— Не, я не купец, нет у меня торговой жилки — прогорю.

— Значит, как в Хлынов придём, на тебя можно больше не рассчитывать?

— Конечно! Не хочу больше рисковать. Денег — полно. Зачем мне морока?

И ещё трое выразили желание, получив деньги на руки, выйти из ушкуйников. Зосима мечтал купить большую избу в деревне, недалеко от Хлынова, купить коров, делать из молока сметану и масло на продажу. Онуфрий — тот собрался кузню купить в городе и, как дед его, стать кузнецом.

— Давно руки чешутся молот взять да раскалённое железо мять и гнуть ровно глину. С деньгами я и кузню куплю, и подмастерьев найму, и на крицы железные хватит.

Тихон, выслушав товарищей, тихо сказал:

— А ну вас всех, я в монастырь подамся, деньги братии отдам в дар.

Услышав такие слова Тихона, все онемели от удивления. Никто не ожидал от него такого поступка. Вроде и набожностью особой не отличался, и в бою себя проявил жёстко — немилосердно крушил боевым топором басурманские головы, как орехи. И вдруг — монастырь!

— Грехи на мне тяжкие, — ещё тише, едва слышно произнёс Тихон и, насупясь, отвернулся, отказываясь говорить о личном — болезненном и выстраданном.

И на втором ушкуе тоже трое высказали желание по приходу в Хлынов уйти из гребцов. Конечно, Михаил понимал, что разумный человек, да при деньгах, скорее всего, попытается начать своё дело. Когда над тобой начальника нет, дышится легче, но и риска прогореть больше. Однако ни Павел, ни Михаил не ожидали, что желающих уйти будет аж семеро. Фактически из старой команды, кроме кормчих, остался только Афанасий.

Гребцы — из бывших невольников — есть, но после ухода семерых человек фактически оказывался укомплектованным только один ушкуй. Михаил не особо расстроился — найдутся желающие, но в душе был немного уязвлён.

Вскоре дошли до Хлынова. Благо он уже недалеко был, только прошли поворот и — вот он, во всей красе, город на семи холмах, как и Москва.

Наняли две подводы, перевезли груз домой к Михаилу. Не в лавку снесли, а в жилую комнату. Сумерки уже опускались, потому молодой купец отпустил всех, напомнив кормчему наказ — зайти завтра.

Домашние на радостях не знали, куда усадить Мишку и чем угостить.

— Что-то долгонько тебя не было, ране быстрее оборачивался, — заметил дед.

— И товар чего-то не в лавку, а в жильё принёс, — добавила бабка.

— Надо так. Спать хочу, устал я с дороги. Он проспал долго и встал, когда Павел пришёл.

— Ты ещё в постели? Здоров же ты спать! Как Никита — на печи лежать хочешь?

— Прости, расслабился на домашней постели, и то — вымотался за плавание.

Михаил отсчитал четыре доли — по числу убитых гребцов.

— Знаешь, где семьи живут?

— Как не знать?

— Отдай с поклоном. Сам бы пошёл, да слёз женских боюсь.

На первое время Павел гребцов из невольников у себя поселил, да вскорости замечать стал — тяготятся они: негоже долго радушного человека стеснять, да куда деваться? Подобрал кормчий избу недалеко от своего жилища, поселил их там. Вроде утряслось всё.

Несколько дней Михаил отсыпался да отъедался, а потом к Косте решил наведаться. Поздоровались, обнялись, как братья.

— Ну, Михаил, садись, рассказывай.

— А чего тут говорить? Как долю гребцам отдал, так и ушли все, свои дела открыть хотят.

— А ты чего думал? Это жизнь. Человек всегда ищет, где лучше. Деньги-то надёжно спрятал?

— Надёжнее не бывает. Притопил вместе с ладьёй в укромном месте.

— Если о том больше двух человек прознает, это уже не тайна.

— Двое и знают — я да кормчий Павел, но он человек надёжный. Ещё, конечно, дома немного оставил — на жизнь да торговлю.

— Экий ты предусмотрительный да осторожный! Молодца! Я себе немного тоже оставил, остальное воинам раздал — трофей всё же, на меч взятый. Ты в Москву на ушкуе сходить не хочешь? — неожиданно спросил он.

— Ещё от Сарая не отошёл. Да и гребцы у меня новые, из невольников бывших, хочу пока погодить.

— А я и не тороплю. Но через седмицу — желательно отправиться.

