День обратился в ночь, ночь тумана, белую ночь. Колоссальное утреннее движение запнулось о мрак, и отовсюду — вблизи и издали — понеслась итальянская ругань. Далеко, в море, сирены испускали ноты опасности и тревоги.

Он протянул руку и прикоснулся к успокоительной колонне Дворца дожей. Может быть, Дворец как раз сейчас уносят вверх. Нечто черное ритмично покачивалось вверх-вниз футах в пятнадцати от него — гондола, замершая на самом краю видимости. Голуби, стаями набившиеся, сложив крылья, в углы здания, начали на пробу облетать площадь Святого Марка. И когда Пауэрскорт повернулся к морю, вернее, туда, где, по его представлениям, находилось море, перед ним повис в тумане Мост вздохов, зловеще паря над незримыми водами канала под ним.

Пауэрскорту хотелось, чтобы и мозг его очистился, как очищается от тумана воздух. Он ощущал себя выжатым, события последних двух дней изнурили его. Не стоит ли просто уложиться и уехать домой? Сколько еще сможет он дожидаться здесь человека, который, быть может, никогда и не появится? Не следует ли ему находиться сейчас во Флоренции, на площади Синьория, или заступать на долгую стражу в колоннаде римского собора Святого Петра?

Кот из «Даниэли», гладкий и довольный, приступил к неспешному обходу стоявших у причала лодок. Похоже, Бог передумал. Венецианские декорации опять вернулись к жизни, ангелы разлетелись по новым заданиям, расставив мраморные и каменные блоки по прежним местам.

Пауэрскорт просто не мог ни на что решиться. Он запутался.

Спасение пришло в пору ленча. Утро Пауэрскорт провел во «Флорианс», без какой-либо системы попивая кофе, потом попытался освежить свою латынь с помощью надписей на гробницах дожей в церкви Святых Иоанна и Павла. Сколько же сражений они провели, думал он, в сотнях и сотнях миль от дома, морских сражений с турками, киприотами, греками и снова турками — адмиралы с триумфом возвращались в Венецию, чтобы упокоиться под черным мрамором этого венецианского некрополя, где гордые, кичливые эпитафии на стенах наделяли этих воителей подобием вечной жизни.

Он еще раз написал леди Люси. Написал о своей надежде на то, что когда-нибудь они смогут вместе приехать в Венецию. Написал о впечатлении, которое неизменно производит на него этот город на воде, надгробный монумент великой некогда морской державе. Возможно, в будущем, когда дни королевского флота будут сочтены, схожий облик обретет и Лондон, писал он, поглядывая на голубей площади Святого Марка, на уходящие в воду стены дворцов, на распад, облекающий огромные памятники подобно истлевшей перчатке.

— Лорд Пауэрскорт! Лорд Пауэрскорт! — Панноне поймал Пауэрскорта на входе в его отель. — Скорее! Скорее! Вы должны немедленно пройти в мой кабинет! У меня есть новости!

Маленький человечек, улыбаясь широко и лучезарно, притащил Пауэрскорт туда, где оба они прошлой ночью ожидали возвращения гондолы.

— Я видел его! Грешема! Наконец-то! Наконец-то!

— Где, мистер Панноне? Вы видели его лично? Во плоти?

— Я же вам говорю. Какой удачный день! Хорошо, так? А теперь дайте мне собраться с мыслями, — он снял со стола очередную стопку листков. — Этим утром донесений к нам поступило больше. О да, донесения поступают безостановочно. И будут поступать, пока я, Антонио Панноне, не скажу свое слово. Среди донесений было вот это, от половины одиннадцатого.

Он помахал одним из листков, и Пауэрскорт увидел, что тот исписан тонким, неразборчивым итальянским почерком и усеян множеством восклицательных знаков. Возможно, они и пишут, как говорят, сказал он себе, — сплошные подчеркивания и размашистость жестов.

— Это донесение, оно говорит, что Грешем в городе, поселился в отеле «Пеллегрини» у вокзала железной дороги. Не очень хороший отель, «Пеллегрини», ему следовало прийти сюда, в «Даниэли». Гораздо лучше, гораздо удобнее, — Панноне грустно покачал головой, словно скорбя о неразумии утраченных им клиентов. — Однако этот официант из «Пеллегрини», он очень умный человек, так я думаю. Он заглянул в книгу регистрации постояльцев. И пожалуйста. Лорд Эдуард Грешем из Уорикшира, остановился на три дня.

