— Гизела Кухлер мертва. Она умерла в Венеции от чумы. Кухлер должна была шпионить за мной. Это задание она получила, кстати, не от Папы, а от организации бывших клириков, которые утверждают, что работают на Папу. На самом же деле они собирались при помощи этого пергамента шантажировать его. Когда я стала свидетельницей смерти Кухлер, мне пришла в голову идея умереть и путешествовать дальше под видом Гизелы.

— Святая Дева Мария! Да вы просто чертовка! — вырвалось у Иоганна фон Райнштайна. Заметив укоряющий взгляд Гуса, он, извиняясь, добавил:

— Простите мои неподобающие слова. Они всего лишь выразили мое удивление. Да сохранит Господь ваше женское коварство.

Гус и Райнштайн ушли далеко за полночь. На следующий день они решили встретиться снова, чтобы обсудить дальнейшие действия.

После беспокойной ночи, которую Афра провела на грани между сном и бодрствованием, мучимая тревожными мыслями, она сломя голову побежала на встречу с Ульрихом фон Энзингеном. Афра то и дело вертела в руках листок бумаги, на котором архитектор написал время и место — самые главные слова: «В полдень, за башней Рейнских ворот. Я люблю тебя».

Афра пришла туда задолго до назначенного времени. Место было выбрано удачно, поскольку возле ворот, находившихся к северу от прихода старшего священника, постоянно было очень людно. Торговцы везли свои товары, запряженные лошади шли по Рейнскому мосту и дальше к улице, ведущей в Радольфсцелль. На таможенном пункте жульничали и торговали. И по-прежнему в город стремились участники церковного Собора. По опыту все знали, что такие соборы длятся годами и в первые месяцы никакие решения не принимаются.

Афра не зря надела самое лучшее платье, заплела волосы в толстые косы, как в первую их встречу в строительном бараке Ульмского кафедрального собора. С тех пор прошло шесть лет, которые изменили всю ее жизнь.

— Афра!

Этот голос она узнала бы из сотни других. Афра обернулась. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом бросились друг другу в объятия. Афра сразу же почувствовала исходившее от Ульриха тепло. Она хотела было признаться, что все еще любит его, но потом вспомнила последние дни в Страсбурге, сжала губы и промолчала.

— Я хотел тебе сказать, как мне жаль, — начал Ульрих. — Неудачные обстоятельства возвели между нами стену недоверия. Никто не желал этого — ни ты, ни я.

— Почему ты изменил мне с этой епископской шлюхой? — обиженно прошептала Афра.

— А ты? Бросилась этому негодному епископу на шею!

— Ничего такого не было.

— И я должен тебе поверить?

Афра пожала плечами.

— Трудно доказать что-то, чего не было.

— Вот именно. Как же мне доказать, что я не спал со шлюхой епископа Вильгельма? Все это было заранее продуманной игрой его преосвященства. Теперь я уверен, что мне подлили в вино эликсир, и я постепенно стал терять сознание. Все должно было выглядеть так, словно я развлекался с этой бабой. Но это нужно было только для того, чтобы потом меня шантажировать. Епископ Вильгельм фон Дист пронюхал о существовании пергамента. Он был уверен, что пергамент спрятан где-то у меня. Теперь я знаю, что именно епископ велел арестовать меня по обвинению в убийстве Верингера Ботта.

— А кто же убил его на самом деле?

— Тайная ложа клириков-отступников, которые хотели избавиться от архитектора. Наверное, он слишком много говорил. Кроме того, этот человек в кресле-каталке был недостаточно изворотлив и очень опасен для этих людей. В любом случае, у него была та же каинова печать на предплечье, что и у капюшонника в соборе.

— Я знаю, крест, перечеркнутый наискось.

— Ты знаешь? — Ульрих удивленно посмотрел на Афру. Потом взял ее за руку. Им нужно было опасаться, что их разговор подслушают нежелательные свидетели. Поэтому они пошли на берег реки и немного прошли вниз по течению. — Откуда ты знаешь об этом? — повторил Ульрих свой вопрос.

Афра уверенно улыбнулась.

