— Я почувствовала огромное облегчение и не сразу поняла, что здесь было что-то не так.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Элевсия, опасавшаяся, что ответ ей уже известен.

— Я дважды перебирала содержимое моего маленького сундучка, решив, что шнурок порвался и ключ соскользнул вниз. Но узел на кожаном шнурке был цел. Теперь я уверена: ключ украли, когда я спала, а затем сунули в первый попавшийся тайник.

— Плохой тайник, поскольку вы уже смотрели в нем, — отозвалась Аннелета.

— Нет… Нет, что вы, сестра моя! Идеальный тайник. Какой жалкой трусихой считает меня убийца! Вероятно, она догадывается, что я перевернула всю свою каморку, кровать, коробку со штопкой… Она сделала ставку на мое самодовольство, уверенная, что я, найдя ключ, испытаю такое облегчение, что ни за что не признаюсь в своей некомпетентности. Я виновна в гордыне… Но если это чудовище считает меня трусихой, она глубоко ошибается.

Дом инквизиции, Алансон, Перш,

ноябрь 1304 года

Аньес впала в оцепенение вскоре после того, как тщательно разжевала горький шарик, с трудом заставив себя проглотить горькую слюну, наполнившую ее рот. Постепенно своего рода сон наяву вытеснил кошмар, с которым у нее больше не было сил бороться. Она безвольно соскользнула по стене на землю.

Она забилась в угол маленькой темной и сырой комнаты, пропахшей экскрементами и свернувшимся молоком. Она забилась в угол, присев на илистую землю, которая пачкала зловонной зеленоватой грязью низ ее слишком легкого платья, ее лодыжки, ее икры. Она забилась в угол, вглядываясь в темноту, пытаясь разгадать долетавшие до нее звуки. Раздавались грубые окрики, взрывы безумного смеха, крики, перераставшие в отчаянные вопли. Потом наступила своего рода тишина ужаса. Она забилась в угол, стараясь слиться с камнями стены, надеясь распластаться на них, чтобы окончательно исчезнуть. Шаги, остановившиеся за низкой дверью, казавшейся такой толстой. Восклицание:

— По крайней мере, похоже, что она, эта баба, весьма аппетитна и на нее приятно смотреть!

— Она была такой, но выглядела как оборванка, когда я приволок ее сюда из процедурной комнаты.

— Ступайте. Ее надо привести. В конце концов, женщин легче тащить, чем мужчин, когда они теряют сознание.

Раздался такой знакомый скрежет открываемого замка. Но Аньес не сделала ни одного движения. Она плыла, убаюкиваемая каким-то густым туманом.

— Вставай, женщина де Суарси! — прорычал один из мужчин, вошедших в камеру. — Вставай, слышишь?

Как было бы хорошо остаться здесь, сидя в этой зловонной грязи… Но какой-то инстинкт подсказал Аньес, что ей необходимо скрывать причину своего равнодушия. Флорен не должен был узнать, что она парит вне своего тела после того, как разжевала коричневый шарик. Ей удалось встать на четвереньки, а затем выпрямиться. Она шаталась из стороны в сторону, словно пьяная. Один из зубоскаливших мужчин сказал:

— Да тебе надо еще меньше, чем моей, чтобы улететь на седьмое небо!

Другой мужчина выразил свое одобрение неприличным смехом, смысла которого Аньес не поняла. О каком небе они говорили? Тело Аньес отяжелело от приятной истомы, и им пришлось тащить ее по коридору. Стражник, тот, который смеялся, заявил:

— Им не следовало бы подвергать их таким лишениям… В конце концов, тащить приходится нам. Посмотри на это, она с трудом передвигает ноги. Говорю тебе, она сдохнет после первого получаса, — сделал он вывод, намекая на обязательную процедуру пыток.

Действительно, процедура требовала, чтобы после каждого заданного вопроса пытки продолжались полчаса. Удивительно скрупулезный расчет страданий! Но многие инквизиторы пренебрегали им. Затем им было достаточно произнести mea culpa [69], чтобы получить прощение от своего брата, поскольку инквизиторы имели право отпускать друг другу грехи.

Стражники держали ее за подмышки до тех пор, пока не открылась дверь, ведущая в пыточный зал. То, что увидела Аньес, заставило ее похолодеть от ужаса.

