Обитатели палатки 8-С сердечно пожали ему руку и попрощались с ним.

— До свидания, Док!

— Прощай, старик Бледшо!

— Покажи им!

— Выздоравливай!

Алекс, который по-прежнему не мог открыть глаз от слабости, ничего не сказал им в ответ.

Сержант помахал Шаману рукой на прощание, а караульный взял лошадь под уздцы и провел ее до самых главных ворот. Шаман не сводил глаз с его серьезного черного лица и улыбнулся, припомнив кое-что из отцовского дневника.

— Бинго, солдат, — сказал он. Тот сильно удивился, но потом улыбнулся, продемонстрировав ряд красивых белых зубов.

— Да, док, бинго, — ответил он и передал Шаману поводья.

Повозка едва двигалась, колеса были старыми, поэтому Алекса трясло на каждом ухабе. Он кричал и стонал от боли, пока Шаман не миновал ворота и не выехал на дорогу.

Они проехали мимо башни, на которой, как всегда, толпились зрители, и мимо стены, по которой прохаживался караул. Один из вооруженных дозорных проводил их пристальным взглядом, пока они не скрылись из виду.

Шаман ехал не слишком быстро. Каждый ухаб причинял Алексу боль, но также он не спешил потому, что не хотел привлекать к себе внимания. Подсознательно он почему-то боялся, что в любой момент их догонят служаки юнионистской армии и заберут брата обратно, а потому смог вздохнуть спокойно лишь после того, как стены тюрьмы остались далеко позади и они выехали за пределы города Эльмиры.

Дом миссис Клэй оказался весьма уютным. Он был таким маленьким, что осмотреться в нем не составило труда. Шаман быстро почувствовал себя в нем как дома, будто жил здесь уже много лет.

Он развел сильный огонь в печи, поэтому совсем скоро заслонка раскалилась и стала ярко-красной; затем нагрел воды в самом большом котле, который нашел на кухне миссис Клэй, и набрал ванну, поставив ее недалеко от источника тепла.

Когда он усадил Алекса в воду, придерживая его, будто ребенка, глаза брата раскрылись от удовольствия.

— Когда ты в последний раз принимал настоящую ванну?

Алекс медленно покачал головой. Шаман понял, что это было настолько давно, что он уже и не помнит. Он не решился позволить Алексу посидеть в ванной подольше, чтобы тот не простудился в остывающей воде, поэтому просто намылил тело брата, стараясь не замечать его выпирающие ребра, которые напоминали стиральную доску, и следить за тем, чтобы не причинить ему боль, касаясь больной левой ноги.

Вытащив брата из ванной, Шаман посадил его на покрывало, которое постелил у самой печи, насухо вытер, а затем надел на него фланелевую ночную рубашку. Несколько лет назад ему было бы довольно сложно помочь брату подняться по лестнице, но теперь Алекс похудел настолько, что это не составило труда.

Как только Шаман уложил брата в кровать в гостевой комнате, он взялся за работу. Он точно знал, что нужно делать. Нельзя было медлить, любая отсрочка могла лишь ухудшить дело.

Он вынес из кухни все, кроме стола и одного стула, составив остальные стулья и деревянный шкафчик с раковиной в гостиной. Затем он выдраил стены, пол, потолок, стол и стул антисептическим мылом, вымыл в горячей воде инструменты, разложил их на стуле так, чтобы можно было легко до них дотянуться. В заключение он коротко постриг ногти и вымыл руки.

Он снес Алекса вниз и положил его на стол. Брат показался ему таким уязвимым, что на миг Шаман засомневался. Он был уверен во всем, кроме того, что ему предстояло сделать в следующую минуту. Он принес хлороформ, но не был уверен в дозировке, потому что травма и недоедание сильно ослабили Алекса.

— Что? — вяло отозвался Алекс, не понимая, что происходит.

— Вдохни поглубже, Старший.

Он влил хлороформ в ингалятор и поднес его к лицу брата, молясь, чтобы он не вдохнул больше, чем нужно. «Помоги ему, Господи», — повторял он.

