечто совершенно необходимое им обоим в данную минуту, и никакие объективные причины или обстоятельства не могли помешать ему исполнить свой служебный долг.

На студии в то время снимали сцены без участия собаки, но Дейка все равно приводили в павильон, чтобы он привыкал к Юрию Никулину, запомнил его запах. Спустя несколько дней Длигач велел Юрию Владимировичу захватить с собой на съемки несколько сосисок. В присутствии Дейка он велел Никулину передать эти сосиски ему. Юрий Владимирович сделал это. Длигач передал их собаке. Дейк стал их есть. «Вот видишь, — приговаривал Михаил, обращаясь к Дейку, — это Юра принес тебе сосиски, Юра».

На другой день он велел Никулину принести печенку. И всё повторилось: сначала Никулин отдал печенку хозяину собаки, а тот, говоря: «Это Юра тебе печенку принес, Юра», — скормил ее Дейку. Еще через день то же самое повторилось с любительской колбасой.

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Я не выдержал и спросил:

— А почему нельзя мне самому давать еду?

— Он из чужих рук не берет, — спокойно ответил Длигач, — может броситься.

Через неделю я вошел в комнату, где были хозяин с собакой, и услышал радостный возглас:

— Смотри, смотри, Юра! Ты видишь?!

И я увидел, что кончик собачьего хвоста шевелится.

— Ты видишь? Он тебя узнает! Он даже относится к тебе с симпатией!..

— Ну, ничего себе, — заметил я, — неделя понадобилась для того, чтобы кончик хвоста задергался. Сколько же нужно, чтобы хвост вилял вовсю?

— Время, время, и всё будет, — заверил Длигач. Действительно, через два дня я впервые дал Дейку колбасу.

Пес посмотрел на меня с недоумением.

— Бери, бери, — разрешил Длигач, — это Юра тебе принес. У Юры можно брать.

Дейк неохотно принялся есть».

А Длигач пошел дальше: однажды он положил ладонь на голову собаки и попросил, чтобы Юрий Никулин свою ладонь положил сверху. Потихоньку Михаил убрал свою руку, и ладонь Юрия Владимировича оказалась на голове собаки. Дейк покосился на него и тихо зарычал. Но хозяин скомандовал: «Спокойно!» — и собака не двинулась с места. В следующий раз Длигач, ведя Дейка на поводке по коридору «Мосфильма», незаметно передал поводок Никулину, а сам остановился. Собака шла вперед, не зная, что поводок уже держит не ее хозяин, а другой человек. Так прошли метров десять. Вдруг собака остановилась, повернулась и увидела, кто ее ведет. «Дейк! Спокойно! — крикнул Длигач. — Иди вперед. Это Юра. Это Юра, который приносит тебе сосиски и колбасу, иди вперед». Собака сделала несколько шагов. «Скажи ей "вперед", дай команду», — велел Длигач. Никулин скомандовал, и собака нехотя пошла вперед. Неожиданно Длигач свистнул и Дейк так рванулся к нему, что Никулин, у которого поводок был намотан на руку, упал, и собака протащила его несколько метров!

Прошло еще немного времени, и были назначены последние испытания: Никулина посадили в клетку вместе с Дейком, пригласили осветителей, шоферов, плотников и попросили их бить по клетке палками, будто они нападают. Дейк в бешенстве кидался на решетку и яростно лаял. Он защищал Никулина, и это означало, что собака признала актера. Можно было начинать съемки…

Дейк плевал на ветродуй. Пес и ухом не повел в его сторону, когда запустили этот жуткий мотор с пропеллером. Когда сняли первую сцену, режиссер подошел к Никулину и спросил, всё ли правильно тот делал в кадре и верный ли текст он произнес: оказалось, что все следили за собакой, а на актера никто никакого внимания не обращал.

Дейк работал замечательно, он словно понимал, что от него требуется. Ему даже нравилось сниматься. Стоило режиссеру крикнуть в микрофон: «Внимание! Мотор! Начали!» — как Дейк кидался к съемочной площадке, стараясь попасть в ближнюю перед кинокамерой точку. И, конечно, всех потряс Дейк во время съемки эпизода, когда Мухтару после ранения делают операцию. Пса положили на операционный стол, и, как только включили съемочный свет, он вдруг начал тяжело дышать, как будто действительно тяжело болен. Потрясенный Туманов шепнул оператору:

— Скорее снимайте!

День 15 079. 15 апреля 1964 года. Отец

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Утром обычного съемочного дня меня загримировали, переодели в милицейскую форму и повезли на съемку. Только сняли первый дубль, как мне вручили телеграмму из дома. Три раза подряд прочел я текст: "Папа заболел, приезжай немедленно". Как назло, свободных машин не было. Прямо со съемочной площадки меня отвезли в Москву на милицейском мотоцикле. Я даже переодеться не успел — поехал в милицейской форме. Так и вошел в палату к отцу»…

Оказалось, что Владимир Андреевич, как всегда опаздывая, бежал смотреть хоккей в Лужниках и, поскользнувшись, упал на спину. Весь матч он просидел, терпя сильную боль. Сумел самостоятельно добраться домой. А утром он уже не смог встать. Врач, приехавший на «скорой помощи», сразу поставил диагноз: инфаркт.

Два дня Юрий Никулин провел у отца в больнице. В палате лежали еще шесть человек. Владимир Андреевич не жаловался. «Ничего, мальчик. — Он всегда сына называл мальчиком. — Болит, правда, спина, но это ничего, врачи подходят, смотрят. Одно раздражает: такие идиоты лежат в палате. Разгадывают кроссворд и простейшее слово из пяти букв не знают. Я прямо волнуюсь, приходится им кричать!» Какой там «кричать» — Владимир Андреевич так плохо себя чувствовал, что говорил совсем тихим голосом. Видеть отца слабым, говорящим с трудом, было непривычно. Он всегда был бодрым, энергичным, всегда в движении, всегда от него исходила какая-то радость. Как бы трудно ни жилось, какие бы неприятности ни возникали с работой, Юрий Владимирович не видел отца печальным или озабоченным. С ним жилось легко. На Никулина нахлынули воспоминания. Вспомнилось, как отец читал стихи, как пел песни. «Отцвели уж давно хризантемы в саду…» — мурлыкал себе под нос Владимир Андреевич, одеваясь на работу, и все домашние знали: у него преотличное настроение. Вспомнилось, как товарищи по студии клоунады, идя в гости к Никулину, всегда спрашивали: «А отец будет?» И если да, то радовались, предвкушая, какие смешные истории и анекдоты они услышат.