Лорд Пауэрскорт, я вам так скажу. Я был взволнован, очень взволнован. Быть может, молодой человек распаковывает вещи, думаю я. Быть может, отдыхает с дороги. Я всегда поступаю так, когда сам путешествую! Скорее в «Пеллегрини»! И вот он! Как раз выходит из парадных дверей, в твидовом костюме и широком плаще!

Пришла новая пачка донесений — молодой лакей, принесший их, почтительно пятясь, отступил к двери кабинета.

— Ага! Ага! Как видите, система работает, лорд Пауэрскорт! Вот он в книжной лавке, покупает путеводители по Венеции и религиозные книги! А вот — во «Флорианс»! У самого синьора Липпи!

Пауэрскорт улыбнулся, вспомнив свое вчерашнее знакомство с быстрейшим из гондольеров Венеции. Как эти сообщения доставляются из одного места в другое? — гадал он. Официанты ли, столь же скорые на суше, сколь синьор Липпи в море, спешно высылаются в город? Или они используют голубей? Птицы, наверное, радуются перемене — не все же им слушать дурацкие арии на площади Святого Марка. Нет, лучше не спрашивать.

— И он только что заказал ленч! Паста, бифштекс, немного картофельного соте, его во «Флорианс» готовят превосходно. Это я говорю вам конфиденциально, лорд Пауэрскорт. Соте во «Флорианс» лучше, чем у нас. Невероятно, но это так. Постойте, а это что? Послание от самого синьора Липпи! «Если желаете, я могу продержать его у нас два часа. Прошу вашего совета».

— Думаю, вам необходимо обдумать дальнейшие ваши действия, мой лорд. Возвращаясь из «Пеллегрини», я размышлял над тем, что мы взялись за это дело не с той стороны. Мы не запоздали с поисками лорда Грешема, как всем нам казалось. Мы поторопились с ними! Возможно, он путешественник обстоятельный. Возможно, он приехал сюда из Вероны с ее любовниками и Виченцы с ее построенной Палладио ратушей. Возможно, заезжал в Падую, посмотреть Джотто в Каппелле Скровеньи. Все возможно.

Пауэрскорт весьма и весьма сомневался в том, что Грешем успел побывать в Вероне. Навряд ли Ромео и Джульетта обладали для лорда Эдуарда Грешема большой притягательностью.

— Мистер Панноне, это просто чудо! Чем я могу отблагодарить вас?

Пауэрскорт обнаружил вдруг, что уже вскочил из кресла и обнимает маленького итальянца. Объятия завершились поцелуями в обе щеки.

— Так вот. Следующий этап будет трудным. Трудным для меня, — Пауэрскорт отошел к окну. Сан-Джорджо был виден теперь очень ясно, яркое солнце играло на воде. Прямо за углом, невидимый отсюда, лорд Эдуард Грешем, должно быть, уже приступал к бифштексу, заедая его великолепным картофельным соте «Флорианс». Не пойти ли и не переговорить с ним сейчас? — Мистер Панноне, я думаю, мне снова понадобится ваш совет.

— Лорд Пауэрскорт, дорогой мой лорд Пауэрскорт, я не стремлюсь узнать, в чем состоит ваше дело. Однако я вижу, как тревожно у вас на душе. Этот разговор, я думаю, очень важен для вас. Скажите, молодому человеку так же не терпится увидеть вас, как вам его?

— Очень и очень сомневаюсь в этом. Уверен, что он вообще видеть меня не желает.

— Я так и полагал. То есть встречаться с ним сейчас вам не хочется. Во «Флорианс».

— Пожалуй что нет. Там слишком много людей.

— И приглашать его отобедать с вами нынче вечером вам тоже не хочется. Я имею в виду — сейчас. Вы опасаетесь, что он может почуять неладное и ускользнуть.

— Да, вот именно. Он может почуять неладное и ускользнуть.

— Я извещу об этом запиской синьора Липпи. Итак, лорд Пауэрскорт, мы прошли большой путь. Мы отыскали нужного вам человека. Теперь нам следует придумать способ свести вас с ним. Мы могли бы схватить его во «Флорианс» и доставить сюда, чтобы он волей-неволей побеседовал с вами. Однако это может сильно настроить его против вас. И, возможно, он вообще не пожелает разговаривать с вами.

Панноне направился к двери, чтобы послать записку синьору Липпи.