меня упрекая,

но

вычеркну к чёрту мешавшие вечности,

руки согрею в огне нераскаянном,

и дотянусь до распутного вечера –

жарко-прохладного,

нежного,

синего,

коды влечения выучу заново...

К тёплым губам

прикоснусь

обессиленно

и успокоюсь нежданно-негаданно.

кто-то лукавый снова перебирает струны...

      docking the mad dog

=========================

Ноль разделить на двоих

     Уже Другая

=========================

Будет ночь.

Будет белая снежная чёрная тьма.

Будут город и окна.

И шёпот.

И вдохов лавина.

Будет поздно.

И будет так жаль невпопад задремать.

Будет трудно понять,

что виновна,

и знать,

что невинна.

Будут тени метаться по стенам,

ища темноты.

Будет кожа краснеть от стыда

и от ласки жестокой.

Будет сложно отбить sms

из одних запятых,

уместив фальшь и ссоры

в притворно-лукавые строки.

Будет медленно сыпаться власть

из песочных часов.

Будут восемь восьмых,

как две вечности,

литься в стаканы.

Будет снегом тяжёлым

засыпан

под утро

висок.

Будет нам одиноко

и ветер попутным не станет.

Будут нервы,

как локоны,

виться на зябком ветру.

Лунный свет будет колким,

сухим

и наивно-проточным.

Ты закончишь банальную садо-и-мазо игру –

станет ноль абсолютным.

И я успокоюсь бессрочно.

...замотавшийся вечер-савраска подвезёт нас устало к крыльцу. полуночница и златовласка, лампа красок добавит лицу, оботрёт недосыпа щетину и поставит все точки над "Е"... я расплачусь почти беспричинно, забывая о где-том тебе – разухабистом, как бездорожье, из гитар выбивающем дрожь...

понедельник по кличке серёжка доплетёт залихватскую ложь – о назавтрашней чудной погоде, о вселенской зиме и любви... время – пастырь и пластырь – бесплодно, ты его на кусочки порви и заклей сквозняки и обиды, с крыши сбей чепуху и снега... по законам январской корриды я тореро возьму на рога, окровавленной холкой красуясь на виду у тяжёлой толпы...

а в окне – раз, два, три – врассыпную разбегается мёрзлая пыль, happy dust белоснежно синеет на ладонях забытых дворов...

я, наверное, стану сильнее, прогоняя недельных воров... мельник мелет муку, словно муку, притирая к судьбе жернова...

я тревожусь, как щенная сука, по чужим раздавая слова...

Я сделаю всё, что хочешь,

ведь мне не впервой – игрушкой.

Я буду бездушной куклой

с душой, как истертый плюш.

Твой взгляд, что как нож заточен,

запомнит меня послушной...

А я этой ночью смуглой

сыграю бравурный туш

во славу притворно слабых,

во имя умело лживых,

для буднично искушённых

подкрашенных инженю....

Поверь, мне не надо славы –

игрушки не ждут наживы.

Софиты неослеплённо

замрут над продрогшим "ню"...

Покорно склонить колени?

А руки убрать за спину?

Быстрей, приступаем к делу.

С груди убираю шаль...

Не время для размышлений,

нет повода для кручины...

Я сделаю всё умело,

лишь счастья не обещай...

Только не трогай, ладно?

Пусть убегают капли –

       в заросли хронологий,

            в прожитый эпизод.

Свет погаси в прихожей,

мой милосердный Гамлет,

и не тревожься, милый, –

            прошлое заживёт...

Вслед посмотрю без грусти:

кто от кого уходит?

Кто для кого формально

– шут?

– режиссёр?

– статист?

Я уплыву из вены в горечь глубоководья,

в рай невозможно яркий,

в бухту самоубийц...

Скоро не будет больно.

Снег обернёт бинтами шрамы от пошлой "Скорой"...

А прошлогодний сплин,

сети бесед сплетая,

срочно возьмёт тайм-аут,

           чтобы забрать надежду.

Голод неутолим –

он не простит прощаний...

Но он меня отпустит –

прочь от бетонных улиц

         быстро,

               за полчаса.

Я ухожу спокойно, я ухожу без грусти...

Но я ещё живая...

Выжди.

Потом бросай.

Отмечен путь и найден посох...

          Сума подобрана к плечу.

Зимы идущей отголосок

          я чётко слышу.

Снег-молчун

              засыплет

                    странность зимней сути,

остудит бывшие следы...

       К лохмотьям странника

               лоскутик

пришьют задумчивые льды...

И по дороге в долгозимье

в коротких сумерках шурша,

бредёт,

       так странно нелюбима,

              смешная хрупкая душа –

                     моя попутчица...

Неведом

и не согрет ничьим теплом,

укрытый белым

                 снежным пледом,

в разлуку

        вмёрзший

              старый дом

                    нас ждать устал...

Темно.

Позёмка

          метёт растрёпанным хвостом...

А вечер пуст...

          И ветер скомкан...

И снег тоскует за окном...

Текучим серебром попутных струй

                           омытая,

её любовь способна

             простить

                      немилосердному костру

ожогов боль

              и страсти пламень дробный...

Она лишь рыба

         средь

               мильонов рыб,

осколок жалкий стай неисчислимых...

Морских стихий

          неведомость судьбы

ей нагадала

          быть не им любимой,

но,

      вслед летя за милым кораблём,

                в кильватере оставив бухт покои,

она сильна в стремлении своём

                его догнать...