Молодой человек замолчал. Пауэрскорт не произнес ни слова. Он ожидал продолжения.

— И потом, кровь. Обычно говорят, что она красная. Эта была не просто красной. Местами она была черной, а там, где еще сочилась из запястий, — невероятно яркой, алой и словно отполированной. А под окном ее натекла огромная лужа.

— Армейские врачи очень скоро смогут сказать нам, в какой именно час он умер. Прошлой ночью, когда все улеглись по постелям, они исследовали тело. Видите ли, не знаю почему, но я думаю, что его сначала убили, а потом уж сделали эти давшие столько крови надрезы.

Еще произнося эти слова, Пауэрскорт пожалел о них. Не следовало ему в таких обстоятельствах выхваляться своими умными теориями. Люди из специального отряда могли обыскивать кровлю и землю вокруг дома, могли наводить вблизи и вдали от него справки о появлении в этих местах загадочных иностранцев, принц Уэльский мог убеждать себя в том, что убийцей был некий иноземный изверг, русский или ирландский фанатик, подкупленный врагами Ее Величества. Пауэрскорт же был практически уверен, что убийца, прежде чем рискнуть подняться наверх и зарезать принца Эдди, спал на чистых простынях чистой постели, как гость Сандринхем-Хауса. И вот вам, пожалуйста, он доверяет самые свои сокровенные мысли человеку, который может оказаться одним из главных подозреваемых. Как глупо! И Пауэрскорт выбранил себя за безрассудство.

— Однако скажите, — поспешно спросил он, стараясь прикрыть важность только что сказанного, — когда вы его увидели, он лежал на спине?

— Да. И знаете, я с тех пор все стараюсь выбросить это из головы, но на лице его, над этим разрезанным горлом, застыло подобие глуповатой ухмылки. Вы, полагаю, видели тело?

— Да, видел, — ответил Пауэрскорт, — и боюсь, что вы дали довольно точное его описание. Еще одно — окно, когда вы вошли, было открыто?

— Да, однако ветра не хватало на то, чтобы разогнать запах.

— Что вы еще заметили?

— Ну, боюсь, у меня нет навыков, необходимых в подобных делах, — голос Ланкастера замер. Завывания ветра и удары волн о берег означали, что собеседникам приходилось почти перекрикиваться. Каждое произнесенное ими слово уносилось за их спины и пропадало в темных просторах Северного моря.

— Я имел в виду следующее: если отвлечься от мертвеца, присутствовало что-нибудь необычное в мебели, в одежде, в чем угодно? — задавая этот вопрос, Пауэрскорт наклонился поближе к Ланкастеру.

— Не думаю, — молодой человек в сомнении пожал плечами. Внезапный порыв ветра с воем погнал на них небольшую стену песка, запорошившего обоим глаза и лица. Превосходное, подумал Пауэрскорт, прикрытие для человека, которому есть что скрывать. Не услышал ли я только что ложь?

— Вы ничего не выносили оттуда, не убирали чего-либо с пола?

— Как вы узнали, как узнали? — Ланкастер говорил теперь негромко, и в глазах его, направленных на Пауэрскорта, стояла жгучая мольба. Пауэрскорту еще предстояло не одну неделю гадать, что эта мольба означала. Ланкастер с секунду помолчал. — На полу лежал портрет. Стекло было разбито в мелкие кусочки. Чтобы сделать это, нужно было приложить немалые усилия. Походило на то, что убийца раз за разом давил портрет каблуком. И вложил в это столько же ненависти, сколько в само убийство.

— Вы можете сказать мне, чей это был портрет? — медленно спросил Пауэрскорт.

— О да, понимаете, это, должно быть, и разъярило убийцу — то, что ему никак не удавалось превратить портрет в неразличимую кашу. То был портрет невесты принца Эдди, принцессы Мэй фон Тек.

— И что вы с ним сделали?

— Я… я постарался собрать все кусочки, — ответил Ланкастер; ветер раскачивал его стройное тело. — Уложил их в карман, а потом, когда поднялась всеобщая суматоха, отнес в Сандринхемский лес и выбросил в кучу мусора. Послушайте, вы ведь верите мне, правда?

Пауэрскорт не имел уже ни малейшего представления, кому тут можно верить, кому нельзя. Однако после совершенной им совсем недавно ошибки понимал, что именно должен ответить.