— Алекс! Ты меня слышишь? — Шаман дотронулся до руки брата, легонько шлепнул его по щеке, но тот уже крепко спал.

Шаману не нужно было ничего продумывать. Он уже давно все решил и тщательно спланировал операцию. Он попытался отбросить все эмоции и приступил к работе.

Он хотел сохранить как можно большую часть левой ноги Алекса, но в то же время ему было необходимо удалить всю зараженную часть кости и тканей.

Он сделал первый надрез в шести дюймах от места прикрепления подколенной мышцы к кости и оставил хороший кожный лоскут, осторожно обходя скальпелем большие и малые подкожные, задние и передние большеберцовые и малоберцовую вены. Движениями мясника он отпилил большую берцовую кость, затем — малую берцовую кость. Зараженная часть ноги была отделена — чистая, аккуратная работа.

Шаман туго забинтовал культю чистыми повязками, чтобы она правильно зарубцевалась. Закончив процедуру, он поцеловал Алекса, который все еще был без сознания, а затем отнес его обратно в спальню.

Некоторое время он сидел у кровати и наблюдал за братом, но не заметил никаких дурных признаков — ни тошноты и рвоты, ни криков от боли. Алекс спал, как уставший рабочий, который наконец получил заслуженный отдых.

Шаман вынес отделенную плоть из дома, завернув ее в полотенце и прихватив с собой лопату, которую выудил из недр кладовки. Он зашел подальше в лес, который начинался сразу за домом, и хотел было захоронить ампутированную часть кости и тканей, но земля замерзла, лопата безрезультатно билась о заледеневший грунт. В конце концов он собрал хворосту и соорудил костер, чтобы устроить ампутированной ноге похороны в лучших традициях викингов. Он водрузил ее на костер, присыпал сверху еще хворостом и сбрызнул все это маслом из лампы. Он чиркнул спичкой, и пламя тут же разгорелось. Шаман смотрел на огонь, прислонившись спиной к дереву. Его глаза были сухими, но чувствовал он себя ужасно, потому что не хотел верить в мир, в котором человеку пришлось отрезать ногу старшего брата, а потом сжечь ее.

Сержант из тюремной канцелярии был отлично знаком с негласной иерархией в этом регионе, а потому знал, что этот толстый сержант-майор с грудью колесом не квартировал в Эльмире. Обычно, когда появлялся незнакомый ему солдат, достаточно было спросить, к какой части он прикреплен, но манера поведения этого мужчины и особенно его глаза ясно давали понять, что он не собирался рассказывать ничего о себе, ему лишь нужна была информация.

Сержант знал, что сержанты-майоры, конечно, не были богами, но все же занимали руководящие должности. Разумеется, лишь те немногие, кто принадлежал к числу влиятельных унтер-офицеров, могли поспособствовать тому, чтобы кого-то повысили или же наоборот, отправили отбывать наказание в далекий форт. Они могли как уберечь кого-то от проблем по службе, так и навлечь их на чью-то голову; они строили карьеры и разрушали их. Однако в масштабах этого городка сержант-майор являлся более высокой инстанцией, чем какой-нибудь далекий унтер-офицер, а потому сержант поспешил оказать радушный прием.

— Есть, сэр сержант-майор, — быстро отрапортовал он, просмотрев свои записи. — Вы разминулись с ним всего чуть-чуть. Этот парень был очень плох. Видите ли, ему у нас ампутировали ногу. Его брат — врач, доктор Коул. Забрал его повозкой, вчера утром.

— Куда они направились?

Сержант недоуменно взглянул на него и покачал головой.

Толстяк откашлялся и сплюнул на чистый пол. Выйдя из канцелярии, он оседлал свою красивую пегую кобылу и выехал через главные ворота лагеря для заключенных. Один день не сыграет роли, этот доктор с братом-инвалидом не мог далеко уйти. Здесь проходила лишь одна дорога; они могли поехать либо налево, либо направо. Он решил отправиться на северо-запад. Время от времени он останавливался по пути то у лавки, то у фермы, чтобы расспросить каждого встречного. Так он добрался до деревень Хорсхедс и Биг Флэте. Никто в этих краях не видел человека, которого он искал.