— Ох, Костя, смотри! Не мне тебя учить — по годам да положению не вышел. Только не к добру твои отношения с Москвой. Не все в городе хотят под руку великого князя московского отойти.

— Молод ты ещё разуметь в размахе государевом!

— Как в поход звал да в бой за сокровищами направлял — про возраст не говорил!

— Ты, хоть и молод, а силён в торговых делах, разворотлив, сообразителен — спору нет. Это ж надо, как хитро придумал — сокровища под водой схоронить, с судном вместе! — Глаза Кости на мгновение сверкнули задором.

Он встал, походил по комнате, подошёл к Мишке и, положив тяжелые руки на плечи, заглянул в глаза юноше. От его пристального взгляда молодой купец непроизвольно съёжился. Решительно подняв руку, Костя с жаром продолжил:

— Ты в купеческом деле разумеешь, и то хорошо, но это одно. А тут — государственное устройство. Орда почему нас бьёт? Молчишь? Потому как русские разрознены. Рязань — сама по себе, Хлынов — в стороне, Великий Новгород да Псков много себе вольницы хотят. Вот потому татары нас и ломят. А объединимся все, под одним началом — всех врагов одолеем. И Орду проклятую, и Казань примучим. Да, много у Руси врагов — не сосчитать. Те же германские псы-рыцари, шляхтичи польские. Ты всего и не знаешь в своём Хлынове. Думаешь, Хлынов — пуп земли? Окраина зачуханная!

— Врешь! Напраслину возводишь! — задохнулся в обиде за родной город молодой купец.

— Тогда скажи: сколько лавок купеческих в Хлынове?

Мишка мысленно стал считать.

— Вместе с моей — тридцать три наберётся.

— Всего-то? В Москве столько на одной улице будет. Разницу зришь?

— Угу, — буркнул Михаил. — Только я ещё знаю, что ежели край вятский под Василия Тёмного отойдёт, купцам нашенским новые налоги платить придётся.

— Придётся какое-то время, — признал Костя. — Ты сейчас всё одно налоги платишь, и часть из них, заметь, — большая — ханскому баскаку идёт. Он как клоп на городе — только сосёт. А как под Москву отойдём, соберёмся с силами, сбросим и ордынское ярмо и казанское. Понял?

— Понял.

— Только язык за зубами держи и к поездке готовься. Ну, ты лучше меня знаешь, какие товары для торга купить, только учти — вместе со мной ещё двое воинов будут и груз, потому можешь взять на двух гребцов меньше — мои вместо них будут. И обратно мы с тобой пойдём. Ты же в Москве не был?

— Не доводилось.

— Вот и посмотришь стольный город. Свои товары продашь, московские купишь. Сам заработаешь немного и нам услугу окажешь.

— Договорились, — согласно кивнул головой Мишка.

Удовлетворённый результатом разговора, суровый воевода расплылся в широкой улыбке:

— Что мы всё о делах, да о делах? Давай хоть пива или вина попьём. У меня управляющий пивовара хорошего нашёл, пиво варит душистое, густое, тягучее. И рыбка копчёная есть.

— Уговорил.

За столом о делах не вспоминали. Отдали должное действительно вкусному пиву. Но Мишка больше на копчёного угря налегал да на сочащуюся жиром белорыбицу. Ух и вкуснотища!

Неделю Михаил вертелся, как тот угорь. Меха закупил, немного игрушек дымковских, расписных. Тяжёлого товара не брал, поскольку не знал, что Костя грузить собирается. Умолчал ведь, хитрован.

Костя сам его нашёл.

— Готов?

— Товар куплен, ушкуй у пристани.

— Тогда завтра утречком грузись и выходи. Ниже Хлынова по течению — верстах в десяти, мы тебя встретим.

Загрузил Мишка рано утром ушкуй товарами и отошёл от пристани. Павел удивлялся — что-то ты товара маловато взял? Мишка лишь улыбался в ответ.

Вскоре по правому берегу у уреза воды показались подвода и трое мужиков, призывно размахивающих руками.

— Пристань к берегу, — скомандовал Михаил.

В мужиках, одетых, как обычные гребцы, в простую одежду, Михаил не сразу узнал Костю — тот шапку на самые глаза нахлобучил. Пыхтя, едва затащили на ушкуй тяжеленный сундучище. Мишка готов был поклясться, что сундук тот самый, что в Сарае он на свой ушкуй грузил.