А дальше начинается разнобой в источниках: по одним следует, что Шевардинский редут был оставлен русскими войсками, а по другим — вроде бы и нет. Командовавший войсками в этом бою генерал А. И. Горчаков много лет спустя писал историку А. И. Михайловскому-Данилевскому, что ему было поручено удерживать «большой курган, находящийся на средине, вправо деревню Шевардино и влево — лес на Старой Смоленской дороге. Наполеон усиленно желал овладеть сими местами, дабы в тот же день достичь Бородинской позиции (где Кутузов его ожидал, но где наши редуты не были еще устроены)… Сражение было самое жаркое, до самой темноты все три пункта были удержаны, я оставался в надежде и желании, что совершенная темнота ночи прекратит оное…». Далее описывается успешная атака кирасирской дивизии и сказано: «После сего поражения неприятельский огонь совершенно прекратился, и мы остались на своих местах до полуночи, тогда я получил повеление оставить сии места и идти на позицию, где готовились принять баталию»19. Непосредственный участник сражения генерал Неверовский писал, что «24 августа неприятель атаковал одну нашу батарею, которая была отделена от позиции, и я был первый послан защищать батарею. Страшной и жестокий был огонь, несколько раз брали у меня батарею, но я ее отбирал обратно. 6 часов продолжалось сие сражение, в виду целой армии, и ночью велено мне было оставить батарею и присоединиться на позицию к армии. В сем-то сражении потерял я почти всех своих бригадных шефов, штаб- и обер-офицеров, и под Максимовым моим лошадь убита. Накануне сего сражения дали мне 4 тысячи рекрут для наполнения дивизии, я имел во фронт 6 тысяч, а вышел с тремя. Князь Багратион отдал мне приказом благодарность и сказал: “Я тебя поберегу”»20.
Барклай писал по-другому: «Неприятель сбил редут, взял в оном три орудия и причинил нам бесполезный урон, стоящий более, нежели 6000 человек»21. В. И. Левенштерн сообщает иное: «Сражение было ожесточенное и весьма кровопролитное. Французы были отброшены, потеряв несколько орудий»22. Сен-При внес в свой дневник: «Французские колонны неоднократно атаковали батарею этого редута, которая до четырех раз переходила из рук в руки. Наконец, с наступлением ночи, она осталась во власти французов. Мы потеряли при этом три орудия, которые были подбиты, но отняли у них шесть во время нескольких блестящих атак, произведенных кавалерией 2-й армии». О том же писал и Сегюр: «Редут был взят с первого натиска и при помощи штыков, но Багратион послал подкрепления, которые опять отняли его. Три раза 61-й полк вырывал его у русских, и три раза они вновь отнимали его. Наконец, он остался за нами, весь окровавленный и наполовину истребленный»24.
Из донесения Кутузова Александру I об этом бое следовало, что войска проявили «твердость», что 2-я кирасирская дивизия особенно отличилась, делая одну из последних атак «даже в темноте», «и вообще все войска не только не уступили ни одного шага неприятелю, но везде поражали его с уроном с его стороны. При сем взяты пленные и 8 пушек, из коих 3, совершенно подбитые, оставлены на месте». И ни слова об утрате в результате боя Шевардинского редута — как же так: «Не уступили ни одного шага неприятелю»? А минимум три пушки, доставшиеся французам? В том же духе Кутузов сообщал в Москву и Ростопчину: «Неприятель в важных силах атаковал наш левый фланг под командою князя Багратиона и не только в чем бы либо имел поверхность, но потерпел везде сильную потерю». Л. Л. Беннигсен вспоминал: «Когда бой окончился с наступлением сумерек, обе стороны потеряли несколько тысяч человек, мы потеряли пять орудий, а неприятель — восемь, и в его руках остались высоты позади деревни Шевардино, на которых он поставил часть своих сил»25.
Теперь заглянем в «Описание сражения при селе Бородине» генерал-квартирмейстера К. Ф. Толя: «Битва против сего редута час от часу делалась упорнее, однако же все покушения неприятеля, отражаемого несколько раз с большим уроном, сделались тщетными, и, наконец, он был совершенно отбит, потеряв более тысячи человек убитыми и ранеными… При семслучае взято нами 8 пушек, из коих 3, быв подбиты, оставлены на месте сражения». Багратион писал 27 августа императору Александру, что «…хотя неприятель усиливался и, возобновляя свои колонны, старался опрокинуть наши войска, но храбростию русских везде поражаем был с сугубою и гораздо важнейшею потерею»26. Из этого неясно, был ли в ходе боя потерян Шевардинский редут или нет. Исходя из вышеприведенных отрывков из документов кажется, что нет, не потерян! Наконец, в приказе Кутузова по армии о Шевардинском бое 25 августа сказано туманно: «Горячее дело, происходившее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось к славе российского оружия»27.