Длинный стол, достаточно длинный, чтобы положить на него человека. Длинный стол, блестевший от темно-красной крови. Внизу — желоб, в котором слиплись странные слизкие комья. Снова кровь. Всюду кровь. Кровь на лице Флорена, кровь на его руках, вплоть до закатанных до локтей рукавов. Кровь на кожаном фартуке палача, который стоял в углу, скрестив руки на груди. Кровь на стенах, кровь на ремнях, свисавших со стола. Море человеческой крови.

Никола Флорен направился к Аньес. Его лицо было мокрым от пота, а глаза блестели от опьяняющей радости. Аньес сразу же поняла причину его возбужденного состояния: кровь, вопли, бесконечные страдания, разорванная плоть, смерть. Аньес посмотрела на него и сказала решительным тоном:

— Вы прокляты, и вам нет прощения.

Флорен нагнулся к ней и, улыбаясь, коснулся губами ее губ.

— Вы так думаете? — выдохнул он ей прямо в рот.

Потом он повернулся, изящной походкой подошел к палачу и приказал:

— Ну, хватит болтать. Нас ждет работа, и меня снедает желание приступить к ней. Какая удачная игра слов!

Сильная рука сдернула с Аньес платье и бросила женщину на стол. Другая рука грубо перевернула ее на живот. Аньес запаниковала. Прикоснувшись животом к липкой крови в углублении на деревянном столе, она впала в бесконечное отчаяние. Аньес окунулась в кровь другого человека, в страдания другого человека, который перед ней сошел в этот ад. Она едва чувствовала ремни, безжалостно сжимавшие ее спину.

Флорен схватил ее потускневшие медные волосы и с сожалением отбросил их набок. Он ошибался в причинах, вызвавших скорбь его жертвы, и промурлыкал:

— Ну, ну… Мы еще не начали. Нагота — всего лишь пустяк по сравнению со всем остальным. Скоро вы сами это поймете. Аньес Филиппина Клэр де Суарси, урожденная Ларне, сегодня вы предстали перед своими судьями, чтобы ответить за преступления в пособничестве ереси и в личной ереси, отягченные исповедованием культа единого бога, соблазнением Божьего человека, которое мы заслушаем позже, колдовством с вызыванием демонов. Последний раз спрашиваю, вы признаетесь?

Можно ли распознать человека по запаху его крови? Можно ли молиться за него, уткнувшись носом в красный след его пролитой жизни?

— Вы не признаетесь, — быстро констатировал Флорен, поскольку признание принесло бы ему разочарование.

Флорен почувствовал жар внизу живота; его член напрягся. Он так долго ждал этого момента. Пытаясь обуздать все сильнее охватывавшую его радость, он боролся желанием зажмуриться от переполнявшего его наслаждения. Он боролся с желанием броситься на нее, залезть ей на спину и кусать, зубами рвать эту прекрасную бледную кожу, чтобы кровь его великолепной жертвы потекла ему в рот.

— Отметьте, письмоводитель! — крикнул Флорен в направлении горевшего масляного светильника, который, казалось, парил в нескольких сантиметрах над утоптанной землей. — Отметьте, что мадам де Суарси отказывается признаваться и что она сохраняет полное молчание, свидетельствующее о ее виновности.

Очень молодой человек, сидевший на земле с поджатыми ногами, кивнул головой и удостоверил отказ от показаний.

— Палач, кнут, быстро! — рявкнул Флорен, протягивая руку к верзиле в кожаном фартуке. — Письмоводитель, отметьте, что мы соблюдаем процедуру, сначала подвергая обвиняемую наказаниям, предназначенным для женщин. Если наше великодушие не будет вознаграждено признаниями, мы прибегнем к другим методам убеждения.

Флорен посмотрел на открытую жаровню, на которой краснели узкие металлические лезвия.

Когда Аньес услышала свист кнута, она напряглась всем телом. Кнут с силой опустился на ее спину, и она застонала. Однако ей показалось, что она сможет вытерпеть укусы этих толстых кожаных полосок. Удары обрушивались на Аньес целую вечность. Ее тело вздрагивало при каждой новой убийственной волне. Аньес отчетливо чувствовала, как разрывалась ее кожа. Ткань, которой было больно. Что-то нежное и теплое стекало по спине на бока, а затем капало на стол. И все же плоть горела, хотя едва ли это была ее плоть. Аньес в голову пришла утешительная мысль: ее кровь сольется с кровью несчастной души, которая до нее лежала на этом столе. Она почувствовала, как рука мучителя гладит ее израненную плоть, а на ее раны льется дождь из какого-то порошка. Несмотря на разжеванный коричневый шарик, она почувствовала острую боль и пронзительно закричала. Соль. Этот демон сыпал на ее раны соль.