Первые две, пусть и весьма скромные, победы финлядцев над русскими войсками разрушили, как писал Булгарин, «очарование насчет нашей непобедимости». Победы были встречены бурей восторга в Стокгольме и в самой Финляндии, где, по словам историка этой войны А. И. Михайловского-Данилевского, «народонаселение поднялось против русских». В сопротивлении финнов прослеживалась осмысленная система. Партизанские отряды, которые возглавляли кадровые военные, снабжались оружием и боеприпасами из особых тайников, что позволяло им быстро выступить в поход12. Финские крестьяне, прекрасные охотники, вели из укрытий меткий огонь по небольшим партиям русских войск, шедшим по лесным дорогам между городами. Как вспоминает русский участник походов в Финляндии, «нельзя было свернуть в сторону на сто шагов от большой дороги, чтобы не подвергнуться выстрелам, и это затрудняло нас в разъездах и препятствовало распознавать местоположение… Это отзывалось уже Испанией» — страной, где шла такая же партизанская война против наполеоновских войск.

Отряды партизан, вооруженные дубинами, косами и топорами, нападали на русские конвои, обозы, окружали и уничтожали отдельные отряды. Самым известным партизанским командиром стал некто Роот, финн, унтер-офицер. Он был «везде и нигде», непрерывно переходил с места на место, всюду разорял русские посты, перехватывал курьеров, нападал на транспорты с продовольствием и припасами корпуса Тучкова и однажды чуть не захватил склады в городе Таммерфорсе. Естественно, что война была взаимно жестокой: партизаны пытали и предавали мучительной смерти пленных и раненых, которых закапывали в землю живьем, сжигали на кострах. Не было пощады и пленным партизанам. Самой гуманной казнью для них было повешение за шею. Действия финских партизанских отрядов напоминали действия наших партизан против французов в 1812 году: те же приемы засад, те же способы заманивания и убийства исподтишка. Кстати, всему тому, что широко применялось в финских дебрях, учил русских крестьян поэт-партизан Денис Давыдов. Возможно, что он набрался опыта именно во время финляндской кампании.

Воодушевленные этими первыми победами, финны и шведы (а последние в большинстве жили вдоль побережья Ботнического залива) активизировались. Генерал Сандельс, один из самых способных шведских командующих, одержал победу над отрядом полковника Обухова и вернул Швеции Куопио и всю Восточную Финляндию. Не менее досадная для русских история произошла на Готланде и Аландских островах. Как только в конце апреля немного расчистилось ото льда море и со стороны Швеции показались суда, аландские островитяне восстали почти на всех островах и, соединившись с высаженным шведами десантом, окружили стоявший на островах гарнизоном отряд полковника Вуича и принудили его к сдаче. Это болезненное поражение русской армии почти совпало с поражением русских моряков контр-адмирала Бодиско, не сумевшего удержать Готланд и капитулировавшего со своими 1800 солдатами и матросами без боя. Бодиско был отдан под суд, который разжаловал его в матросы, но государь помиловал горе-адмирала. Вообще, русский флот показал свою полную непригодность к военным действиям на Балтике (как и Черноморский флот в устье Дуная во время тогдашней Русско-турецкой войны) — лучшие корабли и боевые экипажи в это время, так сказать, «защищали родину» в Средиземном море на Ионических и иных островах, а на Балтике остались худшие из кораблей, да и моряки-балтийцы доблестью тогда не блистали. Так, за почти демонстративное нежелание вступать в сражение с неприятелем был на 24 часа разжалован в матросы командующий русским флотом адмирал Ханыков, а ряд командиров кораблей уволены со службы без выслуги лет. Из-за утраты Аландских островов в военной верхушке разгорелась настоящая распря. Буксгевден донес государю на Багратиона, который якобы утверждал, что отряд Вуича удержит Аландские острова. Багратион же ссылался на генерала Шепелева, а тот — на самого Вуича, будто бы клявшегося, что сам с «чухной справится». Попал под следствие и Тучков 1-й, допустивший фактическую утрату контроля над Финляндией. В мае русским войскам пришлось оставить Гамли-Карлеби, а в июне произошел ожесточенный бой в городе Ваза. Проникшие в город вдоль берега шведские и финские солдаты вместе с жителями защищали от наступавших русских войск каждый дом и каждую улицу. После того как противник был изгнан, разъяренные русские солдаты сочли город взятым с боя, и начался невиданный в этих местах грабеж, о котором жители помнили потом еще лет сто… Вскоре вспыхнуло вызванное высадкой шведского десанта народное восстание против русских войск в Христиненштедте, подавление которого стоило русскому командованию потери трехсот человек. Эти события уже касались командования группы войск, находившихся в Або, то есть Багратиона, хотя в самом Або все было спокойно. Как пишет Давыдов, он приехал в 21 — ю дивизию, которой командовал Багратион, весной 1808 года и «попал на балы и увеселения. Князь Багратион объявил нам, что 21 — й дивизии ничего другого не оставалось, кроме веселья, ибо военные действия в Южной Финляндии прекратились и вряд ли после покорения Свеаборга, Свартгольма и мысов Гангоута и Перекелаута возобновятся». Русские красавцы-офицеры утомлялись в волокитстве и танцах «с неловко прыгающими чухоночками, довольно свежими и хорошенькими»11.

