И, тихонько всхлипывая, она подняла на Пауэрскорта красные от слез глаза.
— Дорогая мадам Керенкова, если вы вспомните что-нибудь еще, — сказал тот, поднимаясь со стула, — у вас есть петербургский адрес господина Шапорова. И огромное вам спасибо — вы нам так помогли.
— Прощайте, господа, — устало сказала Тамара Алексеевна.
Борзая бежала за санями, пока они не повернули за поворот. Пауэрскорт раздумывал, какими еще секретами делился Мартин со своей любовницей. А когда собака отстала, а дом Керенковой скрылся за снежной пеленой, его озарило еще одно соображение. Он вспомнил, какого вопроса не задал прекрасной Тамаре. Что, если любовная интрига подходила к концу, отношения портились, между любовниками наступало отчуждение? Что, если она заподозрила, что у него есть другая? Ведь еще и поэтому он мог не сказать ей о предстоящем приезде. И тогда, узнав от мужа, что Мартин в Санкт-Петербурге, она хватается за револьвер — у мужа конечно же имеется револьвер — и со свойственной русским страстностью, в припадке ревности убивает коварного возлюбленного!
В тот самый момент, когда они садились в поезд на Санкт-Петербург, Наташа Бобринская ходила взад-вперед по своей комнате, нетерпеливо подгоняя время. Это даже хуже, сказала она себе, чем когда ждешь свидания. Придется выдержать еще несколько дней, прежде чем ее на денек отпустят из заточения в Царском Селе и она сможет рассказать Пауэрскорту и Мише о том, что узнала. О том, что незадолго до своей смерти мистер Родерик Мартин, сотрудник британского Министерства иностранных дел, имел аудиенцию поздно вечером, один на один, у Его императорского Величества самодержца российского Николая Второго, в его собственном кабинете.
9
Через пару дней после визита к Керенковой Пауэрскорта ждала в посольстве записка. «Окажите мне честь сегодня вечером прогуляться со мной по Эрмитажу. Сопровождающий зайдет за вами в 6.30. Хватов». Шапоров был занят тем, что запрашивал различные пункты береговой охраны, нет ли у них тела Родерика Мартина. Наташа безвылазно сидела в Александровском дворце. Руперт де Шассирон, погруженный в чтение каблограмм, пришедших за ночь, скептически отозвался о предстоящей Пауэрскорту экскурсии по музею.
— Затея просто абсурдная, Пауэрскорт! Страна бурлит, почти что на грани революции, а вы за компанию с главой тайной полиции расхаживаете по залам Эрмитажа, причем в ночи, когда там ни единой души! Что, думаете у него там тайник с порнографией?
— Понятия не имею, — устало ответил Пауэрскорт. — Лучше вы мне вот что скажите, де Шассирон. У кого, по-вашему, здесь в Санкт-Петербурге самая лучшая разведка?
Обычную для де Шассорона томную вялость как рукой сняло. Он оживился.
— А что именно вас интересует — разведка или контрразведка? То есть если объект разведывательных действий — местная публика, то это разведка, а если иностранцы — то контрразведка.
— И то и другое.
— Ну… — Де Шассирон нагнулся, чтобы достать завиток телеграфной ленты, своевольно упавший на ковер. — Усердней всего следят за иностранцами подопечные вашего приятеля генерала Хватова. Что же касается разведывательных действий в России со стороны иностранных держав, то американцы, к примеру, ведут себя слишком простодушно, с них станется подойти к человеку и напрямую спросить что вздумается. Нас, британцев, больше интересуют новости из Берлина, чем отсюда, так что деньги на сбор информации идут в основном туда. Да и кузен Вилли как личность тоже поинтересней будет, чем кузен Никки. Мои же сведения основаны на местных газетах, на личных контактах и, честно скажу, на сплетнях, циркулирующих в дипломатических кругах. О русских я готов говорить часами, но на самом деле знания мои довольно поверхностны. Наиболее сведущи разведки тех стран, что связаны с Россией длительными культурными узами, куда приезжает много влиятельных русских. Ну, например, русская аристократия предпочитает жить в Париже, Биаррице или на Ривьере. Так и получается, что лучше всего о русских делах информированы французы. А кроме того, есть и другая причина тому, отчего им в точности нужно знать, что же здесь происходит.