— Разумеется, я верю вам, лорд Ланкастер, — он обнял молодого человека за плечи. — Разумеется, верю.

На обратном пути Пауэрскорт расспрашивал молодого человека о других конюших и круге их обязанностей.

— После того как он заболел в свой день рождения, шестеро из нас несли круглосуточное дежурство, по четыре часа каждый. В день его смерти я, помнится, пожелал ему спокойной ночи, а потом дежурил с трех до семи. Были еще медицинские сестры, дежурившие так же, как мы, но для них отвели другую гостиную.

— Что вам сказали в три часа, когда вы заступали на дежурство?

— Сестра сказала, что принц Эдди спит и тревожить его не следует. Так что я только утром заглянул к нему узнать, не хочет ли он позавтракать или попить. Инфлюэнца порождает порой сильную жажду.

— Так кто же эти другие конюшие?

— Ну, кроме меня дежурили Гарри Радклифф, Чарльз Певерил, Уильям Брокхем, лорд Эдуард Грешем и Фредерик Мортимер.

— А кто дежурил перед вами?

— Гарри Радклифф. По словам сестры, после того как она сказала мне, что Эдди спит, Гарри отправился в постель.

— Понятно, — произнес Пауэрскорт. — Думаю, позже у меня может возникнуть необходимость задать вам еще несколько вопросов. Вы не против?

— Нисколько, — в голосе Ланкастера прозвучало облегчение, вызванное окончанием допроса.

Обогнув ограду дома, они увидели, что на Нориджских воротах уже вывешен новый бюллетень Шепстоуна.

У ворот собралась небольшая толпа, в коей присутствовали и двое, одетые по-лондонски, не по-норфолкски. Лица у обоих были настороженные, любопытные, оба что-то выспрашивали местных жителей.

Газетчики, подумал Пауэрскорт. Уже слетелись.

— Очень жаль, лорд Пауэрскорт, что нам приходится знакомиться при столь печальных обстоятельствах, — майор Эдвин Дони, командир таинственного армейского подразделения, призванного сюда сэром Бартлом Шепстоуном, шел навстречу Пауэрскорту от парадной двери Сандринхем-Хауса. — Я много слышал о вашей работе в Индии.

Пауэрскорта вдруг передернуло — он представил себе, как убийца, оставшись в комнате принца Эдди наедине с окровавленным трупом, отыскивает фотографию принцессы Мэй и в приступе бешенства топчет ее, стараясь обратить в ничто, а кровь хлыщет из вен мертвеца и стекло фотографии дробится под ударами убийцы на все более мелкие кусочки. Здесь и покойнику находиться небезопасно. Даже фотографии живых, и те ожидает погибель.

— Сколько я понимаю, вашим людям пришлось сегодня после полудня основательно потрудиться?

— Да уж, пришлось, и пока они справляются неплохо, — ответил Дони. — Но к делу, лорд Пауэрскорт, вы же не без причины вытащили меня из дома.

— Разумеется, — Пауэрскорт приостановился на самом верху широкой гравиевой подъездной дорожки. Свет уже тускнел. Снег похрустывал под ногами. Пауэрскорт повел майора за живую изгородь. Некий мелкий обитатель зарослей Сандринхема метнулся мимо них и исчез в белом просторе. — Мне хотелось бы привлечь ваше внимание к крыше дома, майор Дони.

— Крыше? — Дони внутренне погадал, не сошел ли его собеседник с ума. Крыша была как крыша — с королевским штандартом принца Уэльского на флагштоке.

— Отсчитайте влево от парадного входа пять окон. И поднимитесь на одно вверх. Это комната, в которой убили несчастного принца.

Дони, все еще не обретший окончательной уверенности в здравости ума своего собеседника, отсчитал окна.

— Вы говорите об окне, окруженном не обычным красным кирпичом, а камнем? С маленьким декоративным крестом над ним?

Вдали заухала рано проснувшаяся сова. Колокола дерсингемской церкви отбили пять часов.

— Именно-именно, — ответил Пауэрскорт. — Так вот, насколько мне известно, это окно в ночь убийства заперто не было. Вы можете, конечно, спросить, почему его оставили открытым при такой-то температуре, однако люди, страдающие инфлюэнцей, или чем там страдал принц, совершают порою поступки странные. И я подумал, не мог ли убийца перелезть через крышу, спуститься по этой стороне дома, открыть окно, убить принца Эдди и тем же путем удалиться.