— Это долгая история, — ответила она, глядя на медленно несущую свои воды реку. Афра все говорила и говорила о своей сумасшедшей поездке сначала в Зальцбург, потом в Венецию, где избежала чумы и откуда уехала Гизелой Кухлер, она рассказала все, что узнала об отступниках — сначала в Венеции, затем в монастыре Монтекассино.

Многое из того, что она говорила, звучало настолько неправдоподобно, что Ульрих останавливался и смотрел Афре в глаза, чтобы удостовериться в том, что она действительно говорит правду.

— А где пергамент сейчас? — спросил он, когда Афра закончила свой рассказ.

Ее недоверие к Ульриху все еще не исчезло до конца. Поэтому она, не глядя на него, ответила:

— В безопасном месте. — И незаметно для Ульриха проверила корсаж. Потом сказала:

— Я долгое время считала, что ты тоже был одним из отступников и у тебя тоже есть эта каинова печать на предплечье.

Внезапно Ульрих остановился. Было видно, что с ним творится. И, закатывая правый рукав, он тихо сказал:

— Так ты думала, что моя любовь к тебе, вся моя страсть были наигранными, что все было из-за презренного металла?

Афра не ответила. Ей было стыдно, и она отвернулась, когда Ульрих протянул ей обнаженную по локоть руку. Наконец Афра взглянула ему в лицо и увидела, что в глазах у него стояли слезы.

— Я кажусь себе очень подлой, — запинаясь, сказала она, — мне хотелось бы, чтобы все повернулось иначе. Но этот проклятый пергамент сделал меня другим человеком. Он разрушил все.

— Глупости. Ты та же, что и раньше, и все так же достойна любви.

Слова Ульриха подействовали успокаивающе на ее измученную душу. Но все же Афра не могла его поцеловать, хотя в данный момент не желала ничего больше.

И пока она терзалась мыслями и проклинала саму себя за то, что не могла прыгнуть выше собственной головы, Ульрих вернул ее к действительности.

— Ты смогла разузнать, какое отношение это имеет к пергаменту? О чем идет речь в этом CONSTITUTUM CONSTANTINI? Я не решился наводить справки, чтобы не навлечь на себя еще больше подозрений.

Афра как раз хотела рассказать о том, что узнала прошлой ночью, когда Ульрих фон Энзинген перебил ее и схватил за руку.

— Вон, смотри, человек в черном плаще! — Он кивнул головой в направлении церкви. — Говорят, что мне мерещатся призраки, но с тех пор, как я приехал в Констанцу, я чувствую, что нахожусь под постоянным наблюдением каких-то темных личностей.

Афра незаметно следила за тем человеком издалека, не спуская с него взгляда. Повернувшись к Ульриху, она спросила:

— А что ты вообще делаешь в Констанце? Только не говори, что искал меня. Потому что, что касается меня, то я приехала сюда совершенно случайно.

Ульрих ответил сразу. Ему было нечего скрывать, поэтому он сказал:

— Я хотел уехать из Страсбурга. Этот город не принес мне счастья. Я потерял тебя. А в тени собора я все время буду помнить о том, что, хотя я и был невиновен, однажды я сидел в темнице. Несмотря на то что мой главный противник, епископ Вильгельм фон Дист, сам находится за решеткой, со Страсбургом у меня связаны самые неприятные воспоминания.

— Епископ Вильгельм, властный церковник, за решеткой? Это звучит просто невероятно!

Ульрих кивнул.

— Его собственный капитул отправил епископа под арест. Вильгельма обвинили в распутном образе жизни. Таким образом, у меня стало в Страсбурге на одного врага меньше, но всего лишь на одного из многих.

— И теперь ты ищешь новый заказ?

— Правильно. Как у архитектора у меня не самая дурная слава. Соборы Ульма и Страсбурга вызывают восхищение во всем мире. Я уже веду переговоры с представителями Милана. Мне предложили закончить строительство миланского собора.

Вдруг Ульрих замолчал, указав глазами на второго человека в черном плаще.

— Будет лучше, если мы расстанемся, — сказал он. — На всякий случай пойдем разными дорогами. Прощай!

— Прощай! — Афре показалось, что ее ударили по голове. Внезапное прощание отняло у нее дар речи. Она всхлипнула. Неужели же это прощание навек? Она беспомощно глядела вслед Ульриху, исчезнувшему в одном из оживленных переулков.