— Не сглазь, — ответил Алексей, допивая из банки жижу.

Полдня немцы не предпринимали атак, не стреляли, и мы занимались танком — чистили пушку, Алексей набивал круглые пулеметные диски патронами.

Немцы ударили одновременно со всех сторон: спереди послышалась частая автоматная стрельба, далеко сзади — выстрелы из пушек. Похоже, противник решил затянуть горлышко на котле.

Мы без команды забрались в танк и выдвинулись из леса на опушку.

Немцы тремя цепями шли по полю и густо, от живота, поливали автоматным огнем пространство перед собой. Наши немногочисленные пехотинцы головы поднять не могли из-за сплошного огня.

— Давай-ка, Леша, фугасные — три подряд.

Я выбрал место в цепи, где немцев было побольше, послал туда снаряд и беглым огнем — еще два, сместив прицел. Ага, не понравилось, залегли! И только они снова сделали попытку подняться, как мы ударили из обоих танковых пулеметов. Немцы снова залегли. Но что-то «Максим» на пехотной позиции молчит и где танк комбрига? За шумом собственного двигателя немудрено прослушать шум чужого мотора.

Я приник к смотровой щели. Нет, танка комбрига не видно. Наверное, отправился к нам в тыл — узнать, что за стрельба.

Немцы разом поднялись и бегом стали возвращаться на свои позиции. Ох, не к добру это — сейчас вызовут по рации самолеты. Чего-чего, а поддержка у них мощная. Как заминка при наступлении немецкой пехоты — или танки на подмогу идут, или самолеты очаг сопротивления гасят, или пушки все сравнивают с землей.

— Петр, сдавай назад, в лес.

Загнав танк в лес, Петр заглушил двигатель.

— Парни, собирайте ветки, маскируйте танк. Печенкой чую — сейчас самолеты прилетят.

Мы бросились собирать сбитые вчера артналетом, еще не успевшие засохнуть ветки и набрасывать их на танк. Едва успели все закончить, как в небе послышался гул моторов пикировщиков. Мы прыгнули в окопчик. С немецких позиций в нашу сторону дважды выстрелили красной ракетой. Цель указывали, сволочи!

Самолеты свалились в пике, от них отделились темные точки бомб. Ба-бах — нас тряхнуло. Бабах — на спину посыпались комья земли. А дальше бомбы падали с небольшими перерывами, пока один пикировщик сменял другого. Жутковато! А самое обидное — ну хоть бы один зенитный пулемет сюда, совсем обнаглели. Не спеша выбирают цель, делают один заход, другой… Как на учебном полигоне!

Наконец, отбомбившись, самолеты улетели.

Отплевываясь от пыли, мы выбрались из окопчика.

На опушке леса все было изрыто воронками — в лесу они просто не так бросались в глаза.

Самое главное — танк наш был цел. Сбросив ветки, мы нашли на броне лишь несколько вмятин от осколков. Стало быть, повоюем еще!

Далеко позади нас, в тылу, тоже гулко забухало — да так часто! Один танк так быстро стрелять не мог. Выходит, серьезные силы немцы бросили. А мы будем здесь стоять, пока есть снаряды и патроны, и сами целы.

— Вот что, Петр, как немцы в атаку пойдут, бери влево; по лесу метров сто пройди, а потом — на опушку. Боюсь, приметили немцы местечко, могут пушку противотанковую выставить. Как покажемся, так снаряд в борт и получим.

— Как скажешь, командир.

Я ползком подобрался к опушке леса и укрылся за изгрызенным осколками стволом сосны.

Немцы снова поднялись в атаку. Их встретили редкие винтовочные выстрелы нашей пехоты. Что же «Максим» молчит? Или пулеметчик погиб?

Гитлеровцы уже преодолели половину поля. Пора действовать!

Я вернулся в танк:

— Заводи, вперед!

Петр развернулся на месте и повел танк параллельно опушке, ломая деревья. Ну аки слон в посудной лавке! Потом повернул вправо и остановился на опушке.

А вот и немчики. Установили пушку, прикрыли ее ветвями. То-то я не смог ее разглядеть, когда наблюдал с опушки. Наш танк появился в стороне, и потому немецкие артиллеристы суетились вокруг пушки, занося станины и разворачивая пушку в нашу сторону. Не ожидали они от нас такого финта.

