— Тревор сказал, что мне не удастся познакомиться с твоими родителями, Кайла, — произнес Джордж на обратном пути в Чэндлер.

— Вчера они прислали нам открытку из Йеллоустонского национального парка, — ответила она. — Они путешествуют и наслаждаются жизнью.

Она объяснила свекру, что Пауэрсы продали дом через несколько дней после того, как она вышла замуж за Тревора. Мебель пошла с аукциона, а Тревор помог выбрать самый удобный фургон. Мег обставляла его с энтузиазмом маленькой девочки, получившей в подарок кукольный домик. Двумя неделями позднее они уехали.

— Она скучает по родителям, — поддразнивая жену, произнес Тревор, игриво дергая ее за локон. — Они ее так избаловали.

— Ты тоже меня балуешь.

Он с удивлением повернулся к Кайле, которая казалась не менее удивленной услышать из собственных уст такие слова. Лишь произнеся их вслух, она осознала, что сказала истинную правду. Тревор перевел взгляд на дорогу, чтобы убедиться, что впереди нет никакой опасности, затем снова взглянул на жену.

— Очень рад это слышать. Мне нравится баловать тебя.

Они так долго смотрели друг на друга, что Джордж, не выдержав, предупредительно закашлял и произнес:

— Не знаю, как ты, Аарон, а я себя в обществе этих двоих чувствую пятым колесом.

Когда они приехали в Чэндлер, было еще достаточно светло, поэтому Тревор повел отца на прогулку по городу, чтобы показать ему некоторые из построенных им зданий. Кайла осталась в машине, наблюдая, как силуэты мужчин исчезают на линии горизонта. Тревор посадил Аарона себе на плечи, поддерживая его за ноги. Все вместе они являли собой очень трогательное зрелище.

— На его месте должен был быть Ричард, — прошептала она, борясь с подступившими к глазам слезами.

Она заплакала, потому что не смогла убедить себя в истинности этих слов. Если мужчиной должен был быть Ричард, то почему ее сын так гармонично смотрелся на плечах Тревора, доверчиво сжимая своими пухлыми кулачками пряди его черных волос? Почему при виде того, как нежно и бережно он обнимает ее сына, у нее сжималось сердце? И почему ей хотелось, чтобы те же сильные руки обняли ее?

При виде дома Джордж был поражен и не скупился на похвалы своему сыну. Кайла уложила Аарона в постель и, заглянув к Джорджу и Тревору, пожелала им спокойной ночи и ушла, чтобы дать им время побыть вдвоем.

— У меня на ноге появился синяк размером с пятидесятипенсовую монету, — сказал Рул-старший. — С чего это тебе вздумалось пинать меня под столом с такой силой, когда я упомянул о твоей службе в морских войсках?

Тревор был рад, что в этот момент внимание Кайлы было полностью поглощено вытиранием соуса спагетти с личика Аарона и неугодное ему замечание она пропустила мимо ушей.

— Я бы предпочел, чтобы моя жена не знала об этом. Я не говорил ей, при каких обстоятельства получил свои травмы.

— Совсем ничего ей не рассказывал?

— Нет.

— Хмм.

Тревор слишком хорошо знал своего отца, чтобы понимать, что даже произнесенное им междометие имеет особый смысл.

— Ты влюбился с первого взгляда и поспешил жениться, не так ли?

— Тебе это кажется странным?

— Зная тебя — да. — Перехватив острый взгляд сына, Джордж улыбнулся. — Твоя репутация отъявленного ловеласа достигла даже ушей твоего старого папаши, Тревор. Внезапная влюбленность совсем тебе не свойственна.

Они сидели в удобных креслах на настиле за домом. Джордж дымил сигарой, хотя доктор советовал ему избавиться от этой вредной привычки. Тревор был рад, что сгущающиеся сумерки скрывают выражение его лица. Ему совсем не нравилось направление, которое принимала их беседа.

— Я люблю ее, папа.

— После того как увидел вас вместе, я ничуть в этом не сомневаюсь. Просто удивляюсь, что ловелас, как, бывало, называли тебя приятели, так сильно и страстно влюбился в такой краткий срок.

— Я давно люблю ее, — чуть слышно произнес Тревор.

Джордж покатал сигару между пальцами, глядя на ее тлеющий кончик.