Так что же было правдой? Скорее всего, можно сказать, что редут был потерян в бою, но войска Горчакова со своих позиций за редутом сбиты не были, а ночью получили приказ отойти. Отдал этот приказ сам Кутузов, о чем была сделана запись в «Кратком военном журнале движения Первой Западной армии»: Кутузов «приказал генерал-лейтенанту князю Горчакову 2-му, оставя редут в ночи, отступить со всеми войсками в главную позицию и занять свое место в линии»2". Вот и все! Из этой записи следует, что приказ Горчакову был дан через голову Багратиона, и хотя войска его армии сражались при Шевардине, он оставался лишь наблюдателем сражения, затеянного не по его воле. По словам князя Н. Б. Голицына, «после этого сражения, которое князь Багратион наблюдал издали, я его сопровождал до его квартиры в деревню Семеновскую, где он меня оставил ужинать, тут еще был начальник штаба 2-й армии граф Сен-При. За ужином разговор зашел о происшествиях дня, и князь Багратион, взвешивая все удачи и неудачи, провозгласил, что перевес остался на нашей стороне и что честь и слава Шевардинской битвы принадлежит князю Горчакову, но в то время князь Багратион не мог еще знать о подробностях, здесь описываемых»29, то есть об отходе Горчакова ночью от взятого французами Шевардинского редута.
Потери сторон были большие: 5–6 тысяч человек у нас (Барклай считал, что их было больше — 6–7 тысяч) и 4–5 тысяч у французов. Это был истинно кровавый пролог битвы, а по существу, не очень удачное начало для русской армии. Утрата редута означала, что противник захватил господствовавшую над нашим левым флангом высоту (на которой, кстати, наутро разместился со своим штабом Наполеон). Но и удержать этот редут нашим войскам тогда было невозможно. Кстати, к этому времени в армию пришел объявленный 24 августа именной указ о том, что артиллеристы, потерявшие орудия, лишались права на награды30. Этот указ был вызван той легкостью, с которой артиллеристы оставляли свои орудия. 25 августа появился приказ начальника артиллерии всех армий генерала А. И. Кутайсова: «Подтвердить от меня во всех ротах (артиллерийских. — Е. А.), чтоб они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою, пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий»31. Кажется, что приказ был оглашен вовремя — в Бородинском сражении артиллеристы не уходили с позиций ни разу. Н. Е. Митаревский, со слов знакомых артиллеристов, вспоминал, что Багратион приказывал им: «Когда будут напирать французы, то чтобы передки и ящики отсылали назад, а орудия не свозили и стреляли бы картечью в упор; при самой крайности, чтобы уходили с принадлежностями назад, а орудия оставляли на месте. Так и делали»32.
По-видимому, итоги Шевардинского боя не были глубоко проанализированы Кутузовым — по многим признакам было ясно, что французы нанесут главный удар по левому флангу, по 2-й армии, а значит, необходимо было перебросить сюда с правого фланга части 1-й армии, но Кутузов оставил войска в прежнем положении. Другие полагают, что все-таки смещение сил влево было произведено. Барклай де Толли в неопределенной форме писал, что 25 августа «князю Кутузову было предложено» с наступлением темноты произвести движение армии так, чтобы правый фланг был смещен влево до Горок, стоящих на Новой Смоленской дороге, а вся 2-я армия сдвинулась бы на Старую Смоленскую дорогу. Это, по мнению Барклая, позволило бы легче перебрасывать резервы. Но главное — смещение 2-й армии привело бы к тому, что предназначенный для нее удар Наполеона пришелся бы по центру позиции 1-й армии, в то время как «князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля» и — скажем от себя — возможно, остался бы в живых. На правом же фланге, и так хорошо защищенном природой, могли бы стоять казаки и с десяток батальонов пехоты. «Князь (Кутузов. — Е. А.) одобривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие». Возможно, что реализация ночью с 25 на 26 августа этой оригинальной идеи могла в корне изменить ситуацию в сражении и оказаться полным сюрпризом для Наполеона… Но смещение всех сил влево могло стать и ловушкой для русской армии — Наполеон был способен нанести удар и по центру, в районе села Бородина, с чего он, собственно, успешно начал сражение. И тем не менее какие-то силы по воле Кутузова и Беннигсена все же были переброшены справа налево, причем еще до начала сражения. Так, гвардейская пехотная бригада и две роты гвардейской артиллерии (1-я армия) уже в 5 утра 26 августа оказались позади позиций 2-й армии31. Может быть, следует прислушаться к мнению JT. Л. Ивченко, считающей, что позиция левого фланга не была такой уж слабой, как это принято считать, и что она проходила по линии Семеновского оврага, сочетая как полевые укрепления, так и естественные возвышенности, что позволяло обеспечить интенсивный перекрестный обстрел34. Мнение это весьма оригинальное, но смущает одно: Главная квартира Багратиона находилась в деревне Семеновское, то есть, если следовать логике исследовательницы, прямо на позиции — что кажется невозможным.