— Какая же?
— Деньги, — развел руками де Шассирон. — Экономический прогресс в России оплачен средствами, полученными от французских займов, — ну не полностью, конечно, но без них он не вышел бы столь масштабным. Вскоре русским понадобится еще один займ. Если они его не получат, есть опасения, что случится экономический коллапс. И если их не допекут революционеры, — де Шассирон оживился еще больше, — то допекут банкиры. Вот почему французы так хорошо информированы.
— Следует ли из этого, — нащупывая какую-то мысль, произнес Пауэрскорт, — что центром разведывательной активности, ее мозгом и побудительной силой является скорее Париж, чем Санкт-Петербург? Собирать все сведения здесь было бы просто опасно. Я прав?
— Да, — энергично кивнул де Шассирон. — Но скажите, почему вдруг такой интерес к разведке?
— Друг мой, — рассмеялся Пауэрскорт, — ну не могу же я за десять дней проникнуть в самые важные тайны этой страны! Мне нужен тот, кто уже это сделал!
— Что-то я сомневаюсь, чтобы нашим бонзам в Форин-офисе понравилось, что лучший сыщик страны косится в сторону конкурирующих с нами французских служб. У его милости будет припадок. Или что похуже. — Де Шассирон, как школьник, расплылся в довольной улыбке, представляя себе, как теряет самообладание посол.
— И в мыслях не было просить совета у его милости! Мы с вами даже никогда не разговаривали на эту тему. Разве, направляясь в Лондон, человек не вправе на денек задержаться в Париже? Видите ли, у меня начала вырисовываться одна теория, почему Мартина убили. Она еще зыбкая и выглядит не очень правдоподобно. Я хотел бы ее на ком-то проверить, но вас пока обременять своими домыслами не хочу. Вдруг не оправдаются, рассеются, как сон!
— Ну, решать вам! — бодро отозвался де Шассирон. — Я только рад помочь, чем могу.
Дворцовую площадь на пути к Эрмитажу пришлось обходить по периметру: там маршировал полк солдат. В музей Пауэрскорт шел с охотой, даже несмотря на такую малоприятную компанию, как Хватов: очень хотелось осмотреть один из лучших музеев в Европе. На входе один лакей в красно-синей ливрее принял у него плащ и перчатки. Другой с неглубоким поклоном предложил стопку прозрачной жидкости на серебряном подносе. Придется пережить фуршет на фоне эрмитажных сокровищ, подумал Пауэрскорт.
— Дорогой гость! — воскликнул возникший вдруг ниоткуда Хватов. — Окажите честь, отведайте водочки! Очищена по особому рецепту. Нет-нет, стопку захватите с собой. Бывали уже в Эрмитаже? Да? Ну, я боюсь, что большая часть залов сейчас закрыта, но ничего, у меня припасено для вас кое-что весьма достойное!
И Хватов, сверкая лысиной, повел Пауэрскорта по роскошной мраморной лестнице.
— Нельзя забывать о деле, лорд Пауэрскорт, нет, нельзя. Как там наш мистер Мартин? Вот уж не повезло бедняге! — Хватов распахнул высокие двери, и они прошли чередой залов, где на стенах висели шедевры итальянского Возрождения. В полумраке их было не разглядеть, а Хватов с его пояснениями обогнал гостя, и потому до Пауэрскорта доносились время от времени только случайные слова. «Зал Леонардо… Бесценно… Зал Рафаэля… Такая удача… Мадонна… Разве не чудо?» За этим энтузиазмом Пауэрскорт вовсе не чувствовал особой любви к искусству в целом и старым мастерам в частности, — впрочем, показное воодушевление встречается не только среди палачей Санкт-Петербурга.
Потом они повернули налево, и Хватов распахнул еще одну огромную дверь, которая привела их в длинный коридор с высокими окнами, выходящими во внутренний дворик. Хватов щелкнул выключателем, и загорелись тусклые — чтобы не повредить картинам — лампы.
— То, что висит здесь, представляет для меня особый интерес, лорд Пауэрскорт. Служители Эрмитажа в виде особого одолжения оказали мне честь, позволив создать свою собственную коллекцию. Да, у нас есть свои привилегии! Так что теперь я могу поделиться с вами моими восторгами.