Моргана пристально взглянула на нее уже высохшими глазами.

— Но не все исполняют свой долг, правда?

— Это их беда. Что тебя гложет, моя дорогая?

Моргана снова стиснула руки матери:

— Стараюсь представить, как себя чувствуешь, зная, что тебя не любят и не желают. Когда тебя с детства считают ошибкой, обузой, которую терпят по необходимости. Что может быть хуже?

— Ничего не может быть хуже, чем жизнь без любви. Ты влюбилась? — мягко спросила Брайна.

Ответа не потребовалось.

— Понимаешь, его очень больно обидели и обделили. Он никогда не получал того, что я от вас получала и считала само собой разумеющимся. И все-таки он, несмотря ни на что, стал прекрасным человеком. Тебе бы понравился. Милый, веселый, с буйной фантазией, всегда готов испробовать что-нибудь новое… Только часть души прочно закрыта. Он закрыл ее не по собственной воле — под внешним влиянием. Моих сил не хватило, чтоб взломать замок. — Она отстранилась, присев на корточки. — Он не хочет любить меня. Я не могу… не стану брать то, чего он не согласен мне дать.

— Конечно. — Сердце слегка сжалось. — Ведь ты слишком сильная, гордая, умная. Впрочем, люди меняются. Пройдет время…

— Нет времени. К Рождеству у меня родится ребенок.

Заготовленные утешения застряли в горле. Осталась одна мысль: ее дитя носит ребенка.

— Как себя чувствуешь? — выпалила Брайна.

— Прекрасно, что первым задан именно этот вопрос. Хорошо.

— Уверена?

— Абсолютно.

Брайна поднялась, прижала к себе дочку, тихонько баюкая:

— Ох, любовь моя… Моя девочка…

— Уже не девочка.

Обе посмеялись.

— Рада за тебя, И огорчена.

— Знаю. Хочу этого ребенка. Поверь, ни одного ребенка никто еще так не хотел. Не только потому, что это единственный дар, полученный от отца, но и ради самого этого существа.

— Что с тобой происходит?

Сама не пойму. Накатывается то сила, то страшная слабость. Никаких болезненных симптомов. Иногда голова кружится.

Брайна понимающе кивнула:

— Говоришь, отец хороший человек?

— Да. Хороший.

— Значит, просто не был готов услышать известие, удивился…

Моргана отвела глаза.

— Знаешь, ты с детства смотришь мне через плечо, когда намереваешься увильнуть от ответа.

Моргана, поморщившись, взглянула в глаза матери.

— Я ему не сказала. — Зная, что сейчас последует нотация, горячо объяснила: — Решилась сказать, но не вышло. Обстоятельства не позволили. Понимаю, нельзя молчать, но и говорить нельзя. Получится, будто я хочу его привязать. Сама приняла решение.

— Неверное.

Дочь точно так же вздернула подбородок:

— Неверное или верное, но мое. Прошу не одобрения, а уважения. И прошу пока не говорить никому. Включая папу.

— Куда включая папу? — осведомился Мэтью, входя в комнату в сопровождении волка, ближайшего родича Пэна.

— Девичьи тайны, — беззаботно прощебетала Моргана, направляясь к нему и целуя в щеки. — Привет, красавчик.

Он чмокнул ее в нос:

— Знаю, какие у моих женщин тайны.

— Не подглядывай.

Отец почти так же мастерски читает мысли, как Себастьян.

— А где все остальные?

Мэтью не удовольствовался ответом, но решил потерпеть. Если скоро секрет не откроется, сам посмотрит. В конце концов, это его дочь.

— Дуглас с Морин спорят на кухне, что готовить к обеду. Камилла играет с Падриком в карты. Он не совсем доволен, — коварно ухмыльнулся Мэтью. — Говорит, она заколдовала колоду.

Брайна тоже улыбнулась:

— А она ее заколдовала?

— Разумеется. Твоя сестрица прирожденная мошенница.

Брайна бросила на мужа угрожающий взгляд:

— А твой брат несчастный неудачник, вечно в проигрыше.

Моргана со смехом взяла родителей под руки:

— Каким образом вы умудряетесь жить вшестером, не пораженные громом и молнией, для меня тайна, покрытая мраком.

— Пошли вниз, будем дальше скандалить.