Эпидемия среди генералитета. Вскоре Багратион уехал в Петербург. Согласно формулярному списку, сразу же после занятия Або 10 марта, «приказом апреля 12-го дня отпущен в отпуск до излечения болезни, почему 23-го числа того же месяца оставил армию»14. Вообще, эта война поражает странной эпидемией, напавшей почти исключительно на командование русских сил в Финляндии. То заболевал Багратион, то Каменский, то (причем дважды) Барклай де Толли. Неведомая болезнь косила других корпусных командиров: князя Голицына, Тучкова 1-го, Витгенштейна. Наконец «заболел» и сам Буксгевден и на этом основании ушел в отставку. Думаю, что причина болезней генералов заключалась в том, что военные действия не имели регулярного, постоянного характера; генералам казалось, что Финляндия завоевана, там было скучно, а столица и двор находшшсь рядом — в двух днях пути. Впрочем, скоро, как сказано выше, аборигены развеяли скуку русских генералов своими неожиданными действиями…

К лету 1808 года в руках русских оставалась только Южная Финляндия. В их стане было заметно некоторое замешательство, которое не сгладил несомненный успех: после двух с половиной месяцев осады «произошло необъяснимое» — комендант Свеаборга Карл Улоф Кронштедт по неизвестным причинам сдал эту хорошо подготовленную к осаде и считавшуюся неприступной крепость с гарнизоном в 7 с половиной тысяч человек, имевшую на стенах 2 тысячи орудий. Боеприпасов и продовольствия в крепости хватило бы на целый год осады. Сдача Свеаборга была тем более обидна шведам, что к этому моменту залив очистился ото льда и прежняя серьезная опасность взятия крепости русскими со льдов, ее окружавших, исчезла. Фраза «произошло необъяснимое» позаимствована мной из современной «Истории Швеции», хотя уже тогда случившееся объясняли тем, что под крепость была заложена «золотая мина», которая и «взорвалась». Для подкупа офицеров — противников короля, а значит, потенциальных союзников русских, были отпущены деньги из русской казны, но, как установлено историками, сам комендант крепости к взяткам был непричастен. Буксгевден получил орден Георгия 2-й степени, но был этим недоволен — он считал, что достоин Георгия 1-й степени. Государь же думал иначе и более скромно поощрил, как значилось в указе, «благоразумную предусмотрительность» главнокомандующего. Ведший переговоры с комендантом крепости вице-адмиралом Кронштедтом инженер-генерал П. К. Сухтелен стал кавалером ордена Владимира 1-го класса. А больше царь не наградил никого из многотысячного осадного корпуса. Случай беспрецедентный в военной истории — ведь была взята важнейшая крепость, которую называли «Северным Гибралтаром».

Ход событий вынудил русское командование начать переброску в Финляндию из Петербурга новых сил: рекрут, частей гвардейского корпуса, а также 6-й пехотной дивизии под командованием генерал-лейтенанта Барклая де Толли. Ему, как и стоявшему под Вазой генералу Раевскому, было поручено совместными действиями покончить с армией Клингспора в Центральной Финляндии. Но Барклай, который был вынужден вновь отвоевывать Восточную Финляндию, как и Раевский, царского приказания выполнить не смог — действия финляндских войск, а также в особенности партизан, были весьма успешны. Барклай взял Куопио, но, как писал А. И. Михайловский-Данилевский, прошел туда «среди пламени народной войны». Как известно, победить в такой войне всегда крайне сложно, «истребить партизанов было невозможно, рассыпаясь, укрывались они в недоступных местах. Все жители были с ними в заговоре»16. С подобным видом войны русская армия столкнулась впервые и испытывала серьезные трудности: коммуникации (а они были весьма протяженные) постоянно прерывались, курьеры попадали в ловушки, доставка продовольствия в войска с побережья вглубь страны была настоящей проблемой, а местные жители отказывались даже за деньги снабжать захватчиков провиантом. То в одном, то в другом месте крупные отряды русских войск оказывались отрезанными от основной армии и друг от друга. Так произошло с отрядом генерала Н. Н. Раевского, составлявшим треть русских вооруженных сил в Финляндии. Раевский, вначале стоявший под Вазой, в Лилькиро, должен был действовать в согласии с Барклаем. Но ему было не до этого — Финляндская армия, имевшая численный перевес и обладавшая умением воевать в тех местах, непрерывно наступала. Раевскому пришлось отойти от Лилькиро к селению Лаппо. Там 1 июля произошло неудачное сражение с войсками Клингспора. Раевский, потеряв довольно много людей, продолжил отступление и оказался в Алаво — партизанском крае, где его солдаты голодали, питаясь грибами. Положение его отряда в какой-то момент стало отчаянным, и командиру с немалым трудом удалось прорваться в Тавагусту. О совместных действиях с Барклаем не могло идти и речи.