— Она же не имеет никакого отношения к тем письмам, что ты бесконечно перечитывал, находясь в госпитале, правда же?

Тревору следовало было это предвидеть. Ничто, даже самая мельчайшая частичка информации не ускользала от проницательного Джорджа Рула. Для него не существовало понятие «не имеющий значения». Тревор встал с кресла и сделал несколько шагов к краю настила. Прислонившись плечами к стене дома, он вперил взгляд вдаль, как делал несколько недель назад, размышляя о том, как сообщить Кайле, кем он в действительности является.

— Папа, я сейчас расскажу тебе самую невероятную историю, которую ты когда-либо слышал.

Когда рассказ его был окончен, на некоторое время повисла мучительная тишина. Наконец, Джордж произнес:

— Обещаю никогда впредь не вмешиваться в твою жизнь, Тревор, но ты играешь с огнем.

— Знаю, — согласился он, глядя отцу прямо в лицо.

— Откуда тебе знать, как Кайла отреагирует, когда узнает правду?

Тревор потупился и спрятал руки в карманы брюк.

— Боюсь даже думать об этом.

— А подумать все же нужно, — произнес отец, — потому что рано или поздно она все же узнает. — Поднявшись на ноги, он бросил окурок сигары в пепельницу. Положив руку на плечо сыну, он добавил: — Кто знает, может, все еще обойдется. Если ты действительно так сильно ее любишь.

— Да.

— А она любит тебя?

Тревор замялся, скользнув взглядом по темным окнам спальни.

— Думаю, она близка к этому. Или просто привыкла к моему обществу. Черт возьми, я не знаю.

Джордж улыбнулся. Посмотрев на повязку на глазу сына, он немедленно вспомнил, как тот уязвим и как близок он был к тому, чтобы потерять Тревора навсегда. На глаза ему навернулись слезы, и он порывисто обнял сына.

— После всего, через что тебе пришлось пройти, ты заслуживаешь того, чтобы быть счастливым.

— Нет, папа, — грубо произнес Тревор в плечо отцу, — это она заслуживает счастья после всего, через что ей довелось пройти.

Вскоре после этого они пожелали друг другу доброй ночи, и Джордж направился в комнату для гостей, куда Тревор заранее отнес его чемодан.

Тревор же медленно, на заплетающихся ногах приближался к спальне, словно мальчишка-школьник, которого вызвали в кабинет директора. Желудок его выделывал невероятные кульбиты, а сердце бешено колотилось в груди.

Что с ним, черт побери, такое? Был ли он взволнован при мысли о том, что эту ночь они проведут с Кайлой в одной постели? Или страшился ее возможного отказа?

Страшился? Этой хрупкой женщины? Это же нелепо!

«Тогда почему же ты топчешься перед дверью, как дурак, и сердце твое бьется как сумасшедшее, и ладони твои вспотели, и в паху…

Боже, о пахе вообще даже лучше не думать».

Неужели у него и, правда, трясутся колени? Почему, ради всего святого?

Он же взрослый мужчина, а не школьник. Он находится в собственном доме, который сам же и построил, вложив немалые деньги. У него есть право спать в любой комнате, какой только пожелает.

Кайла является его женой, разве нет? И как она справедливо заметила, он действительно баловал ее на протяжении нескольких последних недель. Он ходил вокруг нее чуть ли не на цыпочках, делая и говоря лишь то, что ей нравится, и ничего из того, что могло бы расстроить ее.

Разве она не обрадовалась, когда он установил на заднем дворе ее старые качели для Аарона? Разве не была она счастлива, когда он соорудил песочницу? Разве не смеялась, возясь в песке вместе с ним? Разве не ответила на его поцелуй, которым неминуемо закончилась их веселая потасовка?

Черт побери, все так! Не просто так его прозвали Ловеласом, знаете ли!

Но он никогда не настаивал, целуя Кайлу, он получал только то, что она готова была ему дать. Он вел себя как подхалим, стараясь заслужить ее уважение, и прыгал на задних лапках до тех пор, пока не почувствовал дискомфорт. Сейчас пришло время дать ей понять, что он мужчина, которого Бог наделил определенными правами.

Он с силой распахнул дверь и не менее громко захлопнул ее, войдя в спальню. Кайла вскочила на кровати, натягивая одеяло повыше к груди.