Ничто так не поднимает настроение, как совместный обед с Донованами. А приподнятое настроение — именно то, что нужно. Глядя на задирающих друг друга супругов, сестер и братьев, чувствуешь себя лучше, чем в цирке на первом ряду.

Известно, они не всегда ладят. Точно так же известно, что при любых трениях перед лицом семейных проблем сливаются воедино, как солнце и свет.

Не стоит создавать лишнюю проблему. Хочется просто побыть вместе с ними.

Между теми и другими тройняшками мало физического сходства. Мэтью худой, высокий, с копной стальных волос, с величественной выправкой. Отец Аны Падрик не выше Морганы, большой шутник с плотным боксерским сложением. Эксцентричный Дуглас ростом почти шесть футов четыре дюйма, с залысинами и живописным треугольником волос на лбу. На шее висит увеличительное стекло, куда он заглядывает по собственной прихоти. Впрочем, после отказа его жены Камиллы садиться с ним за стол он все-таки снял войлочную охотничью шляпу и пелерину.

Камилла считается младшей в выводке, хорошенькая, пухленькая, как голубка, но воля у нее железная. Не меньше супруга склонна к эксцентрике. Нынче утром опробовала новую прическу, взбив вокруг головы ослепительные оранжевые кудряшки. За одно ухо заткнуто длинное орлиное перо.

Морин, жена Падрика, — искуснейший медиум, высокая, статная, с заразительным громоподобным смехом, сотрясающим стропила.

Вместе с безмятежной Брайной и благородным Мэтью получается на редкость разношерстная компания колдунов и колдуний. Слушая их болтовню, Моргана буквально таяла от любви.

— Твой кот опять лазил по моим занавескам, — обратилась к Морин Камилла, взмахнув вилкой.

— Ох… — Морин пожала крепкими плечами. — Мышь ловил, больше ничего.

Пышные кудряшки затряслись.

— Тебе отлично известно, что в доме нет ни одной мыши. Дуглас изгнал их, произнеся заклятие.

— Видно, не довел до ума дело, — буркнул Мэтью.

— Не довел? — Камилла выступила на защиту мужа. — Единственное, что не доведено до ума, так вот этот пирог.

— Тоже Дуглас пек, — с ухмылкой вставил Падрик. — Я люблю тертые яблоки.

— Новый рецепт. — Дуглас вытаращился в увеличительное стекло, словно филин. — Полезный для здоровья.

— Как насчет кота? — настаивала Камилла, опасаясь утратить контроль над беседой.

— Кот здоров, как лошадь, — весело объявил Падрик и сладострастно подмигнул жене. — Правда, ягненочек?

Морин в ответ захихикала столь же сладострастно.

— Черт возьми, мне плевать на кошачье здоровье, — заявила Камилла.

— Ладно, ладно. — Дуглас похлопал ее по пухлой руке. — Кому нужен больной кот? Рини сварит ему замечательное лекарство.

— Кот не болен, — сухо возразила Камилла. — Подтверди, Дуглас.

— Что подтвердить? — возмущенно переспросил он. — Если кот не болен, клянусь Финном, не пойму, в чем проблема. Моргана, деточка, почему пирог не ешь?

— Слишком забавно и увлекательно слушать. Очень вкусный. Хочу приберечь. — Она вскочила, пробежалась вокруг стола, чмокнув каждого в щеку. — Страшно всех вас люблю.

— Ты куда? — крикнула вслед Брайна.

— Погуляю по берегу. Долго-долго.

Дуглас нахмурился сквозь увеличительное стекло.

— Девочка ведет себя как-то странно, — заключил он и, поскольку обед почти кончился, водрузил шляпу на голову. — Вам не кажется?

Нэш как-то странно себя чувствовал. Может быть, потому, что не спал двое суток. Почти двадцать часов летел самолетами, ехал в поездах, в такси и автобусах, усугубляя похмельное сонное состояние, в котором пребывает в последнее время. Тем не менее, умудрился перелететь с Западного побережья на Восточное, успел на другой самолет до Нью-Йорка, подремал над Атлантикой, сел в поезд к югу от Дублина, лихорадочно искал машину, которую можно купить, взять напрокат или просто угнать, чтобы проделать последние мили от Уотерфорда до замка Донован.

Известно, что надо держаться правильной стороны дороги. А по сути неправильной. Непонятно, зачем это так уж необходимо, ибо грязную ухабистую колею, по которой он теперь ползет, близко даже дорогой не назовешь.