— Алексей, два фугасных — беглым!

Я подправил маховичками наводку — выстрел! И почти следом — второй! Точное попадание в цель и первым снарядом, и вторым!

Видевший результаты стрельбы через смотровой прибор Петр лишь поднял большой палец. Еще бы, в отличие от многих командиров РККА я закончил не краткосрочные курсы, а полноценное училище, и база для обучения была хорошей — мы водили танки, стреляли из пушек и пулеметов, нас натаскивали на учебных полигонах, мы изучали тактику боя и много других военных наук, в том числе и опыт Великой Отечественной войны.

И я был готов защищать свою Родину, применив все свои знаний и навыки. Другое дело — Родине в девяностые годы я, как и тысячи других офицеров, оказался не нужен.

Но сегодня не тот случай. Судьба забросила меня в это время — самое, пожалуй, тяжелое для страны, и я готов был стоять на отведенном для меня рубеже до конца. Здесь моя Брестская крепость, мой Сталинград, моя Курская дуга. До Сталинграда можно и не дожить — жизнь танкиста на фронте бывает коротка. Танк выживал два-три боя, танкисту, если везло, удавалось сменить несколько боевых машин.

Но везение на фронте — дело случая. Еще в училище во время разговоров с фронтовиками нам приходилось слышать удивительные истории.

Попал снаряд в блиндаж, где находилось отделение из десяти человек. Всех — в клочья, а на одном даже царапины нет. Или: лежал человек в окопе, переполз к соседу за табачком, а в его окоп тут же мина попала.

Немцы снова пошли в атаку.

— Алексей, к пулемету — огонь!

Из двух пулеметов мы прошлись по немецким целям, не жалея патронов — на целый диск. Неожиданно справа нас поддержал «Максим», до того молчавший. Под перекрестным огнем немцы залегли.

— Петр, вперед! Дави гадов!

Танк рванулся вперед. Мы с Алексеем стреляли из пулеметов, Петр давил оставшихся в живых гитлеровцев. От танка не убежишь — ни один пехотинец не сможет бежать со скоростью пятьдесят километров в час.

За четверть часа мы изрыли гусеницами все поле, расстреляли по четыре диска на пулемет. Немецкая атака захлебнулась. Немногие из них, оставшись в живых, добрались до противоположного леса.

— Петр, давай за ними в лес. Там их и додавим.

Мы валили танком деревья, давили убегающих. Хлопнули под гусеницами гранаты — пехотные, не причинившие нам вреда.

Забравшись по просеке поглубже, мы раздавили машину с радиостанцией, походную кухню, пару легких вездеходов. И уже было повернули назад, как выскочили на поляну, на которой стояло несколько брезентовых палаток с красными крестами.

Я толкнул Петра ногой в левое плечо:

— Обходи!

Танк развернулся влево, и я успел заметить в смотровую щель округлившиеся от ужаса и удивления глаза немецких раненых. Но я с ранеными не воюю — я не гитлеровец. Задача воина на войне — вывести противника из строя: ранить, убить, но добивать раненых, которые не представляют угрозы, ниже моего достоинства.

Мы беспрепятственно вернулись на свои позиции. Выбрались из танка, отдышались от порохового дыма, отплевались. Все-таки хорош наш Т-34, но вентиляция в нем плохая. После интенсивной стрельбы дышать просто нечем. И в то же время на июль тысяча девятьсот сорок первого года это — самый быстрый, с толстой броней и отличной пушкой танк. Думаю, будь у нас Т-26 или БТ, мы бы не отважились на такую вылазку.

К нам подошел старшина в пыльном выцветшем обмундировании:

— Ну вы, танкисты, рисковые ребята! Видел я ваш рейд!

— Никак, не понравилось?

— Какое там! Вы бы и без нашей поддержки, одни бы справились.

— Не, пулеметчик с «Максимом» вовремя поддержал, здорово германцев прижали.

— Я тот пулеметчик и есть! Старшина Никифоров из тридцать второго стрелкового полка. В действующей армии еще с финской.

— Молодец, старшина! Кто у вас в пехоте командир?

— Я и есть командир. Старше по званию нет никого. Два лейтенанта у нас было. Одного пулей сразило, второго — при бомбежке. Я чего к вам пришел — патронами небогаты?